Les

Мужик подумал, пожал плечами и согласился.

— Похоже, что так. Только не спрашивай, кто послал и зачем. Не знаю я ничего. Знаю, что могу ответить почти на твои вопросы. Но не все. Сам думай! Что это за мир, куда ты попал? Мир как мир. Везде живут люди. А вот зачем тебе из одного мира в другой перескакивать было — это мне не ведомо. Но ничего случайного не бывает. Потому-то и не смог сразу назад вернуться. Нужен ты был здесь. Кому? Тоже не спрашивай. Потому-то и общался со здешними людьми без проблем.

— А ведь и правда! Даже в нашем мире нам, городским не всегда были понятны разговоры деревенских. А тут и я всё понимаю, и меня понимают. Даже украинский язык!

— Вот видишь! Неспроста это. Небось, и способностям здешним научился. Таким, каких у себя дома за всю жизнь не получил бы.

— Есть такие! — Почему-то смущаясь, произнёс я.

— Вот потому-то неспроста и встреча наша. А теперь, домой тебе нужно возвратиться.

— Нужно! — Согласился я. — Но не могу. А здешние? Они ведь пропадут без меня!

— Не господь Бог ты, не пропадут. Жили ведь без тебя и далее жить будут. Да, и кто тебе сказал, что ты навсегда эти места покинешь? Сдаётся мне, что ты сюда ещё прейдешь!

У меня камень с души упал. Ну, разумеется! Один раз сюда прошёл, пройду и второй. А пока домой нужно. К следующему приходу я подготовлюсь основательнее. Многое нужно будет привезти.

— Ой! — Вдруг вспомнил я. — Слыхал, что невозможно гатью в прежний мир вернуться.

— Это уж точно! — Почему-то криво усмехнулся мужик. — Прежнего мира уже нет. Но мать — она всегда мать. Ну, бывай!

Тут он поднялся и, пошатываясь, пошёл вперёд. Деревца кругом были тонкие и штук двадцать всего, но удивительный человек за ними пропал, как будто шагнул в столетний лес.

— Подождите! — Кинулся, было, я вслед, но никого и нигде не было.

Может, привиделось? Да нет, вон и окурок валяется. Не может здесь окурок валяться. "Прима-ностальгия". Странное название. Не было такого раньше. Как не было и ностальгии. Все эти месяцы не ощущал я ничего. Вспоминал о прошлой жизни. Но только сравнивая. А боли в сердце и невыразимой тоски — не было. А сейчас, я готов был мчаться невесть куда, только чтобы попасть назад, домой.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Моё расставание — тема отдельного рассказа. Тяжело вспоминать. Мне было стыдно поднять глаза на Светлу. Ведь я, в её понимании, попросту бросал. Для всех мы стали мужем и женой, и вдруг — всё врозь! Как назло ещё вчера вечером я пел песню: "На Муромской дорожке стояли три сосны. Прощался со мной миленький до будущей весны..." А, может, и её неспроста вспомнил? Или это отговорка для себя?

О своём решении я сказал только ей, но вмиг эта новость стала известна всей деревне. Каким образом? Ещё одна загадка. Хотя, для любой деревни — это обычное явление.

У входа столпилась моя малолетняя, но весьма боевая команда. Но теперь она имела жалкий вид. В глазах ребят был страх и недоумение. Как же так, что же теперь?

Пришла и та троица, которые первые меня встретили. Очень подавленные, очень смущённые и совершенно не понимающие что им говорить и что делать. Ясно, что их послали отговорить меня от ухода, но так же ясно было, что этого сделать невозможно.

На вечер Век назначил новое собрание. На нём он заявил, что прежний колдун, умирая, сказал, что, я должен покинуть деревню. Поскольку я для рода чужой. Но я вернусь! Но вернусь уже как член рода. Ведь вернуться может только свой. Я был поражён, как просто и правильно был решён мой этический вопрос. Тут же вспомнил Высоцкого.

"Возвращаются все!

Кроме лучших друзей,

Кроме самых любимых

И преданных женщин!

Возвращаются все!

Кроме тех, кто нужней

Я не верю судьбе,

А себе — ещё меньше!.."

