Третья ипостась. Часть 1

Я снова было собралась испугаться, но потом мне стало не до этого. Ну как, скажите на милость, как можно бояться, если меня с головы до ног окатывали волны черной ярости? Я злилась, и в этот раз гнев был направлен на меня саму. За то, что я испугалась вовсе не того. Самая первая мелкая мыслишка, промелькнувшая как молния: что же будет со мной, если он умрет? Кто поведет меня дальше? Куда мне идти? Эгоистичная такая мысль, вовсе не пристало думать так не только спасительнице всего живого, но и вообще любому нормальному человеку.

И тут меня обожгла другая мысль — вдруг я уже недостойна исполнять свою миссию? Что тогда? Кто тогда?

Ломая себя, я нашла силы сделать вперед несколько шагов и опуститься перед раненым на колени.

В медицине я разбиралась мало, в школе, правда, были занятия, тогда мы были напарниками с... гхм-м, да. Когда я попыталась забинтовать голову е м у, мне стало плохо от одной только мысли, что с н и м может произойти что-то, требующее такой перевязки, и больше я никого не бинтовала. А сейчас — что мне делать, как его хотя бы осмотреть?

Сдерживая дурноту, я начала обследовать неподвижное тело. Так, два глубоких пореза на груди ближе к шее, это они кровоточили. Может, он потерял много крови, поэтому отрубился? Я продолжала его рассматривать, касаться старалась легонько, но он все равно постанывал. Когда я осторожно отогнула пояс штанов — вдруг, у него на животе рана? — мою руку внезапно накрыла огромная ладонь. Я замерла, потом подняла голову и встретилась с затуманенным от боли взглядом потемневших глаз.

— Вообще-то меня ударили по голове, — сообщил хриплый голос.

— А-а-а... тогда ладно, — сухо сглотнув, я вернула штаны в исходное положение и отдернула руки, потом осторожно взялась за его голову.

Лицо мучительно горело, интересно, это как-нибудь отражается внешне? Вообразит сейчас себе невесть что. Будто мне есть дело до его... Тьфу!

Верно, с правой стороны, за ухом, зияла страшного вида рваная рана, на светлых пушистых волосах запеклась кровь. У меня затряслись руки, Апрель крепко стиснул зубы и сквозь них с шипением вырвался воздух. Я снова их отдернула.

— Прости, прости, прости! — прикусив костяшки пальцев, я трагически смотрела, как он извивается от боли.

Потом он замер, только дышал тяжело, прикрыв глаза. На лице выступили крупные капли пота. Вдруг по подбородку чиркнула тонкая струйка крови, вытекшая из уголка его рта. Помертвев, я смотрела на эту ровную полоску и стремительно опускалась в пучину отчаяния. Это очень, очень плохо, когда изо рта выплескивается кровь. Это значит, внутри что-то совершенно не в порядке. Неоднократно в фильмах про войну я видела, как после такого раненый замирал, глаза его закрывались, или оставались открытыми, но уже совершенно ничего не видели...

Я приготовилась взвыть, но вдруг заметила под приподнятым краем верхней губы кончик зуба, вонзившегося в плоть. И тут же меня окатила горячая волна облегчения. Это не то, что я подумала. Он просто так сильно закусил губу, пытаясь...

Я изумленно смотрела на парня, который изо всех сил сдерживал рвущийся наружу животный крик боли, лишь бы не показать мне своей слабости. Эта гипертрофированная гордость, как ни странно, прочистила мне мозги.

— Какого... ты вернулась? — прохрипел раненый, вытирая кулаком подбородок, но только размазал кровь по своему лицу. — Твой животный правильно сделал, что увез тебя отсюда. У меня все было под контролем!

Да неужели!

— Что-то не бросалось в глаза, что ты контролировал ситуацию, когда мы с Пушем вернулись! — запальчиво воскликнула я. — Ты вообще не подавал признаков жизни!

— Я просто отдыхал! Какая-то сволочь меня сзади ударила, а то я бы...

