Третья ипостась. Часть 3

Видимо, в моем организме есть какое-то устройство, контролирующее деятельность мозга. Что-то типа переключателя, какая-нибудь релешка, которая срабатывает, если в голове зашкаливают как положительные, так и отрицательные эмоции, и полностью отключает меня от действительности, предотвращая преждевременное выгорание.

Вот и сейчас, не давая мне сойти с ума от воспоминания о том, что я видела здесь Глеба Варисова, парня, который бросил меня в мои первые семнадцать лет (странное совпадение!), я просто выключилась, но последнюю на сегодня мысль додумать успела — интересно, а Влад тоже тут отирается? Вот бы Ташка обрадовалась...

В этот раз мне снился сон, в отличие от постоянных серых туманов, хотя начинался он тоже с него, с тумана, я стояла в каком-то пространстве, и вокруг не было никого и ничего, только его серые клубы. А потом впереди появилась какая-то тень, очертаниями похожая на человеческую фигуру, она приближалась ко мне, но никакой угрозы от нее не исходило. Но я и не ждала ее.

Тень преодолела последние полупрозрачные клубы и оформилась наконец во вполне осязаемую фигуру — Глеб Варисов собственной персоной, одетый как в школе, когда я впервые увидела его — синий джемпер и светлые брюки, он стоял лицом ко мне и смотрел прямо в глаза тем самым, полным муки взглядом, умоляя меня о чем-то, но ничего не говорил. Я стояла совершенно спокойно. Меня не трогали его страдания. Он бросил меня, а не я.

Мы переглядывались некоторое время наедине, потом новое движение привлекло мое внимание — из-за спины Глеба мне навстречу выходила еще фигура, высокая и массивная. Принц Аурелий, Апрель, выглядевший как в тот раз, когда он вытащил меня из капсулы, взъерошенный, с подбитым глазом и в разорванной одежде. Но в глазах уже клубится та дымка, которую я потом уничтожила. Он забыл меня, не дождался...

И в третий раз я увидела фигуру. Это... это принц Кахарман, очень серьезен, что редко бывает с этим насмешником. Он смотрит со страхом. Да, я его понимаю — решить жениться вроде на хорошей девушке из приличной семьи, а в результате получить не пойми какое существо. Он не заслужил такого, и хорошо еще, что все не успело зайти слишком далеко. Я отпущу его...

А туман все клубился. Удивительно. Вот они, все трое, стоят передо мной плечом к плечу, но не замечают друг друга. И ведь правда, они никогда раньше не встречались вот так, не стояли рядом. И будто ждут чего-то. Что еще им надо? Что я задолжала им? Или чем-то обидела?

И тут показалась еще одна фигура. Я опешила. Что, это не все? Меня еще не полностью разодрали на куски, кто-то еще требует своей доли пирога? Так, давай, давай, выходи! Я запомню тебя и даже если встречу, близко не подойду! Я буду бежать от тебя, как от чумной деревеньки, я пресеку любую попытку...

Эта фигура оказалась самой массивной, даже выше Апреля и шире в плечах, но то ли ее обладатель испугался моих молчаливых угроз, то ли изначально не планировал показываться на глаза, он так и остался за спинами троих парней, которые так много значили в каждой моей жизни.

А потом меня будто подбросило куда-то вверх, фигуры остались далеко внизу, а я пробивалась уже не сквозь туман, это были облака. Я поняла, что лечу вверх через небо Рура, под самую верхушку Купола и обрадовалась, что наконец-то увижу, что же происходит за его пределами, но...

Как обычно это бывает во сне, все, к чему спящий проявляет интерес, затушевывается и уходит в черноту. Я не увидела вверху ничего, просто не успела. И вот гадай теперь, то ли это сновидение играет со мной, то ли там и правда ничего нет...

— Вит, проснись, а? Вит, пожалуйста, открой глаза! Вит... не пугай меня снова! Ну, Вит!

