Вышивальщица - 2

Проснулся он в расплавленной жаре предзакатного рыжего света. Поморщился, поднимаясь и нехотя признавая себя неполно отдохнувшим. Усмехнулся: рядом замер черным изваянием покоя проводник. Подкрался, ловок... Сидит без своего широкого одеяния. В одной повязке на бедрах.

— Пустыня к тебе недобра, — сообщил свои наблюдения Вагузи. — Я не умею позвать Вузи и победить в большом бою. Но я знаю, как выиграть малый. Тьма проникает тайными тропами в каждого из нас. Надо её убивать. Пошли, самое время.

— Есть у меня подозрение, — зевнул Ларна, заинтересованно рассматривая сухое ладно скроенное тело проводника, — что ты и есть колдун. Было время, я хотел убить колдуна. Черного, вредного. То есть сильно похожего на тебя.

— Может, и колдун, стр-рашный, — широко раскрыл глаза Вагузи и воздел руки, угрожающе и с отчетливой насмешкой пугая врага. Грустно усмехнулся. — Знаю все песни песков, слышу их голос. Но силы во мне нет. Прежние Вагузи, древние, были иными. Они могли в человеке суть его разбудить или наоборот, сделать врага ничтожным. Слова наши обладали властью. Но мы предали свое служение. Мне стыдно носить имя древних. Твой друг более достоин его. Мы долго говорили с ним. Он служил бы Вузи лучше, чем я.

Проводник выскользнул из-под полога, Ларна стащил тонкую рубаху и заторопился следом. Солнце хлестнуло по глазам, ослепляя в первое мгновенье. Притерпевшись, Ларна снова уделил внимание смуглому проводнику. Тот двигался безупречно, словно танцевал. Тело лоснилось, казалось невесомым и бесконечно гибким.

— Ты сказал про Кима? — удивился Ларна.

— Конечно, — улыбнулся Вагузи. — Он колдун. Сильный, настоящий. Его слова могут убить. Могут напоить лучше воды. Только он не служит Вузи, бывает и так. Я не видел никогда вашего леса. Но я рад, что северный колдун не предал лес, как мы предали пустыню. Пошли убивать тьму. Ты очень смешной. Здесь бледный, как трус. А тут красный, как ошпаренный выр. Обиделся?

— Есть маленько, — обнадежил Ларна.

— Хорошо. Обида — проявление тьмы. Надо убивать, — с прежним упрямством заверил проводник и танцующим шагом направился прочь от лагеря.

Поддел ногой длинную палку, вынудил её подпрыгнуть, поймал и не глядя бросил за спину — врагу. Поддел вторую и ловко крутанул в руке. Ларна изучил палку — удобная, прочная. Незнакомой древесины, упругой и пустотелой. Хороша как раз для боя в пустыне, где махать тяжеленной оглоблей грузового воза — нелепо, вся сила с потом уйдет. Вагузи огляделся, убеждаясь, что лагерь скрылся за песчаным холмом. Поклонился интересному врагу и перехватил палку в ритуальном жесте приветствия, подняв до уровня глаз на раскрытых ладонях вытянутых вперед рук.

— В лицо бить нельзя, пытаться проткнуть и сильно ранить нельзя, если расщепится, совсем бить нельзя, опасно, — сообщил он правила. Нехотя снял браслеты и уложил на песок. — Так честно, они тяжелые, бьют больно и блок ставят хорошо.

Ларна отбил первый удар, примеряясь к незнакомому оружию. И подумал, что странный проводник, вполне согласный зваться колдуном, ему теперь наконец-то нравится. Отлупить Вагузи хочется, и получить синяки от него — тоже вполне неплохо. В любом случае уйдет накопленная неприязнь первого знакомства, когда Вагузи показался пустым и глупым человеком. Треплом, годным лишь развлекать чужаков. Наглым наемником, чей поганый язык обсуждает женщин так, словно все ему дозволено, словно золото выров оплатило не только его услуги, но и его безнаказанность дикаря.

— Ты прав, — хрипло выдохнул Ларна, когда по общему согласию была объявлена передышка. — Тьма накопилась. И она хорошо убивается палками.