Он захрипел, потому что я вновь попыталась обследовать его рану и, естественно, сделала это не очень осторожно. Опять он меня бесит. Видите ли, он бы справился! Да его бы уже... Дальше было страшно подумать.

В спину ткнулся большой нос. Я обернулась. Пуш нависал надо мной, он держал в пасти какой-то сверток. Я осторожно вынула его из акульих зубов и развернула. Потом подняла на пса ошеломленный взгляд.

В свертке оказался пузырек с какой-то жидкостью, цветом и запахом похожей на йод, баночка с мазью и несколько рулончиков узкой длинной ткани, мягкой, почти прозрачной. Походная аптечка, явно найденная псом в манатках парня.

Я снова поглядела в глаза Пуша. Взгляд его показался мне лукавым, он вроде бы даже ухмыльнулся, потом снова ткнулся носом мне в плечо и отошел.

Кто же ты, Адский Пес?

Я бинтовала голову с пушистым облаком песочных волос и думала о другой, черноволосой голове, с которой пыталась произвести ту же процедуру, только очень давно. Странно, воспоминания не вызывали резкую боль. Это напоминало отпустивший меня Зов, так, где-то на границе слуха, будто комариное зудение. Неужели? Что же произошло? Я, наконец, начала е г о забывать? И хотя давно и безнадежно об этом мечтала, мысль встревожила, ведь я так и не разобралась, принесло ли это открытие желанное облегчение, или не все так просто.

— Что же делать с твоими порезами? — я осторожно смазывала раны мазью. — Такие глубокие надо зашивать.

Апрель лежал, стиснув зубы, и тяжело дышал. Зато глянул так, что мне сразу расхотелось заниматься его порезами. Он словно дал понять, что мое лечение его точно прикончит. Я не стала спорить, потому что сама думала точно так же.

На этой поляне, по соседству с трупами нападавших, располагаться как-то не хотелось, а остановиться нам теперь придется надолго. Я категорически отказывалась двигаться в путь, пока у Апреля не затянутся раны. Он не спорил только потому, что постоянно терял сознание. Кое как, при помощи Пуша, я смогла перетащить тяжелое тело подальше от зловещей поляны, на малюсенькую прогалинку среди плотного скопления стволов.

Я боялась, что у парня начнется лихорадка, зная, что не смогу ничем ему помочь. Тут нет аптек, с антибиотиками наверняка бардак, а лично я даже траву никакую лечебную не знаю, и вообще, кроме амброзии и конопли вся другая мелкая зелень для меня на одно лицо, тем более теперь. Поэтому, пока он содрогался от боли, лежа на одеяле, постеленном на кучу сухой листвы, я сидела рядом и тряслась от страха. Ближе к ночи раскрыла палатку и снова потревожила раненого. Он явно не понимал, что с ним делают, со стоном повалился на мягкий матрас и отключился.

Глава 10

И С Т И Н Н О Е О Т Н О Ш Е Н И Е

Только потом, много времени спустя, записывая эти события в дневник, я полностью отдала себе отчет в том, что если бы не Пуш, нам с Апрелем ни за что не удалось бы выжить. Чудовищная адская тварь нежно заботилась о двух существах, беспомощных одно в силу тяжелого ранения, а другое из-за полной неприспособленности к жизни в этом мире. Ну, строго говоря, о двух существах эта тварь не заботилась. Апрель был ему абсолютно параллелен, зато за мной уход был самый трепетный. Пуш охотился и приносил мне самые нежные куски дичи, он неусыпно охранял нашу стоянку, и утешал меня, когда положение Апреля казалось безнадежным.

