Новое место жительства

— Глухо лаяли собаки

В убегающую даль...

Я явился в чёрном фраке —

Элегантный, как рояль.

Вы лежали на диване —

Двадцати неполных лет...

Молча я сжимал в кармане

Леденящий пистолет...

К нему присоединились другие мальчишки:

— Расположен

кверху дулом

Сквозь карман он мог стрелять,

А я думал,

я всё думал —

Убивать? Не убивать?

Уличный концерт прервал злобный женский визг:

— Ды коды ж вы заткнётись, падддддддонки, сво-ло-та-а-а малолетняя...

— Пэ-э-эрдон, ма-адам, — раздался голос Сашки, а затем — звонкий хохот девчонок, потому что послышалось очень громкое, очень похожее и очень гнусавое подражание саксофону — типа "ууу-ммм-па-ба, уммм-па-ба, па-ба-па..."

Похоже, оппонентка задохнулась от негодования.

Юрка тоже слинял (они с Нинкой вместе укатили баллон), но я на него не обиделся. Не со мной же ему целоваться? Пашка с Димкой и Максим тоже ушли вместе. Остались кроме меня Роман и Вадим. Вадим, хотя и полностью оделся, сидел на берегу и бросал в воду камешки. Роман, качая кроссовками в руке, спросил его:

— Пойдёшь?

— Скажи там, что я попозже, — ответил Вадим и махнул рукой — нам обоим: — Пока.

— Пошли, провожу, — кивнул мне Роман. Я хотел было сказать, что ничего не боюсь, но потом сообразил, что он и не имел в виду это — а просто думал, что я не найду дорогу. Я её отлично запомнил, но отказываться не стал.

Как не стал и обуваться.

Мы поднялись переулком. Горели редкие фонари окна домов, было не так уж темно, как казалось у речки и довольно многолюдно — на лавочках тут и там сидели компании разных возрастов (от предподросткового до глубоко пенсионного), обсуждавшие насущные проблемы, кто-то ещё катался на великах. Особого шума слышно не было. Земля оказалась тёплой, я только немного боялся распороть ногу о какие-нибудь дары цивилизации.

— Ты на Юрку не обижайся, — вдруг сказал Ромка. — У них с Жютиком большая любовь.

— С кем? — не понял я. Ромка негромко засмеялся:

— А, это у Настёны прозвище такое — Жютик... А тут такое дело, сам видишь, мы думали, что он уже вернулся, а его подкараулили...

— Ничего, что он про всё мне рассказал? — не стал я развивать эту тему. Роман усмехнулся — я увидел эту усмешку:

— Если кто-то среди нас и разбирается в людях с первого взгляда — так это Юрка. А Беловодье — не наша монополия. И не наша колония. Скорее уж это общий подарок. Для всех. И разу уж Юрыч решил, что и для тебя тоже — значит, и для тебя тоже.

— А ты почему в этом участвуешь? — снова задал я вопрос. Роман удивлённо и даже чуть насмешливо посмотрел на меня:

— У нас у всех одна причина... хотя... — он помялся и признался: — Мне ещё и просто интересно. Интересно, что из всего этого получится. Интересно в этом участвовать.

— А шею сломать? — испытующе полюбопытствовал я. Роман рассмеялся:

— Десятки наших ровесников ломают себе шеи каждый день в сто раз более глупо. Вообще бессмысленно. На этом фоне возможность сломать шею за высокие идеалы — почти счастье.

Мда, подумал я, вот вам и глухая провинция... Как это он — "возможность сломать шею за высокие идеалы — почти счастье". Лихо. Юрка говорил примерно то же самое. И, похоже, вся компания примерно так же и думает.

— А какое у тебя прозвище? — неожиданно (теперь уже для себя самого) спросил я. Но Роман вроде бы и не удивился:

— Милорд.

Хотите верьте, хотите нет — но чего-то подобного я ожидал ещё за секунду до ответа.

