Невероятные приключения Коли, Мыши и капитана Боскана

— Не говорил я ничего такого. Это Тоня, наверное.

— Нет, мужской был голос, не Тонин.

Коля задумался и вдруг вспомнил еще кое-что:

— Ну а в стенку Мыше ты стучал?

— В стенку — это я, — признался Гриша. — Хотел хоть как-то поговорить, хоть через стенку, только чтоб с живым человеком, а не с этими.

— Эх, так я и не посмотрел на них!

— Вот и хорошо, что не смотрел, — сказала Тоня. — Когда смотришь, они околдовать могут, глаза отвести. Забудешь про все и останешься у них сам вместе с Босканом. А так все правильно получилось.

— Только непонятно, кто это меня надоумил глаза закрыть. Наверно, мы уж этого и не узнаем.

Каникулы шли своим чередом. Коля и Мыша уже чувствовали себя в лагере хозяевами и помогли Тоней с Гришей освоиться. У Коли кроме пальто была теплая курточка, которая прекрасно подошла Тоне, а Мыша с радостью отдал ей свои колготки. Они были куплены ему на вырост и доходили до подмышек, так что Тоне оказались почти впору. Серый поделился одеждой с Гришей: они носили один размер и оба были равнодушны к дыркам и заплатам.

Погода стояла отличная, у всех было хорошее настроение, только за три дня до окончания смены пришлось поволноваться — на этот раз из-за Серого.

Он пропал. Во время завтрака сидел за столом на своем обычном месте, а потом, никому ничего не сказав, просто исчез из лагеря. Он не явился ни на обед, ни на полдник.

Коля созвал друзей на тайный совет.

— Как думаете, что приключилось с Серым?

— Думаешь, что они... ну, эти, опять бузят? — серьезно спросил Гриша.

— Кто их знает. Может, тоже хотят подружиться с нашим Серым и сделать его прозрачным. А запросто!

— Надо сказать Паше, — предложила Тоня. — Сами мы его не найдем там под землей.

Сошлись на том, что сообщат Паше об исчезновении Серого, но остальное пока придержат при себе.

— Я тут поседею с вами, — сказал Паша. — Или умру от разрыва сердца во цвете лет. Или плюну на все, и пусть Серого исключают из лагеря и отправляют в детдом. Похоже, ему туда очень хочется!

Мыша посмотрел на него испуганно. Ему не хотелось, чтобы Паша умирал от разрыва сердца, но детдома для Серого тоже не хотелось.

К счастью, Серый скоро нашелся: Алевтина Петровна встретила его на автобусной остановке, и они вместе пришли в лагерь. Паша увел беглеца в игровую комнату и долго там с ним беседовал, пока остальные ждали в коридоре под дверью. Воспитателям Паша ничего не сказал.

— Нет, серьезно, а где ты был? — спросил потом Коля у Серого.

— Где был, там уже нет, — отрезал Серый и не стал больше разговаривать на эту тему.

Коля и Мыша уезжали из лагеря первыми: их ждал самый далекий путь до дома.

— Я попрошу Пашу, чтобы купил вам билеты до Ленинграда, — сказал Коля Грише с Тоней, — родители ему деньги по почте вышлют. Если что, поживете пока у Серого немного.

— У бабушки тоже можно, — сказала Валя. — Она добрая, ничего не скажет.

Гриша сосредоточенно слушал, Тоня теребила галстук.

Но этот план им не пригодился: события приняли неожиданный оборот. В день отъезда, когда Коля с Мышей укладывали последние вещи при деятельной помощи остальных, в палату вошли двое взрослых: Алла Ивановна и какой-то мужчина в пальто с барашковым воротником, в очках и с бородой.

— А вот и они, — весело сказал бородач, и Коля с изумлением понял, что это тот самый человек, с которым они ехали в поезде и который угостил его волшебными леденцами. — Гриша, Тоня, а ну-ка покажитесь! Гриша, я погляжу, в весе чуток прибавил. А Антошка такая же худенькая, вот что ты будешь делать!

