Гемоды не смотрят в небо

Лизочка с грубым, хмурым лицом, словно высеченным из камня, проходит мимо, едва не задев меня плечом.

— Не стоит беспокоиться, — говорит Рик. — Я могу самостоятельно...

Врач его не слушает — уходит, напевая под нос знакомый мотив. Я оборачиваюсь, успеваю увидеть распластанного на койке гемода, глядящего в потолок. И выхожу, едва в палату возвращается Лиза.

— Щадите его чувства? — Анна Юрьевна встречает меня за дверью палаты. — Забавно. Очень забавно.

— А вы делаете с точностью до наоборот. — Я могу на нее злиться, но это совершенно бессмысленно: кем бы ни был Рик-2, для нее он — опытный образец. Собственность корпорации. Не человек. — Скажите, что вы с ним сделали? Зачем вы его ломаете?

— Ломаю? — она удивленно изгибает брови.

— Да. Вы дали ему сознание человека, а теперь ломаете, чтобы превратить в бездушную игрушку. Такую, как остальные гемоды. Или хуже.

— Вы ошибаетесь, Марта. Я просто провожу эксперимент, — Анна Юрьевна достает из кармана пачку сигарет, открывает ее, с сожалением постукивает пальцем по белым кружочкам фильтров — здесь курить нельзя, а отлучаться в поисках капсулы для курильщиков ей не хочется. — Этот образец — такая же бездушная игрушка, как и остальные. Только с другим набором функций. Очень дорогая игрушка, и до сих пор она моих ожиданий не оправдала.

— У него личность вашего покойного брата. А люди созданы не для того, чтобы оправдывать чьи-то ожидания.

— Может быть, — пожимает плечами Аверина и кивает в сторону палаты, — вот только он создан именно для этого.

Дородная Лизочка выходит, не найдя нужным закрыть за собой дверь, и я возвращаюсь в палату. Гемод под небрежно наброшенной простыней смотрит в окно, за которым клубится туманная дымка. Позволив ему снова прятать от меня взгляд, я присаживаюсь на кресло по другую сторону от постели. Мне хорошо видно, как под простыней пальцы гемода с силой сжимают край металлической койки.

— Алексей Аверин. Двадцать восемь лет. Улица Войсковская двадцать один. Жена Элина, сын Сергей. — Кресло на колесиках, мне не надо вставать, чтобы пододвинуть его ближе к постели. — Чем они тебя запугали? Как заставили притворяться?

— Они обещали, что я смогу увидеться с женой и сыном, — голос звучит ровно, монотонно, словно затянувшийся дождь стучит по карнизу. — Обещали дать мне другую внешность и отпустить. Потом, когда закончится эксперимент.

— Ты им веришь?

— Нет, — спокойно отвечает гемод. Пытается лечь поудобней, развернуть плечи, но ремни мешают. — Я знаю, все это время вы пытались мне помочь. Спасибо.

Значит, все-таки он. А-46. Когда-то я подвела его, но теперь, может быть, смогу помочь. По крайней мере, очень постараюсь. Ком подкатывает к горлу, но я лишь перевожу дыхание и улыбаюсь.

— Рада, что ты жив. Если я могу что-то для тебя сделать...

Мряка за окном сгущается, словно не к полудню дело идет, а к вечеру. Ветер сыплет в стекла каплями дождя, уже настоящего. А может, просто вода от кондиционера этажом выше.

— Попросите Элину прийти, пожалуйста. Я бы очень хотел увидеть ее и Сережку. Вдруг у вас получится?

* * *

Здесь тоже есть холл с пальмами, и кофе в автомате вкуснее, чем в министерстве. Уютное местечко с креслами и диванчиком. И видом на коридор, где под кабинетами ждут своей очереди на техобслуживание гемоды. Нагие бледные фигуры почти сливаются со светлыми стенами и от этого кажутся прозрачными, словно привидения. Одинаковые позы, одинаковые лица...

Одного в обгорелых лохмотьях провозят мимо на каталке.

— Евгений Дмитриевич, этого куда? — спрашивает молодой санитар врача, который недавно осматривал Рика.

Тот глядит оценивающе, безразлично бросает:

— В утиль, куда ж еще, — и подходит к гемоду со свежими швами на лице, который покорно идет через холл в сопровождении двух мужчин в халатах. — Это что за халтура? Кто делал?