Если б кто знал, как мне это надоело! Эй, кто-нибудь там, кто следит за всем этим безобразием, аллё! Ку-ку, есть кто-нибудь?! Я не этого хотела! Я... я не знаю, чего, только не этого! Ну... ну что мне сделать, что, чтобы все это кончилось?...

Конечно, я противоречу сама себе, ведь последней моей мыслью перед тем, как сгореть, и самой первой, когда память вернулась ко мне, было неистовое желание жить. Я не хотела умирать. Может, этот... наблюдатель исполнил мое желание? Может, если бы не эта всепоглощающая жажда, я не смогла бы возродиться, как настоящий феникс? Папа... папа нашел меня в пепле, отсюда мое имя. Ну, да, ведь я не хотела оставлять любимого человека, того, кто любил меня без памяти и с ума сходил от тревоги. Я ведь помню его последний взгляд, окативший меня волной боли. Я просто должна была вернуться к нему... Вот только золотая рыбка все-таки оказалась глуховата. Или все произошло, как обычно — загадывая желание, подумай, а вдруг оно исполнится? Я хотела остаться в живых, но не уточнила, каким образом. Вот и получила. Вроде все правильно, без обмана. Но почему же тогда мне так хреново?!!!

— Вита...

А с Ташей зря я так, ни в чем она не виновата. Она все правильно сделала, воспитала разбойников хорошо, ведь и отец мой из этого рода. Как она могла знать, что у некоторых совсем крыша поедет? Что они...

— Таш...

Я открыла глаза. В моей комнате темно, за окном ночь, на тумбочке красивый подсвечник с одной свечой. Таша сидит на краю кровати у моего бока. Она низко наклоняет ко мне лицо, бледное, в свете единственной свечи оно выглядит очень болезненным. Я резко поднимаюсь и обнимаю ее. Самый близкий мне человек, теперь снова единственный. И я не смею обижать ее.

— Как ты себя чувствуешь? — испуганно шепчет она мне в плечо. — Ты всех нас перепугала...

— Всех? — переспрашиваю я многозначительно.

Мучительный вздох подруги, дрожь хрупкого тела. Я крепче обнимаю узкую спину. Ну вот, снова я выгляжу покрепче, как обычно. Она всегда как тростинка, а я... ну, больше напоминаю боровичок.

От этой мысли я прыснула. Она отклонилась и впилась в мое лицо нетерпеливым взглядом.

— Тебе смешно? — трагически спросила она.

— Да, до слез!

— Ну, тогда и меня развесели!

— Да вот, думаю, есть ли сейчас боровики в местных лесах?

— Боровики?... — недоверчиво переспросила она, взгляд ее метнулся в сторону.

Явно не знает, то ли посмеяться со мной, то ли в дурку звонить. А, да, тут нет ни дурки, ни телефона. Ну и слава Богу!

— Ладно, я шучу! — я смотрела на нее, покачивая головой. — Не представляю, что теперь со всем этим делать! И вообще — кто мы теперь?

Таша только головой качала. Потом вдруг замерла, твердо посмотрела мне в глаза и выдала:

— Меня зовут Наталья Сергеевна Мельникова!

И пока я, отвесив челюсть, оторопело ее разглядывала, добавила:

— Всегда хотела сказать это!

На наш истерический смех сбежались Сорайя, Тивиза и Кир. Они столкнулись в дверях, словно попытались протиснуться в дверь одновременно, женщины застряли, сомкнувшись плечами, а летевший сзади Кир пропихнул их внутрь комнаты.

Качая головой, Таша пробормотала:

— Ну, вот, полоумные, весь дом перебудили!

— Мы не спали! — возразил Кир. — Как ты?

Он смотрел на меня настороженно, но очень ласково. Он всегда любил свою непутевую тетушку. Прикол, ведь теперь мне физически всего семнадцать, и это он мне как дядя!

— Я теперь почти как человек, представляешь? — я показала ему руку. — То есть, мы обе.

Я кивнула на Ташу.

— Почти? — он удивился. — Почему почти?

— Потому что ни один человек еще на смог провернуть такую штуку, которая для нас с Ташкой оказалась плевым делом! — я гордо задрала подбородок. — Мы не рождались, но мы живем! Не всякому такое удается!

