Манящая корона

-Сын мой, вы кощунствуете! — не выдержав, укоризненно воскликнул священник, и тут же осекся, растерянно заморгал, обдумывая, можно ли было так обращаться к всемогущему члену Тайного Совета. Конечно, для служителя церкви любой мирянин, вне зависимости от возраста и сана — духовное чадо, но это в теории, а на практике...

Когда час назад в его храме к нему подошел представительный, хорошо одетый человек, держащийся с достоинством, но в то же время скромно и безупречно вежливо, отец Нор тут же почувствовал, что это неспроста. Посетитель был не из постоянных прихожан, которых он помнил в лицо, об исповеди не просил, хотя его душу явно что-то тяготило — уж такие-то вещи опытный священнослужитель распознавал сразу! Когда же незнакомец изъявил желание сделать пожертвование на храм божий и извлек из кармана штанов горсть серебряных монет, интерес священника усилился многократно. Поскольку, как только деньги начали сыпаться в прорезь железного ящика, запертого на висячий замок, прозвучали слова:

-Точно такую же сумму вы получите, если без промедления обвенчаете одну пару, святой отец.

Что же все было ясно. Влюбленные, которым препятствуют родители, хотят поставить их перед фактом...

-А они совершеннолетние? — на всякий случай, уточнил отец Нор, не отрывая взгляда от серебряных кружочков, исчезающих в прорези.

-Безусловно, святой отец.

-Не состоят ли в кровном родстве?

-Никоим образом, святой отец.

-Не состоит ли кто-то из них под опекою в связи со слабоумием?

-Нет, святой отец!

-Тогда я не вижу никаких препятствий, сын мой. Пусть приходят со свидетелями, в любое время до вечерней молитвы.

-Тут есть одна тонкость. Невеста... Ну, словом, она больна, не может передвигаться. Временно, конечно! — торопливо объяснил посетитель, видя, что священник недоуменно поднял брови. — Дело в том, что и она, и жених... ну, как бы согрешили...

-Как бы! — укоризненно произнес отец Нор. — О времена, о падение нравов!

-Согласен! Но теперь они одумались, полны раскаяния и желают загладить свою вину, соединившись священными узами брака.

-Что же, это похвально! Боги милостивы, они простят грешников.

-Золотые ваши слова, святой отец!

-Вот только... Кажется, сын мой, вы сказали, что невеста больна?

-Может, я не совсем удачно выразился, святой отец... В силу некоторых...э-э-э... обстоятельств она не может прибыть в ваш храм, поэтому я прошу вас поехать со мной и совершить обряд бракосочетания на месте.

Брови отца Нора снова поползли вверх, и посетитель торопливо добавил:

-Разумеется, за дополнительную плату, святой отец.

Отказать такому понятливому и деликатному человеку было бы просто неучтиво, и священник, предупредив служку и сторожа, что ненадолго отлучится, последовал за ним.

Легкое недоумение, смешанное со смутной тревогой, возникло у отца Нора, когда он увидел, как незнакомец уверенно направляется к небольшой черной карете, запряженной парой великолепных вороных лошадей, наверняка обошедшихся их владельцу в весьма крупную сумму. А еще больше он насторожился при виде двух бравых конных стражников, смеривших его оценивающим, внимательным взглядом. Отец Нор не разбирался ни в галунах, ни в лычках, ни в нарукавных шевронах, для него они были таким же темным лесом, как для неграмотного дикаря-язычника — главы Священной Книги, но инстинктивно почувствовал, что эти люди служат кому-то весьма высокопоставленному и влиятельному. А чем влиятельнее и богаче особа, тем больше неприятностей от нее можно ожидать — это правило священник усвоил крепко еще с детских лет. И ему внезапно захотелось сослаться на какую-то уважительную причину и повернуть обратно — пусть поищут другого святого отца, благо их в столице Империи предостаточно.