И песня это так хорошо заканчивается: "Я, конечно, вернусь! Не пройдет и полгода!"

Одним словом, расставание с живым всегда эмоциональнее, чем с мертвым. Хотя плача и горя, при расставании с умершим — больше. Расставание с живыми — это и горе, и переживание, но и надежда, и ожидание радости будущей встречи. И много других эмоций. Да, причём, всё сразу. Вот и я. Прощание, какое пережил в тот вечер, запомнил на всю жизнь.

Ночи для меня не было. Уснуть мы просто не могли. До утра говорили, вспоминали. Хотя, казалось, а что вспоминать? Я здесь всего ничего, а вот, поди ж ты!

Рано утром, когда я вышел из своей пещеры, вокруг, оказалось, уже были люди. Все старались что-то, но подарить. Кто камешек, что для дамбы готовился, кто щепу для костра. Мирка всучил кусочки репы и убежал. Слёз стеснялся. Отказываться от подарков было невозможно. Не было у меня сил кого-либо оскорбить отказом. Но и рюкзак был не резиновый. Как всегда, выход нашёл Век.

— Хватит. Кто не успел свой подарок сделать, пусть сохранит до возвращения Николая.

И тут же все согласились, что подарок по возвращению будет ещё более уместен. Вопрос, что я могу не вернуться, ни у кого не возникал. Даже у меня.

Простился со всеми на пороге их пещер. Провожать меня никто не пошел. Только мои щенки со мной увязались. Испугавшись, что придется волков в город везти, хотел их Светлее отдать. Но она лишь покачала головой.

— Пусть идут, им лучше знать, что делать.

И верно. Щенки бежали со мной до границы запретного леса. А дальше остановились. Уже из лесу я помахал им рукой. Волки же стояли, смотрели и, как бы говорили, мы будем ждать.

Я углублялся в пустой осенний лес. На душе было тяжело и светло одновременно. Всё больше думал о предстоящей встрече с матерью. Чуть было гать не проморгал. Нет, вот она! Старая, еле приметная, но всё ещё надежная. А вот и толстенный ствол без кроны. Ствол с четырьмя ветвями как указателями. Стоит как веха. Веха! Слесарь говорил её зачем-то похлопать нужно. Может контакт с деревом и есть пропуск из мира в мир? Интересно, а чёрные люди куда направляются, когда возвращаются? Направо или налево? Мне — ясное дело — прямо.

От вехи на болоте до нормального леса оказалось на удивление мало. Помнится, в первый раз я очень долго через этот лес шёл. А сейчас, как и полагал в самом начале моего путешествия, всего за пятнадцать минут.

Морось, что настигла меня на болоте, кончилась, и почти сразу впереди услыхал гудок электрички.

Господи! Неужто я дома?

ДОМА

Только придя на станцию, я вспомнил, что нужны деньги на электричку. О деньгах я не вспоминал всё это время. Куда я их подевал? В карманах брюк, разумеется, ничего не было. В куртке — тоже. Да были ли они у меня? Да нет! Конечно же, были! Вот только куда я их в деревне подевал?

Пришлось перерывать рюкзак. Деньги нашлись в боковом кармане рюкзака. Обычно я их туда никогда не клал. Хорошо хоть догадался вовремя сюда заглянуть. Электричка на город уже появилась на горизонте, а билета у меня ещё не было. Можно было и зайцем, но как-то не хотелось так начинать новую старую жизнь.

Касса была пуста, и пока кассирша выбивала мне билет, я сообразил, какую купюру я ей подал. Оказывается сторублёвку. Да и странная какая! И откуда она только и взялась? Никогда же её у меня не было! А те, что были, куда-то исчезли.

Следующий шок у меня возник, когда с билетом мне вручили сдачу. Бумажка достоинством в пятьдесят рублей и две бумажки по десять рублей. Выходит билет стоит аж тридцать рублей?! Боже правый, да что это? А туда ли я попал? Вдруг снова в другой мир и матери здесь нет?

Нет. Станция та же! И называется так же, и всё на ней мне знакомо.

И всё же, что-то да не так. А! Ну да, ведь прошло пятнадцать лет.