— Конечно, прав, — белые зубы блеснули в широкой улыбке. — Нельзя идти в пески, если изнутри сушит злоба. Я тебе не нравился, потому что ты меня не бил. Ты мне не нравился, потому что я не мог тебе ответить.

— Редко удается встретить толкового бойца, — вздохнул Ларна. — Слушай, я так и не разобрался: Вагузи — это имя?

— Имя колдуна, как ты меня назвал. Полное мое имя Младший Вагузи, потому что нас сейчас двое среди живущих. Всегда двое, если не сложился редкий день, когда старый уходит в пески, а младенец, его наследник, уже явился в мир.

— Ты очень большая редкость и ценность для своего народа, — прищурился Ларна. — И тебя можно нанять за пять золотых?

— Это оговоренная цена. Мы уважаем выров замка Раг. Можно её предложить, но кто будет проводником, решаю я. Или сам приду, или пришлю молодого владельца вузиби. Годного, знающего пески. Когда прочитал тросн Ронги, сразу собрался в порт. Мне почудилась надежда в его послании. — Вагузи тяжело вздохнул, потер синяк на плече. — Теперь я убиваю и твою, и свою тьму. Сомнения грызут мою душу. Нельзя идти в пески, так мне кажется. Но явных знаков нет и угрозы нет. Как поступить?

— Ты спросил у Кима?

— Да. Он велел убивать сомнения и посоветовал обратиться к тебе, — улыбка Вагузи стала шире. — Хороший совет. Ты не устал?

— Очень обидно, — насмешливо похвалил Ларна. — Мне начинает нравиться ваша пустыня при наличии такого языкастого и вредного проводника.

Он поднял палку на ладонях и поклонился. Отбил удар, лениво подвинулся: оба бойца уже выплеснули накопившееся и теперь работали медленно и плавно, изучая движения и приемы друг друга. Переговаривались, находя тьму вполне надежно 'убитой'.

В лагерь вернулись, когда солнце плавило песок, касаясь края горизонта своим огненным боком. Все ждали в полной готовности. Тингали беспокойно комкала платок и вертелась на спине вузиби. Марница стояла возле пасти своего ящера и училась кормить его с руки. Ким беззаботно дремал. Малек и Хол вдвоем делили спину крупного ящера и держали поводья трех вороных страфов, избранных сопровождать группу. Ронга лежал в тени и, поникнув усами, страдал от необходимости провожать и расставаться.

Вагузи с поклоном принял полный кувшин воды и выплеснул на голову. Довольно рассмеялся, натянул просторную одежду прямо на мокрое тело. Ларна проделал то же самое и уселся на спину указанного ему ящера, чувствуя себя отдохнувшим вполне удачно, полно.

— Да поможет нам Вузи, если он хоть изредка слушает и слышит меня, — сообщил Вагузи, взбираясь на своего ящера.

Маленький караван тронулся в путь.

Ночь медленно студила пески, и под утро дышать сделалось легко. Захотелось даже укутаться в покрывало или большой платок: холодно! Вагузи улыбнулся, посоветовал радоваться столь приятному и, увы — недолгому, отдыху от жары. Потому что впереди день. Здесь, в песках, достаточно далеко от берега, он ужасен. На рассвете проводник объявил привал. Быстро возвел пологи, благодаря за помощь и охотно принимая её. Устроил первым на отдых Хола, промыв его панцирь водой и пропитав маслом. Предложил всем наслаждаться тенью и ушел задавать корм и воду животным. Проверил спины трех вьючных вузиби, осмотрел лапы вороных страфов, опасаясь коварства мелкого песка, способного забиться под когти и вызвать хромоту. И, наконец, Вагузи, закончив дела, позволил себе лечь и задремать.

Второй ночной переход дался довольно легко, хотя пески даже после заката остывали медленно. Люди начали привыкать к движению ящеров и нашли его удобным, неутомительным. Вот только куда шел караван, понимал лишь его проводник: все холмы казались одинаковыми, их схожесть пугала и путала. Пепельные в свете слабой старой луны, песчаные горы то явятся седым пологим горбом, то сгинут... Словно и нет ничего настоящего вокруг, словно вся серость ночи — затянувшийся кошмар, смесь недавней духоты и пронзительного предрассветного озноба.