Но никакой подходящей причины на ум не пришло, а лакей, соскочивший с запяток и торопливо раскрывший перед ним дверцу, был так проворен, и любезный незнакомец чуть ли не с поклоном пригласил его занять место в карете, деликатно поддержав под руку. А главное, несколько серебряных таларов будут отнюдь не лишними... Храм-то маленький, но это еще полбеды, гораздо хуже, что находится в неудачном месте, прихожане в подавляющем большинстве из простонародья, жертвуют, сколько могут, то есть сущую безделицу, а он тоже человек, да еще обремененный женой и детьми... Отец Нор мысленно препоручил себя богам-хранителям и, немного поерзав, уселся удобнее. Вежливый незнакомец занял место напротив, потом тихо пробормотал: "Извините, у меня строгие инструкции...", с такой же вежливой улыбкой задернул занавески, и колеса кареты загрохотали по булыжной мостовой. Священник усилием воли подавил страх, стараясь думать только о красивых серебряных кружочках с профилем Правителя Ригуна.

Если бы он заранее знал, какое зрелище предстанет его глазам, выпрыгнул бы из кареты на полном ходу, рискуя расшибиться насмерть... Даже будь эти талары из чистого золота.

А теперь уже ничего нельзя было поправить.

То есть, конечно, можно... Гордо выпрямиться и бросить этому полусумасшедшему садисту прямо в красивое, мужественное лицо: "Ваше сиятельство, вы — изверг, позор дворянского сословия! Ищите другого священника, я вам в этом деле не помощник!" А потом повернуться и уйти с высоко поднятой головой.

Вот только далеко ли он ушел бы? Двери этой страшной камеры заперты, снаружи стоят стражники графа... Можно не сомневаться: угрозы проклятия и вечных мук в загробной жизни испугают их куда меньше, нежели гнев господина. Что им прикажут, то они с ним и сделают, утешаясь мыслью, что отвечать перед богами придется графу, а вовсе не исполнителям. А уж Хольг и подавно не боится демонов ада, люди, подобные ему, твердо уверены, что за любой грех, даже самый тяжкий, можно получить отпущение, стоит только найти священника, обремененного нищей паствой и многочисленным семейством, которое надо кормить, поить и одевать.

Такого, к примеру, как он...

Отец Нор перевел дыхание, растерянно глядя на графа. Нет, кажется, Хольг совсем не рассердился на него ни за укоризну, ни за обращение "Сын мой"... Более того, он улыбается, ... что за человек! И можно ли его вообще назвать человеком?

-Я вовсе не кощунствовал, святой отец, а просто констатировал факт, — возразил граф. — Полагаю, мы можем приступить к обряду. Помогите ей встать!

Мужчины, подхватив кухарку под руки, подняли со скамьи и выпрямили, крепко придерживая. Она, медленно поворачивая голову, по-прежнему смотрела по сторонам безумными, вылезающими из орбит глазами, ее дрожащие ноги подламывались. Отец Нор торопливо осенил себя крестным знамением:

-Милостивые боги, да что же это... Ваше сиятельство, велите прикрыть ее наготу! Избавьте несчастную от лишнего стыда, а служителя церкви от столь позорного зрелища!

-По-моему, народная мудрость гласит: "Что естественно, то не позорно!" — усмехнулся Хольг. — Но если вас это так шокирует, извольте... Ральф!

Повинуясь жесту господина, человек, привезший священника, торопливо поднял с пола кухаркину нижнюю сорочку. Трое мужчин кое-как, с немалым трудом, натянули ее на женщину, которая дико взвыла и задергалась, как только ткань прикоснулась к изодранной коже.

Священник, сообразив, к чему привело его неуместное вмешательство, прижал руки ко рту.

-Если вам ее действительно жаль, постарайтесь управиться как можно быстрее, — наставительно произнес граф. — Когда кровь присохнет к сорочке, отдирать будет очень больно.

-Да... да, конечно... — трясущимися губами пролепетал отец Нор. — Во имя богов-хранителей и всех святых, совершаю таинство бракосочетания... О, святые угодники! Ваше сиятельство, а кто жених-то?!