Однажды ночью я вроде услышала какой-то шум. С перепугу схватив Апрелеву железяку, я волоком потащила ее из палатки, настолько она была тяжелой. Позже я задумалась, зачем вообще ее брала, ведь смогла бы вывести ей кого-то из строя только в том случае, если бы противник встал передо мной на коленки и услужливо вытянул шею. Да и то, вряд ли смогла бы оторвать ее от земли. Но в тот момент я воинственно стояла спиной к костру и всматривалась во тьму. Как оказалось, напрасно, потому что все происходило вовсе с другой стороны. Когда бесшумно вышедший из леса Пуш положил свою голову мне на плечо, я не заорала и не подпрыгнула до небес только потому, что обмерла от ужаса, да и тяжелый меч, в который я вцепилась намертво, послужил своего рода якорем. Сердце пронзила короткая резкая боль. Потом я долго не могла отдышаться, а Пуш, почуяв мое состояние, виновато тыкался огромным носом в спину — просил прощения.

Днем я сходила в ту сторону и обнаружила несколько пятен крови, а также обрывки какой-то ткани. Значит, эти упертые гады продолжают свои попытки. Чего пристали, разве не видят, мы им не по зубам, а вот сами они пришлись весьма по душе моему псу. Уверена теперь на сто процентов, Пуш — людоед. Уж больно он в последнее время ходит довольный, морда, того и гляди, треснет от сытости, а неразумные преследователи так и лезут прямо в пасть. И исчезают бесследно. Сразу видно, жрет невпроворот. А с дичью вокруг была напряженка, для нас он охотился очень далеко, во всяком случае, уходил надолго.

Честно говоря, я не сразу полностью осознала происшедшее, в первый раз встретившись лицом к лицу со смертью. Я привыкла к тому, что человеческая жизнь является самым ценным, и, хотя знала, что не все стремятся ее сохранить, что убийства и войны практически никогда не прекращаются, все это было где-то очень далеко, я и драку-то простую видела только один раз в жизни. А сейчас прямо у меня на глазах умирали люди. Знаю, они пришли далеко не с дружественными намерениями, но я-то должна защищать их. Как я могу смириться с тем, что периодически мой пес убивает снова и снова настигающих нас преследователей? И я позволяла ему это. Вот что пугало больше всего.

Пуш был доволен еще и потому, что теперь я полностью полагалась только на него. Он балдел от моей беспомощности. Ну, конечно, ведь единственной целью его жизни была забота обо мне.

А я старалась, как могла ухаживать за Апрелем. Лихорадка все же началась. Я не могла ничем ему помочь, кроме того, что промывала раны, кипятила перевязочную материю и сидела рядом, держа его за руку практически все время. Он горел несколько дней, а я сидела рядом и бессильно плакала, пока не забрызгала своими слезами матрасы и больного. Я очень боялась за него. С каждым днем здоровый парень, кровь с молоком, будто усыхал, дряхлел, пухлые детские щеки глубоко ввалились, губы обметало, он умирал на моих глазах.

Но не умер.

Организм оказался сильнее болезни, и боролся он изо всех сил. А одним утром меня выдернуло из сна резкое чувство тревоги. Проснувшись, долго не могла сообразить, что же меня так всполошило. Будто не было чего-то, прежде сопровождавшего меня постоянно. А потом поняла, что не слышу его дыхания. Ну да, в последнее время я засыпала и просыпалась под его тяжелые вдохи и выдохи. В панике вскочила и кинулась к раненому, замирая от ужаса увидеть самое страшное...

Он просто спал. Не метался в бреду, не стонал, не хрипел, не дышал натужно, будто через силу. Я подумала об улучшении, но боялась поверить. Он спокойно лежал на спине, не потел и не дрожал от озноба. Мне удалось даже влить в него немного бульона, но, кажется, он этого даже не заметил. В тот день я допоздна сидела около парня, так и уснула, свернувшись калачиком около его неподвижного тела.

Когда проснулась, первой мыслью было — как же я хорошо выспалась. В последнее время я спала тревожно, малейшее движение Апреля мгновенно будило, часто страх не давал сомкнуть глаз, и я ночь напролет не отрываясь, смотрела на него, встречая каждый его новый вздох как благословение Господне. Но сейчас было так хорошо и спокойно. Я глубоко вздохнула, не открывая глаз, немного поерзала на своем ложе, устраиваясь удобнее, и только после этого обратила внимание, на чем, собственно, лежу. Что-то довольно высокое, не очень мягкое, но сравнительно приятное. Теплое.

