Не в силах более смотреть на происходящее, я лег на землю, зажал ладонями уши и закрыл глаза. Я не мог более выносить все это, бороться со страхом и бессильным гневом; то, что творилось там, на опушке леса, было выше моего понимания, не укладывалось в моем сознании. Я точно умер тогда: закрыл глаза и потерялся во тьме, ничего не слыша и не видя. Настолько сильно я был потрясен.
Когда я вновь разомкнул слипшиеся от слез веки, было уже тихо, только хныкали совсем маленькие дети. Я опять выглянул из кустов и увидел, что женщины и дети стоят на траве, сбившись в тесную кучку, а грозные чужаки и предатели Пыин-ли ходят вокруг них и негромко переговариваются. На земле лежат тела убитых, которых враги раньше времени отправили в Страну Теней. Раненная в ногу женщина лежала возле воинов и жалобно скулила от боли и ужаса. Потом, помогая себе древками копий и пиками, чужаки выстроили пленников в вереницу и погнали в стойбище. А мы с мамой еще долго слышали повторяемые эхом суровые окрики и детский плач. Лишь когда, спустя некоторое время, все звуки замерли а отдаление, мы, набравшись смелости, вышли из своего убежища.
— Пойдем посмотрим, тех кто остался там, — мать указала на недвижимые тела убитых и побрела по шуршащей траве. Я нагнал ее, схватил за руку и заглянул в глаза. Она провела дрожащими пальцами по моему лицу и прошептала. — Не бойся, маленький, ничего не случится. Мы только глянем и уйдем отсюда. Может быть кто-нибудь еще жив...
Первым делом мы подошли к Мы-оль. Она лежала, раскинув руки и ноги, голова была повернута в бок, лицо бледное, глаза полуприкрыты, изо — рта тонкой струйкой сочилась пенящаяся жидкость. Она была мертва. Мама выпустила мою руку и подошла к ней вплотную, присела и посмотрела в застывшее лицо.
— А где же ее ребенок? — она, а, вслед за ней, и я, огляделись по сторонам. — Где же он? Забрали наверное... — она подозрительно посмотрела на лежащую покойницу, а потом позвала меня. — Нужно перевернуть ее на спину. Давай, берись вот здесь и толкай.
Я с ужасом уперся в податливый бок Мы-оль и стал толкать ее изо всех сил. Мать делала тоже. После нескольких безуспешных попыток, нам все же удалось перекатить ее на бок.
-Так я и знала..., — мама отдернула руку и уставилась на что-то, лежавшее на земле. Я глянул туда и шарахнулся в сторону. Там, вдавленный в мокрую землю тяжелым телом Мы-оль, лежал ее ребенок. Опомнившись от испуга, мама подхватила его и приложилась ухом к детской груди. Потом посмотрела на измазанное грязью личико несчастного младенца. — Нет, не дышит, сердце не бьется. — Она поднялась на ноги и вытерла руки о подол юбки.
Мы осмотрели всех убитых — еще трех женщин и одного ребенка. В помощи, естественно, уже никто не нуждался: они умерли сразу или почти сразу.
— Хоронить нам их некогда, да и не под силу. Нужно уходить, — сказала мама, когда мы, закончив осмотр, остановились у тропы. — Враги могут вернуться или часовых послать. Пойдем в горы. Может, нагоним Сечжи, или тех кому удалось убежать...
Я недоуменно выпучил глаза:
— А разве кто-нибудь успел бежать?
— Да, нескольким удалось ускользнуть мимо Пыин-ли, которые не посмели пролить родную кровь... Две или три женщины, может больше... Ну все, пойдем. Нечего нам здесь делать.
Я покорно кивнул. Сей час я ничего так не желал, как поскорее уйти с места кровавой бойни, устроенной чужаками. И желательно — подальше. И забыть бы все, наивно подумал я. Мама вновь взяла меня за руку и повела в лес. Я торопливо шагал по кочкам, боясь оглянуться назад. "Скорее, скорее," -крутилось у меня в голове.
Внезапно я остановился и дернул маму за руку.
— Мама! А как же Ойты?! — закричал я.
Она замахала руками.