Я стал приглядываться, что же изменилось. Этим уже занялся, когда уселся в вагоне на свободное место. Рядом со мной сидели обычные люди. Но одежда их была несколько иной. Со мной на лавке сидел пожилой мужчина с корзиной опят. Таких я повидал в своё время. Но вот одет мужчина был в форму "хаки" американских солдат во Вьетнаме. Напротив меня сидела старуха с кошёлкой. Тоже обычная старуха. Зато куртка на ней цветастая, хоть и повидавшая своё. В наше время старухи такие куртки не одевали. А ещё подошла девица. Моего возраста. Вот она боле других меня поразила. Прежде всего, она была накрашена. Не броско, но явно. Цвет лица не был естественным. И веки, и ресницы, и губы, и, даже, щеки. Нет, в моё время девушки тоже красились. Но, как правило, на вечеринки. Да и то, далеко не все. И совершенно не так. Не говоря уже о том, что этим никто не занимался в деревне. А ещё, на ней были джинсы. Да, причём, настолько облегающие, что у меня перехватил дух, увидев её походку. И так она по деревне ходила? Не может того быть! Местные бы её заклевали! Чудеса!

Почти до самого города никаких изменений я больше не заметил. Хотя, не совсем. Люди несколько изменились. Изменились газеты, что читали люди. На соседней лавке парень читал газету с цветными(!) иллюстрациями. А другая женщина разгадывала кроссворд. Да странный какой-то. Слова не в отдельных местах пересекаются, а целое поле из слов, что вдоль, что поперёк. Это же надо так умудриться придумать! Причём кроссворд на всю полосу!

За одну остановку до города меня шокировала ещё одна новинка. Неожиданно среди грохота поезда явственно раздалась музыка. Да странная какая-то. Будто на одной ноте всю гамму проиграли. Я закрутил головой, ища источник звука. Но сообразил, что это было лишь тогда, когда девица поднесла к уху какую-то коробочку.

— Да, мама! Да... Нет, ещё не приехала. Ты же знаешь, когда прибывает поезд, да ещё до дома полчаса. Так что раньше трех не буду. Да! Да, позвоню.

С этими словами она посмотрела на коробочку, что-то на ней нажала и опустила её в сумочку.

Что это было? Телефон? Без проводов? Сам по себе телефон без проводов меня не столько удивил, как его размеры. Помнится, в армии полевая радиостанция в рюкзаке еле умещалась. А тут — в ладошке спрятать можно. Причём, в этом мире, оказалось это вполне обыденное дело. И мужик с опятами напугал меня тем, что совершенно неожиданно рявкнул:

— Люсь! А, Люсь! Я подъезжаю. Готовь ванну и обед. Да... Да, как обещал, полную корзину. Ну, давай!

А его телефонная коробочка, ко всему, ещё и сложилась пополам!

Вот тут-то я вспомнил парня, которого увидел при входе. Тот стоял у закрытой двери напротив, уткнулся головой в стекло, держался за ухо и бубнил: "Угу, угу, угу..." Я ещё, грешным делом, принял его за полуумного. Выходит, и он по телефону говорил? Ох, надо быть осторожнее. Как бы не вляпаться в историю.

Выйдя на перрон, я обратил внимание, что, вокзал отделан чем-то пластмассовым. Красиво, надо признать. По обе стороны входных дверей стояли голубенькие урны. Никогда я их здесь не видел. Правда, не замечали их и остальные люди. Мусор грубо валялся рядом. Среди них я обнаружил длинные и большие бутылки. Литра на два. Мужик, проходя мимо, зацепил ногой такую, и я понял, что она вовсе не стеклянная. Тоже пластмасса? Я сразу вспомнил, каким предполагалось будущее: дома из пластмассы, одежда, посуда из пластмассы... Видать, правы были фантасты.

В зале ожидания я направился к лотку "Союзпечать". На своём прежнем месте его не оказалось. Здесь сейчас располагался аптечный киоск. "Это хорошо, — подумал я, — На вокзале аптека нужна!" Печатную продукцию я тоже нашёл. Мне захотелось купить "Правду" или "Известия". Никогда я газеты не покупал раньше, но сейчас мне хотелось поскорее узнать, что же творится в мире. Никогда не покупал, не купил и сейчас. Не знаю, были ли они, но то, что я увидал, меня потрясло настолько, что позабыл, зачем подошёл. На самом видном месте лежали газеты и журналы, на обложках которых красовались голые женщины. Самые разные и в самых разных позах. Меня как кипятком обдало, и я отскочил от этого страшного места, чуть не сбив старуху.