Гриша посмотрел на Тоню, а Тоня, приоткрыв рот, уставилась на бородача.

— Меня так мама в детстве называла... Антошкой, — наконец проговорила она.

— Ага, называла, а тебе не нравилось. Ты говорила, так только мальчишек зовут, помнишь?

Тоня беспомощно перевела взгляд на Колю. Бородач снял очки и тоже посмотрел на него, и тут Коля вспомнил. Незнакомец в поезде, угостивший их леденцами, стоял тогда у вагона и курил. Коле еще показалось странным, что у него огонек от сигареты как будто отражается в глазах и в них горят красные искры. Такие же глаза были у того волшебного медведя, который не дал им замерзнуть в лесу.

— Ну что, — сказала Алла Ивановна, — Гриша, Тоня, придется вам тоже сегодня уезжать, раз ваш дядя уже билеты купил.

— Ага, — бородач улыбнулся Коле, — вместе и поедем, на одном поезде. Доверили мне племянников отвезти в Ленинград к родителям.

— Вы, ребята, собирайте вещи, а мы с Филиппом Николаевичем подождем.

Когда они вышли, Коля возбужденно зашептал:

— Видали, да? Филипп Николаевич! Дядя ваш...

— Он мне не дядя, — сказала Тоня, — да и мы с Гришей не родня. И откуда он знает, как меня мама называла? Я никому не рассказывала. А этого Филиппа Николаевича вообще впервые вижу!

— А вот и не впервые, — засмеялся Коля. — Только в прошлый раз он был побольше и помохнатее!

И рассказал, как Филипп Николаевич, или как его там по-настоящему, подарил ему ту самую коробочку монпансье и как он похож на того гигантского медведя в лесу.

— Он вас не обидит, — заключил Коля. — Да и вообще, если все вместе поедем, бояться нечего!

Вещей у Гриши с Тоней было всего ничего, так что через пятнадцать минут вся компания дружно шагала к автобусной остановке. С товарищами по отряду они попрощались еще раньше, но Серый, Катя, Валя и Диана пошли их проводить. Паша сегодня был занят на лыжных соревнованиях, поэтому Коля еще с утра разыскал его, чтобы сказать спасибо.

— За что? — удивился Паша.

— Так... вообще, — Коля пожал плечами. — Я думал, это будут грустные каникулы. А они были очень хорошие!

— Тогда приезжай к нам еще! — весело сказал Паша.

Когда они шли к остановке, Мыша подергал брата за рукав и спросил громким шепотом:

— А они поженятся?

— Кто? — рассеянно уточнил Коля.

— Паша и Диана!

— Чего? — Коля засмеялся. — Это уж я не знаю!

— Ты, что ли, не спросил у него? — Мыша осуждающе покачал головой.

— Нет, не спросил. Сам спрашивай, если тебе так интересно!

— Так Паша — твой вожатый.

— А Диана — твоя вожатая! Вот и спроси у нее.

Мыша только вздохнул.

Филипп Николаевич помог им поднять чемоданы в автобус, а потом отошел в сторонку и заговорил с водителем, чтобы не мешать прощанию.

Все шмыгали носами, то ли от холода, то ли от избытка чувств. Серый каждого ткнул в плечо:

— Колян, Миха, Гришка... ну, короче, это, давайте! Тонька, ты тоже там... Миха, отойдем на два слова.

Воровато озираясь, Серый сунул Мыше бумажный сверток, перевязанный бечевкой:

— На, это тебе. Подарок, короче.

— Спасибо... — растерялся Мыша. — А что это?

— В поезде посмотришь. Сядете пить чай, ну и откроешь тогда.

Мыша повертел подарок в руках: там было что-то твердое.

— Пряники, да? — обрадовался Мыша. — Мятные или шоколадные?

— Ага, пряники. Ну все, иди давай. Вам пора уж, а то девчонки реветь начнут. Мне больно надо им потом сопли вытирать!