— Наша школа. И твоя теперь. А напротив — интернат, — сказал Роман, кивая на большие трёхэтажные здание, занимавшие по обеим сторонам почти весь квартал, мимо поворота в который мы проходили. (Кстати, похоже, что сейчас мы шли другим путём, не тем, что вёл меня Юрка.) Обсаженные ровным строем тополей — не пирамидальных огрызков, а настоящих тополей — здания выглядело величественными, и я почему-то спросил:

— А как раньше город назывался?

— А почему ты решил, что он как-то назывался? — удивился Роман.

— Так у вас много старых зданий, а название советское — Северсксталь...

— Смешно, но он так и назывался, — ответил Роман. — Хотя построен в середине девятнадцатого века... Было село Северское, а потом, после 1861 года, (1.) один предприимчивый крестьянин завод построил. Ну а при советской власти развернули целый комплекс... В гербе города — стальной нож на верте; в верхней части пересечённого французского геральдического щита — герб Перми...

1.В 1861 году император Александр Второй дал крепостным крестьянам личную свободу.

— Верт — это зелёный цвет? — вспомнил я. Роман улыбнулся:

— Ты что, увлекаешься геральдикой?

— Так... Читал кое-что.

— Да, зелёный... Но "верт" — красивее по-моему... Погоди, я сухариков куплю, — он остановился, кивнул на маленький магазинчик с застеклённым фасадом, над которым горела надпись:

ПЕЙКА

ЕШЬКА

По периметру вывески шустренько бежали алые огоньки, сама надпись была густо-синей на кислотно-бирюзовом фоне.

— Ага, давай, — я кивнул и прислонился к одному из тополей.

Роман неспешно отправился к магазину.

Вечер был таким приятным и тихим, что моё чувство опасности помалкивало, даже когда неподалёку появилась из какого-то проулочка компания в количестве пяти человек. Тот факт, что они шагали под музыку своих мобильников, включенную на максимум, уже свидетельствовал об их невысоком интеллектуальном уровне. Усугублялось это ощущение бесконечным неизобретательным матом и взрывами нарочито громкого хохота.

Но я до последнего надеялся, что они пройдут мимо.

Не прошли.

Когда они примолкли на секунду, а потом направились в мою сторону, я мысленно тяжело вздохнул, хотя и остался неподвижен. Пять человек. Мои ровесники. Тупые, но крепкие, будущая надежда любой избирательной кампании, так сказать. Даже если из магазина выскочит Роман (а я почему-то был уверен, что он выскочит) — могут навешать обоим. Запросто.

Значит, надо не дожидаться начала разговора и быстренько как минимум сделать из пятерых четверых.

И я приготовился (пожалев, что стою босой) пнуть того, который окажется ближе, в пах, едва раздадутся мантрические слова: "Закурить есть?"

— Закурить... — начал идущий первым. И умолк, потому что Роман (он подошёл за их спинами — я и не заметил) весело и громко сказал:

— Не курит он.

Они раздались в стороны. Я напрягся, готовясь атаковать. Но Роман стоял на краю тротуара, бросая себе в рот сухарики из пакетика. И широко, приятно улыбался.

— Это что ли это... Буров? — "правофланговый", явно главный в этой компашке, назвал Романа по фамилии — не по прозвищу и не по имени даже — и я отметил это. И ещё я отметил, что в голосе была откровенная растерянность и опаска.

— Угу, — Роман кивнул энергично и щедро протянул "главному" пакетик: — Сухариков хошь? Бери и вали за "клинским".

— Пошли, пацаны, — угрюмо сказал "босс". И они исчезли — молча, быстро и не оглядываясь. Роман проводил их взглядом, по-прежнему улыбаясь.

— Мелкий рогатый скот, — сказал он насмешливо. — Козлы вечерних улиц...

— Ничего себе, — я вздохнул, чувствуя, как отпускает напряжение. — Это фокус?

— Да так... — он протянул пакетик мне. Я взял несколько штук, энергично захрустел. — Смотри, туман ползёт.

Я оглянулся туда, куда он показывал.

Из двух переулков сразу выползал туман. Да нет, не выползал — вываливался клубами. Как будто там стояла и выдувала его сюда сценическая машина. Туман как будто светился, расползался по улице, поднимаясь одновременно всё выше и выше — и в этом движении было что-то не вполне реальное.