— Что с тобой случилось там, в гостиной? — спросил Кир. — Таша очень быстро пришла в себя, а ты прямо волчком завертелась, завизжала, а потом упала и все, никаких признаков жизни, только едва дышала.

Я виновато глянула на Ташу. Даже под страхом смерти я не скажу ей, что Глеб здесь, в Руре, что он выглядит совершенно так же, как в тот день, на выпускном, что он, скорее всего, не человек, потому что люди столько не живут. Ведь и себя я человеком тоже не считала. Сейчас. Но тогда я им еще была. И Влад наверняка тоже такой. И еще, я теперь ни в чем не была уверена. Неужели то, из-за чего мы приняли самоубийственное решение, неужели это совершенно ничего не значило для них? Ради них мы угробили себя, но, видимо, этого они и добивались? Ясно как день, они не просто так сблизились с нами. Ну не верю я в такие совпадения!

И чувства их... мне казалось, они так открыты перед нами, что они на самом деле вложили свои души в наши руки. Однако вкладывать им было нечего. Они не любили нас. Наверняка они были заодно с этими синюшными, просто участвовали в нашей подготовке. Ведь Лека сказал мне открытым текстом, что все не случайно, этой процедуре должны были подвергнуться именно мы, поэтому и выбор их очевиден — влюбить в себя двух наивняшек, по какой-то немыслимой причине пригодных для выполнения нечеловеческих действий. Каждая следующая мысль служила новым доказательством, и теперь я была на сто процентов уверена, что они как-то связаны с дистрофическими пришельцами, а значит и сами...

— Для меня все это оказалось слишком! — я почти не соврала, только не стала уточнять, что именно все.

— Афина... — вдруг выступила вперед Тивиза, — я...

— Прости... прости, я совсем без сил! — пряча глаза, выдавила я.

Мне почему-то было невыносимо стыдно, будто это я увела у нее возлюбленного. Хотя, с самого начала так и было. Ну, то есть... ведь они были обручены с детства, а потом появилась я. Да, они не любили друг друга, связанные лишь товарищескими узами, они были соратниками. И я сначала сама переживала по этому поводу, не хотела отбивать чужого жениха. Так чего же я теперь негодую? Все получилось так, как и должно быть, если бы не появилась я и не перевернула с ног на голову жизнь этих людей. Будто меня и не было.

Но почему же тогда мне так больно?! Почему комок в груди, почему я с трудом подавляю рыдания, и смотреть не могу на нее, когда-то одну из ближайших моих подруг? Согласна — семнадцать лет срок немалый, тем более для недолгого людского века, но... они ведь знали, что Таша выжила в огне. Они догадывались, что и мне это удалось. А Рур — это еще не Вселенная, он имеет границы. Они могли найти меня! Они могли вырастить меня, как Ташу! Они могли...

Но тут новая мысль буквально взорвала голову: если бы меня нашли они, я бы никогда не узнала своих приемных родителей, людей, которые дали мне все! Которые любили меня так, что я до самого конца и не заподозрила того, что они мне не родные, как говорили в мое время, не биологические родители. Я вообще могла валяться в той пещере и умереть от голода, и не было ли это самым подходящим для них вариантом, ведь если бы не я, они могли быть сейчас живы! Вот что приводило меня в ужас — я виновна в их смерти, будто это я сама их убила, своей собственной рукой! Папа называл меня сокровищем, а я их уничтожила! И я валяюсь тут и обвиняю друзей в том, что они не старались искать меня...

Я подалась было к Тивизе, но она уже отступила, стушевалась, отошла подальше. Боже, вот я скотина-то! Она дико переживает, а я еще и...

— Да, да, все мы устали! — чтобы хоть как-то сгладить неловкость, засуетился Кир. — Давайте выспимся, отдохнем, успокоимся, а завтра уже будет все по-другому.

Он поднял с моей кровати Ташу, повел ее, подталкивая в спину, к двери, за которой уже скрылись Тивиза и Сорайя.