— Скаженный! — Гаркнула старушенция. — Доча, "Зелёный доктор" есть?

Получив свою газету, бабка, как ни в чём не бывало, стала рядом с фотографиями обнаженных девиц и стала с жадностью читать.

Вот так раз! А я ещё о девушке из поезда озаботился. Мол, заклюют её в таких джинсах. Так девица ещё приличная была — ведь одета!

С такими мыслями я вышел на привокзальную площадь.

Лучше бы мне не выходить было! Предыдущие шоки теперь казались просто ерундой. Я попал действительно в иной мир. За границу! Кругом проносились иностранные автомобили, на крышах близлежащих домов были установлены неимоверных размеров буквы "SAMSUNG", "SONY", вдоль тротуаров стояли рекламные щиты. Народ был одет ярко, хотя и не вычурно. Где-то сбоку несколько человек в оранжевых комбинезонах работали у люка. Сам же люк был огорожен ленточкой. В точности, как в каком-то зарубежном фильме, где так же полиция огородила место происшествия.

А на противоположной стороне площади из дверей храма выходила процессия. Батюшки со свечами в руках, за ними парни в черных рубахах до пят, с крестами и другими церковными вещами. А за ними и народ. И много как! Все они решительно вышли на проезжую часть дороги и машины сразу же остановились. Вот это да! Сейчас милиция им задаст. Одурели они, что ли? Милиция не замедлила появиться, но вела себя куда как странно. Вместо того чтобы навести порядок, и заставить людей ходить по тротуарам, а дорогу оставить машинам, они заботливо опекали сей крестный ход. Да что за дела такие творятся? Ну, была здесь церквушка. Да ведь она никогда не действовала! Стояла себе, только место занимала.

Добил меня до конца царский флаг на здании райкома партии! То, что это царский флаг я запомнил из фильма про неуловимых.

Продолжая таращить глаза, я развернулся и, пройдя здание вокзала, вышел снова на перрон. Здесь мало что изменилось. Хотя, вот тоже рекламные щиты. Что они рекламируют? Я подошёл к одному. На нём красовалась девица. Нет, нормальная девица, одетая. Но, всё же, какая-то ненормальная. Либо осоловевшая от пьянки, либо ещё что, но с улыбкой полной идиотки. Кроме неё на щите была надпись: "Люди говорят." И всё! Ничего не понимаю. Что люди говорят, об этом и писать не нужно. Но написали же! Что хотели этим сказать? И, главное, причём тут эта девица-идиотка?

Из бессмысленных раздумий меня вывел грубоватый голос подростка.

— Эй, дядя, закурить найдётся?

Оказалось, что за это время перрон успел опустеть. Только возле меня стоял пацан лет четырнадцати, а поодаль толпилась группка ребят такого же возраста.

— Закурить? Зачем тебе курить, дружок? Тебе что, жить надоело?

Я взвалил рюкзак и решительно потопал к выходу. Делать нечего. Я здесь и нужно привыкать к этой жизни. А сейчас — домой.

— Ты чё? — Кричал сзади пацан. — Крутой, да?

Но я его уже не слушал. Некогда с ним возиться и убеждать во вреде курения.

МАМА

Не смотря на всю свою решимость, на привокзальной площади я снова замер. Справа, на высокой платформе стоял ещё щит с рекламой. Размером с дом. Но в прошлый раз на нём была реклама каких-то диванов. Причём, ничего кроме фразы "Диваны тут!" и здоровенной стрелки, указывающей на подножье щита, не было. Ещё подумалось, ну, и где "тут" диваны? Поблизости даже скамеек не было видно. А сейчас на этом месте была фотография счастливого старика, обнимающего внучку (надо полагать, потому что уже нечему удивляться). А текст что-то говорил про пенсионный полис. Чудеса продолжаются?