— Красиво, — вырвалось у меня.

— Да, — согласился Роман. Он как будто чего-то ждал, глядя в туман. И я ждал тоже.

Туман коснулся наших ног. Всегда кажется, что он холодный, но туман тёплый, как ночная вода летом...

А потом я увидел девчонку.

Я не понял, откуда она вышла. (И выходила ли вообще?) Она просто появилась среди туманных неподвижных (и в то же время — неостановимо движущихся куда-то) клубов и слоёв. Сперва мне показалось, что она — голая. Но потом, приглядевшись, я различил, что на ней какое-то трико под цвет тумана... и от этого казалось иногда, что она исчезает, тает в воздухе, чтобы через мгновение появиться совсем в другом месте.

Девчонка танцевала.

Не знаю, видела ли она нас. (И могла ли она видеть нас вообще?) Во всяком случае, мы ей были явно неинтересны. Она жила тем, что танцевала — медленно, быстрее, медленно, быстрее; плыла с туманом и оставалась на месте, как он...

...— Кто это? — тихо спросил я, когда танец закончился, и девчонка растаяла среди туманных клубов. Роман словно бы нехотя пожал плечами. Потом сказал:

— Дева Тумана.

— А серьёзно?

— А что, слабо поверить? — усмехнулся он. И добавил серьёзно: — Не знаю я, кто это. Первый раз прошлым летом увидел. Как туман от реки — так она здесь танцует.

— И что, не пытался подойти, познакомиться?! — изумился я. — Она же тебе... — я не договорил. Роман покачал головой:

— Не пытался. Зачем?.. Пошли, нам вон туда. В переулок — и ты дома. Со стороны задней калитки, ты там был? — я кивнул. — Да ты запоминай, запоминай, тебе этим путём часто ходить...

...Дома была тишина. Тётя Лина явно легла спать, не дожидаясь ни сына, ни племянника. Но меня это почему-то не обидело и не задело. Чего ей нас ждать, да и беспокоиться особо — чего?

Я прошёлся по комнатам, отметив, что начинаю ориентироваться в них очень неплохо — похоже, дом меня "принял" и перестал шутить. Везде были разбросаны светлые ночные полосы, квадраты и прямоугольники из окон. Стояла тишина — такая глубокая, что я слышал, как тикают в соседних комнатах часы.

Я зевнул и потянулся. Неспешно прошёл к себе, проверил почту. Опять та же бодяга, но уже меньше — слава богу, цивилизованный мир начинает про меня забывать... Я написал письмо матери — что ухожу в поход и в ближайшее время буду недоступен для переговоров. Потом посидел, глядя в экран компьютера, отправил письмо, вырубил аппарат и пошёл мыть ноги, всё больше и больше ощущая, что меня с непреодолимой силой клонит в сон, в туман, в непрозрачную спокойную воду лесного озера — тишина, темнота, покой...

9. НА РЕЧКЕ ПЕРЕКАТНОЙ

Юрка разбудил меня около четырёх — я проспал всего часа четыре. За окнами была тишина (ни единая птичка ещё не чирикала) и густой туманище, липнувший к окнам. Я обалделым рывком сел в постели и уставился на моего двоюродного, выпустившего моё плечо. Похоже, он и не ложился — во всяком случае, одет был точно так же, как во время нашего расставания вечером, губы припухли (нижняя посередине немного кровила), а под глазами было слегка помечено синим.

— Вставай, нам ещё собраться надо, — сказал он и широко, с наслаждением, зевнул. — Я на кухню, а ты давай, давай, приводи себя к бою.

— А... да-да... — я поднялся, качнулся, ухватился рукой за спинку кровати. И как-то резко, толчком — проснулся, потому что неожиданно и бесповоротно сообразил: ни одна шутка не может быть такой затянувшейся!!!

У меня запрыгали руки. Из них падали подушка, простыня и вообще всё, к чему я прикасался. Кое-как я заправил постель и посмотрел на неё со странным чувством. За несколько дней я успел к ней привыкнуть. А что, если я больше никогда?..