— Что ты, что ты, глупенький?! Тише! Кругом враги.
— Как же Ойты? — уже шепотом повторил я. — Она же где-то здесь бродит...
— Она... Ты знаешь, коли она жива, до сих пор, да простят меня духи, она сама позаботится о себе. Я думаю, что она уже идет куда-нибудь в горы, навстречу нашим охотникам. Не волнуйся за нее. Она — мудрая, сама все знает. А нам нужно идти.
Я заморгал, пытаясь сдержать слезы. А вдруг Ойты поймали враги и она уже где-то лежит, пялясь в небо замороженными глазами?
— Пошли, — мама потянула меня в чащу.
Мы едва успели сделать несколько шагов, как где-то справа звонко щелкнула сухая ветка. Мама схватила меня и метнулась за ближайшее дерево. Я упал на землю у ее ног, а она осторожно выглянула. Я следил за выражением ее лица. Мама пожала плечами. Значит ничего не видно. Но кто-то там был, среди деревьев, ведь кто-то же наступил на сухой сучок.
Мы ждали: она, вглядываясь в частокол стволов, я — наблюдая за нею. Тихо, слишком уж тихо. Так бывает, когда кто-нибудь хочет скрыть свое присутствие. Зверь или человек? — не известно... может лось бродит или медведь? Я выполз из-за ствола, и, не обращая внимания на мать, которая заметив, что я оказался на открытом месте, стала манить меня назад, попытался вглядеться в густой подлесок. Сначала, все было спокойно, лишь муха на лету ткнулась в чемерицу и качнула широкий листок. Может, ворон с дерева ветку сбросил? Да нет, что-то не похоже: тогда хруст сначала бы сверху был. Нет, это кто-то по земле ходит. Но кто? Мама шикнула и показа кулак. Я торопливо вернулся к ней.
Звук прозвучал со стороны стойбища, оттуда, откуда можно было ожидать лишь появления врагов. Или это... быть может кто из бежавших укрылся? Мама скользнула вниз по стволу.
— Нам надо уходить. Давай, отползай назад, держись деревьев и смотри: чтобы не единого звука, — зашептала она. — Давай...
Она не успела договорить, так как внезапно до нашего слуха донесся шорох кустов. Мама вскочила и прижалась спиной к толстой осине, а я, как жаба, поджав руки и ноги, плюхнулся лицом в траву. Шорох не умолкал: кто-то настойчиво пробирался сквозь заросли кислицы, путаясь в гибких ветвях.
Мои нервы были напряжены до предела, в висках шумело. Мама что-то искала под безрукавкой на поясе: ага, нож. Ее рука нащупала рукоятку и потянула. Она перехватила нож поудобнее и уперлась руками в валун, готовая отразить атаку, или сама напасть на того, кто производил шум. Она не смела выглянуть из-за дерева, боясь привлечь внимание: авось не заметит, мимо пройдет... Неужто, еще не все беды мы испробовали за этот долгий день? О духи, да сколько можно? За что такая немилость? Тот, кто пробирался сквозь кусты, выбрался на свободное место и протяжно вздохнуло. Зверь? Мама осторожно повела головой, набравшись храбрости для того, чтобы выглянуть и посмотреть... Я задержал дыхание... Мама, очень медленно, подвинулась и одним глазком выглянула из-за ствола...
Рука с ножом вдруг опустилась; мама запрокинула голову и, сквозь побледневшие губы, выдохнула:
— Ойты...