-Если честно, святой отец, я еще не решил, оба ее стоят... Хотя, пожалуй, вот этот! — граф указал пальцем на бывшего сотника. — Его имя Монк.

Разжалованный сотник судорожно сглотнул воздух, словно на него внезапно напал приступ удушья.

-Желаешь ли ты, раб божий Монк, взять эту женщину в свои законные жены, чтобы любить и оберегать ее, быть с ней в радости и печали, в богатстве и бедности, пока смерть не разлучит вас?

-Же... Желаю... — с невероятным усилием выговорил взмокший, красный от жгучего стыда и бессильной злобы толстяк.

-А ты, раба божья... Ой, ваше сиятельство!!!

-Вейла, ее зовут Вейла, — усмехнувшись, подсказал граф.

-Благодарю вас... Желаешь ли ты, раба божья Вейла, взять этого мужчину в свои законные мужья, чтобы любить и оберегать его, быть с ним в радости и печали, в богатстве и бедности, пока смерть не разлучит вас?

Блуждающие глаза женщины остановились на отце Норе, в них на какую-то секунду мелькнуло осмысленное выражение. А потом она сдавленно захрипела и согнулась, повиснув на руках мужчин. Ее снова стало рвать.

Священник, испуганно охнув, отступил назад.

-Не тяните, святой отец! — недовольно поморщился Хольг. — Она ответила вам.

-Но, ваше сиятельство...

-Я отчетливо расслышал слово "желаю". Надеюсь, вы не думаете, что у меня плохо со слухом?

Священник устремил на графа растерянно-умоляющий взгляд, в котором без труда можно было прочесть: "Всему же есть предел!"

-Святой отец, не советую испытывать мое терпение, — ледяным голосом чуть слышно сказал Хольг, и его лицо исказилось. Совсем ненадолго, всего на какую-то секунду...

В эту секунду перед отцом Нором пронеслась последняя служба, где читалась глава, посвященная святой Алане, не сломленной ни щедрыми посулами, ни жестокими пытками, ни даже муками собственных дочерей, которых терзали на глазах у матери... Как дрожал его голос, сначала от волнения, а потом и от праведного гнева, когда он, закрыв Священную Книгу, стал порицать прихожан за то, что не блюдут должным образом заповедей, регулярно впадают в грехи трусости и сребролюбия, особенно оскорбительные для памяти святой великомученицы.

Грехи трусости и сребролюбия...

Служитель церкви, сдавленно охнув, забормотал хорошо знакомые слова:

-Жених и невеста изъявили свое согласие! Знают ли присутствующие причину, из-за которой бракосочетание не может состояться? Если знают, пусть скажут об этом прямо сейчас, или пусть молчат вечно!

И, выдержав самую короткую паузу, какую только позволяли приличия (чтобы, упаси боги, снова не рассердить графа), торопливо договорил:

-Таковой причины нет! Властью, данной мне святой церковью и законами Империи, объявляю жениха и невесту мужем и женой!

-Прекрасно, святой отец! — кивнул Хольг. — Теперь позвольте и мне сказать небольшую речь...Что такое?! Сейчас же убери руки от чужой жены! О боги, какое падение нравов среди простонародья...

Молодой стражник мгновенно отпрянул от кухарки, как от зачумленной. Оставшийся в одиночестве бывший сотник еле удержал женщину, которую по-прежнему терзали приступы жестокой рвоты.

Хольг, заложив руки за спину, насмешливо оглядел новоявленную супружескую пару.

-Вы тяжко провинились перед своим господином, и были наказаны так, как я посчитал нужным. Но Священная Книга велит не только наказывать людей, находящихся в услужении, но и заботиться о них. Вот я о вас и позаботился! Теперь вы муж и жена, и можете, не стыдясь никого, предаваться утехам плоти. Само собой, не в доме Монка, ведь он уже не сотник, а в казарме стражников, где поселитесь сегодня же: я прикажу поставить перегородки в углу... Надеюсь, у вас будет крепкая и дружная семья. А ты, Вейла, помни заповедь: "Жена да убоится мужа своего!" Рука у Монка, несмотря на возраст, еще тяжелая, сама убедилась на собственном опыте... Пойдемте, святой отец!