Вагузи подал знак к остановке, едва край неба на востоке показал первые признаки осветления. Спрыгнул со спины вузиби и подошел к Киму.

— Мне совсем не нравится здесь, — тихо сообщил он. — Стоит признаться... я проводник и вел вас, вопрос — куда вел. Не было возможности выбрать дорогу, старый выродер не указал верного пути. Нет такого совсем, я знал это всегда. Я решил по своему разумению: повел вас так, как для себя выбрал бы. Здесь мой последний путь в пустыню, куда уходим однажды все мы — Вагузи, когда иссякает наше время у берега. Мы пытаемся пройти к великому Вузи... и оказать ему помощь.

— Я догадался, — так же тихо отозвался Ким.

— Но впереди нет более дороги, — почти испуганно выдохнул проводник. — Я вижу! Её словно обрубили. Там, за холмом. Один подъем, один спуск... и все. Не надо вам всем идти дальше. Веришь?

— Верю. Но подъем мы должны одолеть. И взглянуть на то, что обрывает дорогу.

— Все, кто взглянул, не вернулись, — твердо заверил Вагузи. — Я думаю, старый выродер имел чутье и ушел назад как раз так, в одном подъеме от конца пути. Он понял страх и не стал ему противиться. Оставайтесь тут. Я один пойду дальше. Расскажу с вершины холма, что увижу. Назад вас выведут память и опыт Ларны. И мой вузиби, он умеет возвращаться по своему следу.

Ким задумался, подозвал Тингали, за руки потянул её и проводника ближе к Холу, лежащему на спине ящера вяло, бессильно.

— За вами слово, вышивальщики. Что с канвой впереди?

— Там непонятно, Кимочка, — усомнилась Тингали. — Нитки спутаны. Не шитья нити, а самой канвы. Словно их, мира основу, безжалостно драли. Волокна распушились. Не вижу сквозь это. Не ощущаю надежно, поближе глянуть бы. Оно древнее и темное, словно бочаг в болоте Сомры. Недавно я его вовсе не ощущала, как мы сюда подошли и остановились, оно вроде бы подтянулось и стало проявляться.

— Мертвое место, — тихо выдохнул Хол. — Все в нем сохнет и гибнет. Страшно. Я не трус, но тут мне страшно. Я не ощущаю более, где в точности беда. Вы все говорите: за тем холмом. Но я отвернулся, я гляжу на море у вас за спинами. И я вижу там точно такую же беду. Куда идешь, там она и проявляется. Так я ощущаю.

Вагузи беспокойно поправил свои браслеты, проследил пальцем узор ящера на правом и напел тягуче-длинное слово незнакомого наречия. Эхо отказалось подхватить его, звук угас сразу, словно прибитый к песку. Тишина показалась излишней и ненастоящей. Горизонт на востоке грелся мутным светом, словно там вспухал большой ожог.

— Никто никуда не пойдет один, — решительно сказал Ким. Глянул на Вагузи. — Ты выбрал тот самый путь, который привел нас к 'странному'. Ты очень толковый проводник. Остается рассмотреть беду. Понять её — и найти выход... Ларна, приглядывай за Тингали. Я буду беречь Малька. Марница — Хола. Вагузи отвечает за вьючных ящеров. Где платок с вышивкой юга?

— Тут, Кимочка, — сразу отозвалась Тингали, с надеждой глядя на брата.

— Пусть остается пока что у тебя, если не попросят его. Есть вышивки леса? Ты, вроде, их делала на галере. И Хол пробовал. Отдайте мне.

Вышивальщики дружно перебрали тощие мешки с личными вещами и протянули требуемое. Два малых платка, пробные узоры на лоскутах, один недоделанный поясок. Ким нахмурился, достал свой пояс с зайцами и марником, плотно завязал поверх одежды. Снова неодобрительно глянул на лихорадочный румянец, охватывающий горизонт. Вздохнул.

— Если бы тут имелся хоть малый лесок...

Он оборвал себя на полуслове, упрямо тряхнул головой. Зачем жаловаться? Марница подошла, поймала руку в свои ладони и погладила, пробуя хоть так утешить.