Вертит голову универсального помощника из стороны в строну, тычет в швы, распекая коллег.

— Вы же сами видите! Тут легче голову новую пришить, чем исправить!

А потом врачи прячутся в прозрачной капсуле для курильщиков, которая тут же, за пальмами, а гемод со швами стоит рядом и ждет. Я наблюдаю за ним исподтишка. Он ничем не отличается от Рика. И, вполне вероятно, Рик тоже мог бы вот так ходить послушно по коридорам за белыми халатами, если б Аверина не боялась, что экспериментальный образец А-46 наложит на себя руки, как все предыдущие.

Между собой врачи называют это место "ремонтный цех", оно есть в программе экскурсий.

Открыв виртуальный экран, я устраиваюсь в кресле, лицом к окну, чтобы не видеть ни врачей, ни этих не то пациентов, не то подопытных. Собирать новости о незавершенной экскурсии по крупицам не приходится: за меня это сделали другие, в том числе — пиар-отдел "Гемода". А экскурсанты в комментариях засветились, оставляя отзывы и снимки. Фотки фифы в меховой жилетке: на фоне гемодов, в обнимку с гемодами, даже с образцами анатомического театра. Солидные дамы-психологи солидно позируют в одинаковых позах — и тоже на фоне. Самая популярная — фотка Вениамина, поедающего спецменю. Лайки, обсуждения... Гляжу на его довольное лицо с перепачканными, словно в манной, каше губами. Неужели никто не понял?

Да нет, поняли. Под фоткой Июльского обсуждение: "ужасные гемоды едят друг друга" и все в том же духе.

Черт. А ведь я не придумала, как рассказать Рику, чем его кормят.

Я тоже попала на фото. И когда отвернулась: кажется, что рассматриваю тело в капсуле так внимательно, что не могу отвести взгляд. И в столовой: там я сижу с самого края, обняв пальцами стакан с чаем и задумчиво глядя на гемодов за столом напротив. На этом фото у меня и у тех, кого я рассматриваю, удивительно похожие выражения лиц.

"Жаль, что в демонстрационный зал не попали", — сокрушается фифа.

У кого-то из студенток снимок в обнимку с силиконовым образцом: "Хочу такого!"

Психологи выдают умные заметки о пользе подобных экскурсий для тех, кто заблуждается, очеловечивая универсальных помощников. Приводят фотографии тел в капсулах.

На странице экскурсий верхняя запись: "Приглашаем студентов-медиков на день открытых дверей в наше ремонтное отделение. В программе мастер-класс в операционной".

Надо будет прочитать все эти посты и заметки. Но позже, не сейчас.

— Макс! Привет, это я. Да, все в порядке. А у вас? В роддом не собираетесь еще?.. Нет-нет, я сама разберусь. Просто возьму пару выходных.

* * *

— Марта, вы уверены, что это безопасно?

Элина стоит у гардероба, теребя ремешок сумочки. Ей не хочется подниматься наверх, не хочется видеть гемода, но я очень просила. Аверина мою просьбу одобрила: ей любопытно понаблюдать за встречей.

— Уверена. В палате камеры, мы будем вас видеть и слышать. У нас есть код отключения, так что...

— А вы успеете? — у Элины дрожат губы. — Если он вдруг нападет — успеете?

— Он серьезно ранен и еще не поправился. К тому же... мы приняли меры, не беспокойтесь.

В палату я захожу первой. Рик все так же лежит, отвернувшись к окну, белый на белом.

— Я привела Элину.

Оборачивается. И я наконец-то вижу проблеск человеческих эмоций на этом лице. Не радость, не удивление. Недоверие.

— Она зайдет?

В это время в коридоре Аверина здоровается с Элиной. Та, наверняка, отвечает. Очень тихо. Но у гемодов отличный слух.

Маска слетает.

Рик смотрит на притворенную дверь, дышит часто. Дергает руками, пытаясь освободиться.

— Это лишнее, — шепчет торопливо. — Лишнее, не надо. Если она увидит, подумает, что я сумасшедший. Можно?.. — переводит взгляд на меня, и мне живо вспоминается наш разговор в участке: тогда он тоже думал, что я смогу помочь. — Попросите Анну Юрьевну, пожалуйста!