Дворецкий Ральф открыл дверь, и священник, вздохнув с нескрываемым облегчением, чуть ли не бегом покинул допросную камеру. Хольг, следуя за ним, обернулся на пороге:

-Как говорят в народе, совет вам да любовь! — улыбнувшись, произнес он.

Женщина, с трудом подняв перепачканное лицо, уставилась на новоиспеченного мужа глазами, горящими лютой, беспредельной ненавистью.

Глава III.

Всему когда-то приходит конец. Вот и невыносимо долго светившее Солнце начало прятаться за горизонт, изнуряющая духота сменилась вечерней прохладой.

Барон еще раз проверил остроту оружия: пустил по течению весело журчащего ручья кленовый лист и подставил кинжал. После чего повеселевшим взглядом проводил две аккуратные половинки, поплывшие дальше, и вытер лезвие шелковым лоскутом.

Главное — попасть точно туда, куда нужно, чтобы лезвие не скользнуло по ребру, и не пришлось повторять удар. Хоть Трюкач и оказался гадом, но лишних мук все-таки не заслужил. Пусть умрет мгновенно, без страха и почти без боли...

Лишь бы сначала открыл им ворота!

От котла, висевшего над разведенным неподалеку костерком, исходил вкусный, сытный запах. Обруганный ранним утром разбойник, которому сегодня по жребию выпало исполнять обязанности повара, помешивал деревянной ложкой варево, и время от времени снимал пробу, испуганно косясь на главаря.

Днем он был так взвинчен, что кусок в горло не лез, поэтому пропустил обед. А сейчас вдруг почувствовал, как засосало в животе.

-Готово? — подойдя к огню, спросил Барон.

-Вот-вот будет, еще минутка, другая... — растерянно забормотал повар.

-Да не трясись ты, как бараний хвост! — с легкой досадой сказал главарь.

Можно было честно признаться, что на рассвете места себе не находил, сильно перенервничал, и потому набросился, что руки у бедняги вовсе не кривые и растут, откуда надо. Но... "главный всегда прав" — это он вбивал в своих людей особенно тщательно. Его авторитету ни в коем случае не должен быть нанесен ущерб, даже самый малый.

Поэтому Барон ограничился тем, что, наклонившись к котлу, демонстративно шумно втянул ноздрями воздух и со снисходительной улыбкой произнес:

-Пахнет вроде ничего, куда лучше, чем твоя утренняя бурда. Молодец, исправляешься!

— — — — — — — — — — — — — — — — — —

-Я думаю, пресветлый Правитель, ваши тревоги напрасны. Уверяю вас, это вполне обычная... э-э-э... неприятность, такое может случиться даже с молодыми и крепкими мужчинами...

-Но почему? В чем причина? — смущенно спросил Ригун.

-О, причины могут быть самыми разными! В вашем случае, вероятнее всего — нервное напряжение и переутомление, а это легко поправить. Но, чтобы убедиться в этом, мне необходимо задать вам несколько вопросов, пресветлый Правитель.

-А... о чем?

-Я постараюсь быть как можно более деликатным, пресветлый Правитель, но мои вопросы могут касаться и весьма интимных вещей... Умоляю вас отбросить ложную стеснительность и быть со мной совершенно откровенным. В конце концов, я врач, а от врачей, как и от священников, не скрывают правды!

Ригун растерянно заморгал, собираясь с мыслями. Он уже жалел, что вообще начал этот разговор.

Лейб-медик ободряюще улыбнулся:

-Никто нас не слышит, пресветлый Правитель. То, что вы скажете, будут знать только два человека — мы с вами.

-Ох, святые угодники! Ну, хорошо, спрашивайте...

— — — — — — — — — — — — — — — — — — —