— За Холом следи, он слаб и высох, не должен даже двигаться, ты так думаешь. И я тоже. Но все же следи, здесь действительно странное место, — почти сердито велел Ким. — Вагузи, мы идем вперед. Какой нам требуется холм?

— Хол прав, сейчас годится уже любой, — опасливо удивился проводник. — Везде дорога вверх, вниз — и обрыв её... Но исходно мы шли туда. Я бы предпочел не менять направления.

Он прихватил своего ящера за отстающую кожу шеи и зашагал вперед. Двигались точно по линии между днем и ночью. С одной стороны на склоне — серый ночной песок, с другой — багрово-рыжий утренний. Каждое движение приближало плавный перегиб горба холма. И взгляды приковывала его верхушка. Так полно и так надежно, что повернуть голову уже казалось невозможно. Да и остановиться — тоже... Зачем? Движение ровное, жары нет. Вузиби идут охотно, на их спинах удобно сидеть, и шагать рядом тоже хорошо, держась за кожу в мелком узоре прохладной чешуи.

— Достаточно, — резко приказал Ким. — Стойте!

Вагузи первым очнулся и торопливо дернул складку своего ящера, легко погладил по голове соседнего, сказал несколько певучих слов. Ким оглянулся, с трудом преодолевая себя и отворачиваясь от пустой темной долины впереди, в которой нечто шевелилось, невнятное и требующее изучения. Поймал за плечи Малька, восторженно взирающего в недра этого 'нечто' и улыбающегося все шире, безумнее. Влепил мальчишке короткую пощечину и столкнул со спины ящера в песок. Ларна вполголоса выругался, привычно ухватил за косу Тингали, когда та бросилась к страфу. Рывок стащил девушку в песок, неудачно и болезненно. Она охнула, смолкла. Марница испуганно оглянулась на Кима: как он? Вспомнила про Хола. Торопливо шагнула к его ящеру... Вскрикнула и щелкнула языком, подзывая Клыка: выр уже покинул спину вузиби и во все лапы мчался по склону вниз.

Страф догнал Хола в три прыжка. Сзади что-то крикнул Ким, Вагузи гортанно и длинно выдохнул незнакомое слово, Ларна смачно выругался. Марница не отвлекалась на их крики. Пока не важно. Страф держал лапой упрямо ползущего вперед Хола и сам съезжал все ниже вместе с ним.

Пришлось прыгать из седла и силой разворачивать вырьи глаза на стеблях назад, запрещая им всматриваться в то, что так притягивало взор.

— Там глубины, — упрямо заверил выр. — Я нырну и помогу Шрому! Я вижу его, уже почти вижу. Ему нужна помощь!

— Дрянь малолетняя, выродок ошпаренный, — сквозь зубы обозлилась Марница. — Назад!

Она запоздало припомнила: у выров есть на 'лице' еще два глаза, способные видеть то, что творится или чудится внизу, в долине. Безжалостно сыпанула две пригоршни песка. Хол заверещал и остановился, забился, пробуя руками тереть глаза. Притих. Марница торопливо уложила Клыка на песок и пинками загнала выра в седло. Песок казался живым. Он был текучим, почти жидким. Страф испуганно клокотал и рвался. Вскочил, ловко припадая на лапы и опираясь всей их поверхностью. Марница рассмотрела даже тонкую пленку меж пальцев, прежде никогда не казавшуюся важной для движения, хранимую в складке лапы.

— Назад, туда! — приказала она страфу.

Клык нехотя подчинился хозяйке, почти ползком, с выпушенными когтями, двинулся вверх по склону. Песок потек сильнее, и страф рванулся, сердито зашипел, упал на грудь, расправляя перья крыльев и взбивая пыль лапами. Такого способа передвижения Марница никогда прежде не наблюдала. В голову само вплыло: зато слышала о нем. По болоту страфы порой ползают, когда внизу — трясина и нет дна... Точно как теперь: собственные ноги не ощущают опоры, их тянет вниз, песок течет и жадно шелестит.

— Лови!

Марница вскинула голову, запретив себе бояться. Увидела, как Клыка придерживает за повод Ларна, как сбивает с седла Хола. Как по песку скользит к самой руке длинная легкая палка, любимая игрушка проводника. Пальцы обхватили древесину. Вторая палка скользнула и тоже была удачно поймана.