Они должны были ехать в соседних вагонах, но Филипп Николаевич договорился с соседями поменяться местами, и в результате Коля с Мышей и Гриша с Тоней оказались все вместе в одном купе. Сам Филипп Николаевич остался в своем вагоне, но скоро пришел к ним пить чай.

Они жевали печенье и бутерброды, смеялись, вспоминали, как Гришу завалила рухнувшая снежная крепость и как его потом откапывали до самого обеда, как Тоня победила на музыкальном конкурсе, а Коля и Катя заняли второе место на танцевальном. О том, что произошло в новогоднюю ночь, по молчаливому общему согласию никто не заговаривал.

Когда сели пить чай по второму кругу, Коля вспомнил, что Алевтина Петровна испекла им в дорогу пирог с капустой, а Мыша хлопнул себя по лбу:

— У меня же пряники есть! Серый принес, представляете? Откуда только взял, непонятно, к нему в родительский день никто не приходил. Может, он за ними в город ездил — ну, помните, когда мы его потеряли?

Не переставая болтать, Мыша развязал бечевку, развернул грубую серую бумагу и замолчал. Коля через его плечо взглянул на подарок и присвистнул:

— Вот так пряник!

В обертке лежал целлулоидный пупс в ситцевом комбинезоне и вязаных носочках. Руки-ноги у него были на месте, бледно-голубые глаза строго смотрели на Мышу: кто такой? не обидит ли?

— Ну точно, — сказал Гриша, — он за ним, видать, мотался домой. Это ж не в магазине куплено, он потертый уже и на носу ссадина. Это он тебе вместо Боскана.

Мыша осторожно потрогал кукольный нос и оглянулся на брата:

— Коля, ты дашь ему имя? Это ведь не Боскан, это уже другой кто-то.

— Конечно, — согласился Коля, — имя придумаем. И это будет уже совсем другая история.

Вечером легли поздно. Коля дождался, пока все заснут, тихонько выбрался из-под одеяла, накинул пальто и пошел в соседний вагон. Ему надо было поговорить с Филиппом Николаевичем. Только там, наверное, тоже все уже улеглись, как бы не разбудить...

К счастью, ему не пришлось никого тревожить: Филипп Николаевич курил в тамбуре между вагонами.

— Никто ничего не говорит, — сказал Коля, — ну и я молчал. А хотел сказать спасибо за те конфеты, ну и вообще... за все.

— На здоровье, — кивнул Филипп Николаевич. — Я тоже хотел с тобой поговорить. Ты присмотри за Тоней и Гришей, ладно?

— Как это? — не понял Коля. — Ведь это вы за ними присматриваете?

— А я утром сойду на станции, в шесть двадцать. Мне дальше ехать нельзя. Тут моя земля, я редко выхожу за ее пределы.

Коля помолчал.

— А вы, получается, заранее знали, что с нами все это произойдет? Конфетами меня угостили, потом в сугробе поджидали.

— Да, знал. Я с вами пройти туда не мог, для меня этот путь закрыт, так что вот... сделал все, что было в моих силах.

— И еще потом мне подсказали, чтобы я на этих... ну, тех, которые... чтобы я на них не смотрел, да?

— Да.

— А конфеты были волшебные? — спросил Коля и тут же смутился, потому что Филипп Николаевич был не волшебный, а самый обычный и настоящий, и даже в глазах у него теперь ничего не светилось.

— Нет, конфеты не волшебные, я их просто на станции купил. Понимаешь, когда кто-то вот так становится прозрачным, он немного забывает себя и свою прежнюю жизнь. Надо дать ему человечьей еды, он тогда все вспомнит и сможет вернуться.

— А если бы... если бы вы ошиблись? Если бы все произошло совсем не так и кончилось для нас плохо? А у нас только и было — какие-то леденцы.

— Я не мог ошибиться, — сказал Филипп Николаевич тихо, и глаза у него стали грустные. — Я никогда не ошибаюсь и все знаю, потому что уж такой я есть. Ошибаться — это только люди могут.