Глава вторая
До самого заката солнца мы шли через лес на запад, чтоб уйти как можно дальше от стойбища. Мы намеревались углубиться в холмы, а уж потом повернуть к северу и выйти на охотничью тропу, где надеялись встретить возвращающихся с охоты мужчин; может и Сечжи нагоним заодно. С мамой и Ойты мы прошли по низине, густо заросшей осинами, и вышли к пологому склону. Теперь предстояло медленно — ведь старуха не могла продвигаться быстро из-за постоянных болей в суставах — подняться на гребень. Петляя меж редко стоящих елей и кедров, прокладывая путь через покачивающееся над головой разнотравье, скрывающее замшелые камни и сучковатые валежины, мы начали восхождение. Вокруг попадалось много кустов малины и рябины, но у нас не было желания задерживаться около них — слишком велик был наш страх перед коварным и жестоким врагом, который подгонял нас вперёд и вперёд. Только вперёд! Ойты то и дело отставала и мать, шедшая впереди, часто возвращалась к ней и помогала перелезть через особенно большую коряжину или продраться сквозь загораживающий проход кустарник. Поэтому, несмотря на все наши старания, продвигались мы крайне медленно. За нами оставался широкий, хорошо заметный даже на расстоянии след — будто медведь траву примял — что очень беспокоило маму, которая часто влезала на какой-нибудь каменистый уступ и вглядывалась в долину, боясь обнаружить погоню. Каждый раз, спустившись со своего наблюдательного пункта, она успокаивала нас со старухой и добавляла, что всё же неплохо было бы поторопиться. И мы снова и снова поднимались на усталые ноги, так и не успев толком отдышаться, и плелись за ней. Мы почти не разговаривали, только время от времени мать и Ойты перебрасывались словами по поводу того, с какой стороны лучше обогнуть очередное препятствие. Ойты кряхтела и тяжело переводила дыхание, цепляясь за траву и подтягивая старое немощное тело. Сильно досаждали нам мухи, похожие на клещей, только крылатых, которые цепко хватались за кожу и больно кусались. Я сколупывал их ногтём со лба, вытаскивал из волос, от чего их хрупкие крылья отваливались. Хорошо хоть на спину я накинул своё одеяло, подобранное заботливой Ойты на берегу озера, а то и вовсе бы съели.
На гребне мы остановились, чтобы дать отдых натруженным ногам и горящим лёгким. Я уселся на поваленную летним ураганом ещё не сбросившую хвою ель и посмотрел на склон, по которому мы взбирались: деревья, поляны, округлые шапки кустарников; колышутся на ветру верхушки трав, осыпая на землю спелые семена. Поют, заливаются птицы. Я посмотрел вверх по долине, туда, где за лесом пряталось стойбище. Холм, на котором мы находились, был недостаточно высок, чтобы было видно луговину, приютившую наше тхе-ле, и озера, но зато я увидел вившийся над деревьями дым, что указало мне точное местонахождение стойбища. Сможем ли мы вернуться в него? Помню, тогда ответ на этот вопрос был для меня однозначен -ну, конечно-же, мы вернёмся: вот выйдут из леса наши мужчины и выгонят предателей Пыин-ли и их союзников прочь, освободят сородичей и мы вновь заживём по-прежнему. Другого просто и быть не может; да, всё будет именно так. Эти чужаки, конечно, высокие и очень сильные, но наши охотники очень смелые, у них хорошее оружие, они обязательно накажут врагов. И больше всего достанется этим поганым Пыин-ли, осквернившим себя кровью соплеменников. Так будет.
Я оторвал прицепившуюся к мочке уха муху и, держа её промеж ногтей, поднёс к глазам. Муха шевелила лапками и пыталась расправить помятые крылья. Я сдавил её со всех сил и отбросил в траву. Вот так будет и с нашими врагами: всех передавим!
Мама поднялась с земли, поправила мешочек на поясе с рукодельными принадлежностями и дала знак к выступлению. Я встал и поравнялся с нею, готовый двигаться дальше. Ойты крякнула, встала на колени и, хватаясь руками за толстый сук упавшего дерева, с трудом приподнялась. Видно было, что ей явно не хватило времени, для того чтобы восстановить силы. Но на вопрос мамы, сможет ли она идти, старуха утвердительно мотнула косматой головой и улыбнулась. Мы начали неторопливый спуск в следующую узкую долину, дна которой солнечные лучи уже не достигали. Эта сторона холма была покрыта густым хвойным лесом, и бурелома здесь было куда больше, чем на восточном склоне. Приходилось делать длинные обходы, что существенно замедляло движение. Мы спустились в узкий распадок, когда солнце уже скрылось за следующим холмом и небо из голубого, стало светло-зелёным. Но мама, не останавливаясь, пошла дальше и мы начали восхождение на следующую вершину. "Отдохнём в следующей долине," — бросила она нам с Ойты через плечо. Нам ничего не оставалось делать, как подчиниться ей и вновь карабкаться вверх, цепляясь за корни и торчащие влажные валуны. Все мы уже порядком вымотались, и даже мама, печально поглядывая сверху на приотставшую старуху, уже не делала попыток помочь ей. Я поглядывал на свои избитые ступни и молился, чтобы сохранить присутствие духа и не впасть в отчаяние: я убеждал себя, что должен идти, должен, чтобы остаться в живых (а жить я очень хотел!). Поэтому, превозмогая боль, отгоняя усталость, я шёл и шёл, не отрывая взгляда от согнутой спины матери. Из-под ног вырывались мелкие камушки, я подскальзывался, падал, но снова и снова вставал, с непоколебимой решимостью продолжать путь.