Я еще пошарила вокруг левой рукой, потом просто бездумно водила ей по этой неизвестной поверхности, пока не наткнулась на что-то знакомое. Я замерла, подняла голову и, открыв глаза, встретилась с насмешливым взглядом бирюзовых глаз.

— Ну что же тебя постоянно к моим штанам тянет? А на вид — такая скромная!

Я перевела взгляд на свою руку и действительно — она теребила пояс его кожаных брюк. А сама уютно свернулась на широкой теплой груди парня, подложив правую руку под щеку, а он обнимал мои плечи своей огромной ручищей и выглядело это... Вспыхнув, я отдернула руку и отпрянула от него. Но отдалиться не смогла — теплая рука все еще настойчиво держала меня. Я всматривалась в его лицо, пытаясь определить, насколько стабильно улучшение. Взгляд его был осмысленным, улыбка — обычной — именно той, которая периодически приводила меня в ярость.

Стараясь не показать своего облегчения, я как можно безразличнее пожала плечами и надменно проговорила:

— Ну, слава богу, очнулся! А то я уже хотела идти дальше одна.

— Чего же не ушла? — он был явно разочарован холодным равнодушным тоном, но я не имела права поощрять неуместные фантазии.

— Я привыкла отдавать долги. Ты спас меня от летающей дряни, я тебя от каких-то придурков.

— Я уже говорил, что у меня было все под контролем, — упрямо повторил он.

— О, я тебя умоляю, давай без этих вот пальцев веером! — я рывком освободилась от объятий, и он не посмел больше удерживать. — Господи, молоко на губах не обсохло, а туда же — я мужик! Позволь напомнить, ты был без сознания!

Нет, ну чего я-то завелась? Хочет парень выглядеть крутым, ради Бога, мне-то что? Да пусть хоть целыми днями ходит распальцованный, какое мне дело? Ну, подумаешь, чуть не умер у меня на руках... а, блин, в этом-то и проблема. Я не могу позволить повториться подобной ситуации, поэтому приложу все усилия к тому, чтобы он вел себя осмотрительней. Боюсь, только, это слишком тяжелый и крайне неблагодарный труд.

— Я... я притворялся!

— А знаешь, очень убедительно! — высоко подняв брови, я покивала. — Я точно поверила, а вот насчет этих — не знаю!

Мы замолчали и только сверлили друг друга пронзительными взглядами. Потом он сделал попытку резко подняться, но не смог, ослабевшие от жара и неподвижности мышцы подвели некогда сильное и ловкое тело. От неожиданности этого предательства он замер, потом попытался снова и снова, но тоже безуспешно. Я подползла к нему и зашептала: "Тише, тише!", успокаивающе положив руку на его грудь и толкая на матрас, но он сопротивлялся, уже почти в истерике, огромное тело содрогалось от мучительных усилий. Так у него снова все раны откроются! Я всем своим весом надавила на него и он, наконец, замер, только тяжело хрипло дышал.

— Успокойся, пожалуйста, я тебя прошу, Апрельчик, миленький, — умоляла я, — ты неделю лежал, ты слабый, подожди чуть-чуть, все будет хорошо, как раньше.

Он услышал меня, полежал еще, потом, сглотнув, с видимым усилием спросил:

— Поможешь?

Я осторожно начала поднимать его за плечи, общими усилиями нам удалось встать и выйти из палатки. От яркого света оба зажмурились. Апрель огляделся, глубоко вздохнул, его шатнуло. Потом он потянул носом, и осторожно спросил:

— А как насчет поесть?

Я обрадовалась — если мужчина хочет есть, он идет на поправку.

* * *

Мы оставались на этом месте еще несколько дней, пока парень не окреп. Эта задержка не радовала его, но и не беспокоила. А мне уже порядком надоело походное существование. Дико хотелось принять горячую ванну, с ароматной пеной, со всеми делами. Ага, помечтай! В ближайшем будущем ничего подобного мне не светит.