Коля нахмурился, подумал немного и сказал:

— А вы вот тоже ошибаетесь! Вы хотите на станции сойти в шесть двадцать и не знаете, что поезд опаздывает и остановка будет в шесть пятьдесят! Я слышал, проводница сказала.

— Серьезно? — удивился Филипп Николаевич и как будто немного повеселел.

— Но если вы и правда все знаете, посоветуйте, как мне быть.

— Я попробую. Выкладывай!

— Что сделать, чтобы мама с папой не разводились?

— Ничего не надо делать. Пусть сами решают, как будет лучше. Здесь ты за них не в ответе.

Коля кивнул, потом почесал переносицу, вздохнул поглубже и все-таки спросил:

— Мы с Мышей будем жить вместе? А то, может, они нас поделят. Еще поссорятся небось, каждый захочет, чтобы Мыша оставался с ним.

— Ну вот еще! Конечно вы будете вместе. И ты им нужен не меньше, чем Мыша. Ни тебя, ни его родители не оставят.

Тут Коля вспомнил еще кое-что:

— А Серый? Его правда отправят в детдом?

На этот раз Филипп Николаевич долго молчал. Громко стучали колеса, по ногам тянуло сквозняком. Коля поправил на плечах сползающее пальто, и Филипп Николаевич словно очнулся:

— А ты напиши ему письмо и сам спроси, как он там.

— Да ну, чего я ему напишу...

— Что хочешь! Хоть таблицу умножения. Он поймет.

— У меня адреса нету, — спохватился Коля.

— Записывай!

Коля похлопал себя по карманам в поисках чего-нибудь, чем и на чем можно написать. Филипп Николаевич потушил окурок, сам достал огрызок карандаша и нацарапал адрес на картонке от сигарет.

— А теперь топай спать! Холодно тут, еще простуду схватишь.

Рано утром Филипп Иванович вышел на тихой занесенной снегом станции с крохотным деревянным домиком вместо вокзала, и дальше они поехали одни.

Коля, не откладывая, сел сочинять письмо Серому и писал его всю дорогу, то и дело спрашивая совета у остальных.

— В Ленинграде сразу отправлю, — сказал он, пряча в сумку пухлую стопку исписанной бумаги.

— Странно, да? — сказал Мыша, когда поезд медленно подползал к знакомому вокзалу. — Всего две недели прошло, а как будто целая жизнь.

Коля кивал, но слушал невнимательно. Он размышлял о том, как представить маме с папой Тоню и Гришу и где они теперь все вместе будут жить.

За окном уже тянулся перрон, Мыша прижался носом к стеклу, отыскивая родителей среди встречающих.

— Ленинград, — прошептала Тоня, — я так давно его не видела.

ЭПИЛОГ

Серого не отдали в детдом. Он получил Колино письмо и весной приехал на каникулы в Ленинград. Там он ходил с друзьями в Эрмитаж и кондитерскую "Север", а летом Коля с Мышей отправились к нему в гости и впервые в жизни были на настоящей рыбалке.

Тоня нашла в Ленинграде своих родственников, которые почему-то совсем не удивились незнакомой девочке, а взяли ее и Гришу к себе жить.

Паша и Диана поженились, но до этого еще несколько раз приезжали в "Светлячок" вожатыми. Валя узнала про их свадьбу от бабушки, а уже от Вали эту новость услышали Коля с Мышей. И Мыша сказал: "А я так и знал!"

И все было хорошо, если не считать того, что Мыше время от времени приходилось надевать теплые колготки.

На этом я, дорогой читатель, прощаюсь с тобой, потому что меня ждут важные дела. Мой добрый друг Мигель де Унамуно прислал письмо, и я плыву к нему в гости на своем корабле "Ля Аллегра Фамилия".

Горизонт чист и ясен, и мои верные матросы поют свою любимую песню:

Капитан Хуан Боскан,

Йо-хо-хо!