И снова мне придется его разочаровать.

— Я уже спрашивала. Прости.

Кивает. Медленно переводит дыхание. Я ловлю себя на мысли, что сейчас мне бы хотелось вновь увидеть прежнего Рика, спокойного и бесстрастного, а не этого, нового и незнакомого, с отчаянной надеждой в черных глазах.

— Пожалуйста, — он не сводит взгляда с двери, — не могли бы вы прикрыть ремни?

Элине было бы спокойней видеть, что мы приняли все возможные меры безопасности, но и отказать Рику в этой просьбе я не могу. Прикрываю ремни простыней, подставляю Рику еще одну подушку, чтобы он мог сидеть, облокотившись. Замечаю, как он пытается плечом убрать с лица прилипшие волосинки — поправляю их сама.

Рик смотрит, словно ждет оценки. Хорошо, что поблизости нет зеркал, и он себя не видит.

Когда приготовления закончены, я выхожу из палаты к бледной от беспокойства Элине:

— Заходите, пожалуйста. И ничего не бойтесь.

— О, вы решили присоединиться к нам? — улыбается Аверина.

В соседней комнате, кроме нее, двое наблюдателей в белых халатах. Вся стена завешена экранами. Палату Рика и его самого, сидящего на высокой койке, видно с нескольких ракурсов.

— Сережка не с тобой? — с легким шипением доносится из динамика.

— Нет, конечно, — отвечает Элина. Отодвигает кресло чуть дальше от койки. Поколебавшись, садится. И, поставив сумочку на колени, складывает на ней руки. — Так чего ты хотел?

— Просто увидеть тебя. Может, расскажешь, как вы, как Сережка... Ему ведь уже пять, да?

Элина вздыхает, словно делает одолжение всем нам, и рассказывает об успехах сына: и на подготовительных к школе, и на занятиях по плаванью. Рик слушает жадно, впитывая каждое слово, потом спрашивает, нет ли фотографий. Нехотя Элина открывает виртуальный экран, поворачивает его к собеседнику, переключает фотографии. На них светловолосый мальчуган-обаяшка: он открыто улыбается, здорово напоминая Алексея Аверина со старых снимков, которые я листала, сидя у Элины в гостиной. Вот он на детской площадке, вот наряженный в матроску на утреннике в саду, вот на морском берегу строит песочный замок. На некоторых фото Сережка с отчимом, но Рик всматривается в лицо мальчишки, ждет следующего фото. Одно, особенно удачное, просит не переключать. Долго глядит. Улыбается:

— На меня похож.

Рядом со мной клацает языком Аверина — ей тоже видно, как Элину покоробили эти слова.

— Он похож на своего отца, — Элина прячет экран, поднимается, — хватит с меня.

— Подожди! — забывшись, Рик пытается схватить ее за руку. Простыня сбивается, и теперь Элине виден ремень, охватывающий запястье гемода. Это ее не успокаивает, напротив.

— Вы с ума сошли! — она знает о камерах и оглядывается наугад. — Он же опасен!

— Нет, Элина, подожди! Дай мне руку! Просто дай мне руку!

Я жду, что наша гостья сейчас просто убежит, но она вдруг сдается на уговоры. Нерешительно подходит к койке, брезгливо касается ладони гемода.

— Ну?

Рик сжимает ее пальцы. Подавшись вперед, всматривается в ее лицо.

— Ты ничего не чувствуешь? Это же я, Алек!

— Пусти. — Элина пытается выдернуть руку.

— Посмотри внимательней! Это я! Я докажу, хочешь? Какая разница, как я выгляжу? Здесь, внутри, это все еще я!

— Пусти!

Клацает кнопка — Аверина включает связь:

— Отпусти. Или нам придется тебя отключить.

— Нет, — Рик не отводит взгляда от лица Элины. — Нет, подождите!

— Отпусти, — повторяет Анна Юрьевна.

И Рик подчиняется, разжимает пальцы.

— Ну знаете! — Элина трясет ладонью, словно ей больно. Подхватывает сумочку. — Всё, Аня, довольно с меня, слышишь? Я вам не лабораторная мышь! Мне надоели ваши гемоды, ваши опыты! Все надоело! Сами забавляйтесь со своими игрушками!