Помотав головой, я отправился на кухню. Юрка, сидя перед открытой дверцей погребка в полу — просто выложенная кирпичами сухая и прохладная ямка — задумчиво смотрел внутрь.

— У меня... — просипел я и кашлянул. Юрка посмотрел на меня задумчиво. — У меня нет ничего. В смысле, снаряжения... я не думал...

— Сейчас найдём, — Юрка встал, потянулся — как я ночью.

— А тётя Лина...

— Да знает она. Я сказал, что уходим дней на десять.

Я заткнулся. Всё-таки это было для меня непостижимо. Только что вернулся, теперь уходим ещё дней на десять. В тайгу. Вдвоём. И как будто так и надо.

* * *

В сарайчике в саду я подобрал себе камуфляж — штаны, куртку, жилет — и рюкзак, потрёпанный, но надёжный. Кроссовки решил оставить свои — одни из привезённых, не менее надёжные. Потом мы неспешно, молча собирали бельё, разные мелочи, одеяла (не спальники, я удивился), фляжки... Юрка посматривал на меня одобрительно — я действовал на автопилоте, недаром всё-таки столько ходил в походы. Консервы, галеты — всё выглядело на самом деле так, как будто мы отправляемся в поход средней продолжительности.

— Я фотик возьму? — спохватился я. Юрка пожал плечами:

— Да бери... — и добавил: — Нож у тебя хороший, но этого мало. Я возьму свой лук, — я вспомнил грозную самоделку в его комнате, которую видел в первый день. — Ты арбалет.

Он достал из подвесного шкафа "хортон" — знакомую мне модель английского охотничьего арбалета, дорогущую и мощную, похожую на винтовочный обрез, но не грубый, а изящный, на котором закрепили лук из композитов. Арбалет был противозаконно тюнингован — до уровня уже не охотничьего, а боевого оружия. Потом протянул колчан — в нём было двадцать стрел, коротких, с жёсткими оперениями и — я вытащил и проверил — коваными наконечниками в палец длиной. Это были не стандартные охотничьи стрелы, а ретро-болты, бронебойки.

— Закинь пока чехлом на всякий случай, — Юрка протянул мне пятнистую бесформенную накидку на арбалет.

— Откуда вы деньги берёте? — спросил я, выполняя его приказ. Юрка усмехнулся:

— Помнишь аметист? Уже ушёл. Не за двадцать тысяч, конечно. Всего за семь.

— У вас... у нас в городе есть люди, которые могут так платить? — снова спросил я. Юрка туманно ответил:

— Полезная вещь — Интернет... — и тряхнул рюкзак за лямки.

— А где вы их там добываете? — не отставал я. Юрка покачал головой:

— Не бойся, Самоцветных гор(1.) там нет. Вернее — может, и есть. Но это в реках находят. А деньги нам - в этом мире — и правда нужны, — он хмыкнул. — Ты себе и представить не можешь, сколько всего приходится вспоминать заново. Например, кузнечное дело. Ерунда, вроде бы. А поди найди среди беспризорников — кузнеца! Или ветеринарное дело... Вот, держи ещё, — он протянул мне "бобр" и второй такой же привесил себе на пояс, потом достал два топора — на длинных рукоятках, с более тяжёлыми чем обычно, лезвиями другой формы, как из исторического фильма. Под топоры имелись удобные петли.

1. Место в книгах из сериала о Волкодаве писательницы Марии Семёновой. В некоторой степени — знаковое; именно там главный герой несколько лет находится в рабстве и формируется, как личность, проникаясь ненавистью к несвободе. А в целом — огромный горный рудник по добыче драгоценных камней.

— Юр, — осторожно спросил я, размещая всё это на поясе (его ощутимо оттянуло), — а как вообще... как вообще об этом узнают? Ну... ваши новенькие?

— Фольклор, — пожал плечами Юрка (и скривился). — Слухи, легенды. Пара страничек в Интернете. Туманные намёки. По-разному... Давай присядем перед дорогой.

Мы присели на табуреты. Но лишь на пару секунд, символично — Юрка почти сразу огляделся и поднялся.