Я без сил откинулась на подушку. Все прошло не очень гладко, но я завтра попрошу прощения у рыжей. Никто ни в чем не виноват, они поступили, как надо. После войны, с новым Королем, Верейна была очень уязвима. Он просто обязан был укрепить свое положение браком и рождением наследника. Ждать меня не было никакой возможности. Да и вообще, вдруг бы я ничего не вспомнила? Вдруг юная девушка, какой я была, перепугалась бы до смерти огромного сурового мужчину с обезображенным лицом? Я влюбилась в ангела, не надо этого забывать, и даже когда он утратил свою красоту, таким для меня и остался. А вот Феникс... Думаю, она бы никогда не поверила ему, стань он втирать ей байки про красивую историю любви в прошлой жизни. Не думаю, что здесь ведают о такой штуке, как реинкарнация, хотя, черт знает, я же не читала все Хроники.

По крайней мере, теперь я — это я, и никакой амнезии, никакого голоса в голове, я пришла в себя, я в кругу друзей, а остальное... в порядке поступления заказов.

Я уютно устроилась на боку и уснула.

Глава 10

А У Д И Е Н Ц И Я

Рано утром мои глаза распахнулись самостоятельно, и, несмотря на уговоры, не захотели закрываться снова. Я пыталась лежать неподвижно, ворочалась с боку на бок, перекатилась на живот и засунула голову под подушку. Ни одно из этих действий не настроило меня снова на сонный лад.

Осознав, что сопротивление бесполезно, и бодрствование безраздельно завладело моим организмом, я резко села, потирая глаза кулаками. Потом обвела взглядом комнату и вздрогнула от неожиданности: в небольшом креслице у стены кто-то сидел. Я тревожно вглядывалась, но утренние сумерки только мешали мне определить, кем же является это теневое пятно.

— Доброе утро, госпожа! — послышался трепетный голос Гварлы. — Простите, я испугала вас...

— Ну, что вы, Гварла! — я постаралась скрыть дрожь и облегчение в своем голосе за широченным зевком. — Но что вы тут делаете? Почему не отдыхаете?

— Я... я не хотела, чтобы вы проснулись одна. Такие потрясения... вдруг бы вы испугались... вдруг...

Я поднялась с постели, прошлепала босиком по ковру и крепко обняла вскочившую мне навстречу служанку. Она ведь тоже давно стала членом моей семьи, я относилась к ней скорее как к пожилой тетушке, хотя не могла объяснить ее бесконечную доброту и привязанность к своей персоне.

— Это я, Гварла! Я здесь, и со мной теперь все в порядке!

Эх, мне бы на самом деле испытывать такую уверенность!

— Почему же вы так рано встали? Еще все спят.

— Не все! — я кивнула на нее, и Гварла застенчиво разулыбалась. — Я выспалась, и неплохо! Хочу прогуляться по дому, вы не против?

— Госпожа, как я могу быть против! Гуляйте где хотите...

— Но мне надо переодеться, а то моя ночнушка...

Гварла подошла к большому шкафу, содержимое которого я уже изучала, открыла две створки, но не стала выбирать платье на ближайшей вешалке, хотя их там было навалом. Вместо этого она раздвинула разноцветное тряпье и прошла куда-то вглубь. Надо же, а я и не знала, что шкаф такой вместительный.

За первыми вешалками располагались еще несколько, а так же полки. На них было немного вещей, на самом деле, всего несколько. Я ничего не понимала, пока не взяла аккуратно свернутую белую ткань, развернула...

Нет, вот это точно неразрешимая загадка. Ведь моя одежда, та, которую я нашла в рюкзаке, она сгорела на мне в пещере семнадцать лет назад. Но вот сейчас в моих руках белая майка на тонких бретелях из того же знакомого полотна. Вон брюки, вон футболка и трусы. Куртка висит на вешалке, помню, она так и осталась лежать в палатке на том самом последнем привале, откуда я сбежала, опасаясь сжечь их потоками своего пламени, прихватив неизвестно чей бархатный плащ. Только сапог нет.