Через холм мы перевалили уже в сумерках. В распадке было темно, и деревья как зловещие чёрные чудовища частоколом вздымались к синему небу, на котором проступили первые звёзды. Было новолуние, и потому в лесу было очень темно. Продолжать путь не было никакой возможности, да и желали мы лишь одного: поскорее лечь на землю и дать отдых изнывающим от усталости телам. По долине тянуло холодом. Мы устроились под раскидистыми ветвями старой ели, где ветер не мог нас тревожить, натаскали целую кучу сухой травы и развалились на ней. Разжигать костёр не стали, страшась близости неприятеля. Я завернулся в шкуру, поджал ноги. Рядом уже сопела Ойты. Мама ещё не ложилась: отошла куда-то в сторонку. Ойты зашевелилась. Я приоткрыл веки и увидел, что она сидит.
— Может, есть хочешь? — вдруг спросила она и протянула руку к моему плечу. — У меня кое-что имеется...
Она опять завозилась. А я и вправду очень проголодался. Волнения и усталость совершенно опустошили мой заполненный с утра желудок.
— На вот. Тут в мешочке немного сушеного мяса, — в темноте в мои руки ткнулся небольшой туго набитый мешочек. — Успела кое-что захватить с собой. Хе-хе-хе.
Я торопливо размотал тесёмки, стягивающие горловину мешка, и запустил в него руку. Взяв горсть сухого мясного порошка, я высыпал его на язык и стал с наслаждением посасывать. Вернулась мама.
— Что это у вас тут? — спросила она.
— Немного мяса, — ответила Ойты. — Дала мальчишке. Он мужчина, он должен есть.
Мои жующие челюсти остановились. Я понял, что не смогу есть один. Они — мама и Ойты — тоже голодны. Я сунул мешок маме.
— Ешь, ешь, сынок, — попыталась отпихнуть мои руки мама.
— Правильно делает. Тебе тоже не мешало бы подкрепиться. Ты у нас за главную. Вожак! Ешь тоже, — Ойты взяла мешок из моих пальцев и поставила его на колени маме. — Ешь, и не спорь.
— Тогда и ты тоже, — мама взяла горсть мяса и передала мешочек старухе. — Одна есть ни за что не стану, — и столько мольбы звучало в её голосе, что старуха только вздохнула и запустила дрожащие пальцы в мешок.
Мешочек быстро опустел, так как мы были сильно голодны, а его содержимое могло по-настоящему насытить только одного человека. Я снова улёгся на душистую подстилку из трав. Мама и Ойты остались сидеть.
— Пить хочется, — пожаловался я.
— Потерпи до завтра, — ответила мать. — Здесь поблизости ручья нет. Утром дойдём — попьёшь.
— Ох, как крутит! Совсем одолела меня старость...
— Да, все мы устали, а ты, бабушка, особенно, — отозвалась мама. — Как ты убежала от врагов? Расскажи, а то мы уже не чаяли тебя увидеть, — голос её оборвался, так как мама поняла, что сказала лишнее. Старуха засмеялась.
— Рано отправили меня в Страну Теней, ох рано! Я поставила знак на тропе, как и задумала. Правда, сомневаюсь, чтобы он простоял долго. Если не сами чужаки, то уж Пыин-ли точно его сломали... Но что ещё можно было сделать? Будем надеяться, что наши ноги окажутся достаточно быстрыми и мы успеем предупредить наших...