И, громко стуча каблуками, направляется к выходу.

— Эля! — Рик с ожесточением дергает ремни. — Эля, стой! — и безошибочно находит взглядом камеры, одну за другой. Смотрит в них. Прямо на меня смотрит. — Остановите ее, пожалуйста! Задержите! На минуту, на одну минуту! Пожалуйста, остановите ее!

Я догоняю Элину у лифта, запрыгиваю следом за ней в кабину. Мрачный сопровождающий в форме сотрудника безопасности, смерив меня взглядом, больше не проявляет интереса.

— Я сделала, что вы просили, Марта, но больше не хочу его видеть.

— Но он ведь правда думает, что он — ваш бывший муж. В конце концов, вы могли быть доброжелательней, что ли.

— Да ну! А каково мне, вы не подумали? Какой-то манекен раз за разом заявляет, что он — это Алек! Подумайте, поставьте себя на мое место, Марта! Пусть сразу уяснит свое положение, так всем будет легче. В конце концов, Аня всегда может просто стереть ему память.

Мы прощаемся холодно, торопливо. Вернувшись наверх, я вижу в коридоре у палаты Рика Анну Аверину. Она стоит, сложив руки на груди. Кивает проходящим мимо санитарам.

— Успокоительное, — говорит. — Не хватало еще, чтобы швы разошлись.

Те скрываются в палате, откуда слышится металлический грохот.

— Ненавижу! — сложно поверить, что так может кричать гемод. — Ненавижу! Всех вас ненавижу!

Я пытаюсь пройти туда, но Аверина останавливает меня, ухватив за локоть.

— Вы ее не уговорили? Так я и знала, — и усмехается. — Хотите спросить: "Как вам не стыдно"? Да? Так вот: вам ведь тоже не стыдно, Марта? Только что вы самым наглым образом подглядывали за тем, что не предназначено было для ваших глаз. Словно кино смотрели, правда? Но вас не мучают угрызения совести. А знаете, почему? Потому что это все — не по-настоящему. Потому что вы тоже не считаете его человеком.

* * *

— Привет. Что случилось?

Шоссе, словно куполом, накрыто светом фонарей. Он отделает дорогу от дикой тьмы за обочиной. Я и забыла, каково это — ночью за городом.

И от такси отвыкла. Неуютно в машине рядом с незнакомым человеком. Я села на заднее — все равно не по себе.

— Костя, я еду к тебе.

— Что? Э... нет, не получится. Ты далеко? Куда выйти?

Просматриваю новости в дороге. Пишут о новых стычках. Противники гемодов требуют остановить производство, изъять реализованные образцы. СМИ сопровождают эти требования страшными кадрами растерзанных универсальных помощников и пострадавших в давке людей. Есть видео, но я не чувствую в себе сил смотреть на это сейчас.

Векшин встречает меня возле кафе. Людей немало, но есть пустой столик у окна. Располагаемся на диванчиках друг напротив друга. Заказываем кофе. Мне неловко: ясно, он не один был.

— Подумаешь, — говорю, — познакомил бы.

— В другой раз как-нибудь. Ты рассказывай лучше, что случилось, а?

У него дома я рассказала бы, наверное. Раскисла совсем и рассказала. И, может, наделала бы еще каких глупостей. Очень хочется, чтобы кто-нибудь обнял, погладил по голове, сказал, что все образуется. Хочется почувствовать себя маленькой девочкой, у которой главная проблема: когда у соседки бантик больше и пышнее, и кукла красивее.

Забавно: девочки вырастают, а бантиками все так же меряются. И все так же играют в кукол, каждая по-своему.

— Да просто столько... помнишь, ты предлагал приехать? Тогда мне не надо было, а сейчас вот...

Лопается что-то внутри. Я опускаю голову на руки, прячу лицо. Хорошо, что музыка и голоса вокруг.

— Ну и чего ты? — Костя пересаживается ко мне, растерянно хлопает по плечу. — Все же в порядке! Вон даже гемода твоего спасли! Чего ревешь, а? — Вздыхает. Его ладонь остается на моем плече. — Ну ладно, пореви уже, если надо.