Государь поневоле (2)

* * *

С этого дня каждый вечер, если не было дождя, мы играли в футбол. Свободные от игры робяты тренировались на прилегающем к дворцу лугу. Постепенно новая забава захватывала потешных. Выявились лидеры игры. Ими стали Никита Хрущёв и Петька Ржевский. Оба достаточно рослые на фоне остальных, оба предпочитали роль опорного защитника, при этом, не стесняясь ходить к чужим воротам. Их игра уже как-то напоминала то, что удаётся школьникам 5-6 классов моего времени.

Где-то к концу футбольной недели к полю вышла царица с дочерью. Дворцовая свита Натальи Кирилловны стала совсем малочисленна — лишь три старых боярыни и пара дворянок-приживалок, все больше какие-то непонятные бабки из худых, малоизвестных фамилий. Все они, и благородные, и худородные, дружно не одобрили такого пустого времяпрепровождения, что и не преминули выразить громким нашептыванием государыне. Отметил для себя, что та от них просто отмахнулась. Видно полагала, раз сыну нравилось забава, то и ладно. Царица глядела на топтавшихся на поле потешных растерянно, не находя государя и не проявляя интереса к новой забаве. Наташка же, напротив, следила за игрой очень внимательно, всем видом выдавая знакомство с правилами. Хорошо, если это было заметно только мне и Капитану. А сестра даже пару раз вскрикнула в особо острые моменты, за что и получила осуждение от матушкиной компании. Царевна обиделась, отошла в сторону. Тут я заметил, что она слишком часто подглядывает на разминавшегося у края поля Хруща, и поспешил замениться.

— Аникита, дуй за меня! Притомился. — Отправил я того в игру.

— Как скажешь, Пётр Алексеевич. — Он легко поклонился мне, потом царевне и выбежал на поле.

Я устало подошёл Наташе.

— Поздорову ли, сестрица?

— Поздорову, Петя.

— Что это ты, свет моих очей, на Никитку глаз положила?

Царевна тихонько фыркнула:

— Вот ещё! Мне только десятый годок пошёл. Рановато ещё. Да и на кого? На Никитку? Он же глуп.

— Зато ростом вышел, спаситель твой. С того ли дня, с пожару, приметила?

— Эку нелепицу ты сказываешь, братец. Что ж с того, упала я тогда на него? Постой? Не ревнуешь ли ты часом?

— Ну уж нет, сестрица. Только ты таким взглядом его одарила... — Даже не понял, я это сказал или Пётр. Решил опять отстраниться, давая ребенку волю пообщаться.

— Молчи! Сам посидел бы в тереме! Играешься со своими потешными, а меня позабыл! На реку не зовёшь, нового ничего не рассказываешь! Кругом меня одни старухи. Дочек бояре своих мне вовсе не шлют. Только тетка Евдокия боле по возрасту сродна, да тупа она как пробка — совсем на матушку не походит. Будто и не сестра вовсе! Матушка всё кручинится — по Кремлю скучает. Сидит с приживалками своими сплетничает. И меня никуда не пускает. Вот насилу уговорила её на луг выйти — на игры ваши смотреть.

Царь, ошарашенный её напором, виновато потупил взор. "Да, действительно Пётр забыли мы с тобой о сестре". Но не прошло и минуты, как он встрепенулся:

— Ладно, полно дуться, Наташка! Мне тоже не сладко — загонял вконец постельничий!

Та чуть заметно улыбнулась.

— Так ты царь или не царь, повели отставить. Разве ж не хозяин ты в своих потехах?

Мысль так и поступить молнией пролетела у меня, но Пётр сам отказался от неё.

— Не можно, Наташа, сейчас уже поворотить. Невместно мне свои решения менять столь часто. А ты ведь думала домоводству учиться, чего ж не получается?

— Получится тут! Всех домашних дел только вышивание, да ткачество. Видел бы тутошний станок — просто орудие пыток какое-то: пыльно, шумно и совсем не интересно. Вышиванием все пальцы себе исколола! Крючком пробовала плести — не получается. Вязание скучно. Бабки всё пристают со своими россказнями — там глупости одни. А ещё по три раза в церкви стоять, ходить плавно, говорить тихо, на людей других смотреть прямо нельзя! Одно слово тюрьма! Как представлю, что так всю оставшуюся жизнь — выть хочется. Очень я сейчас Софьины мотивы понимаю. А ты как в солдатиков играть начал, так и на завтрак к нам не выходишь и в церковь только с "робятами". Хоть по воскресеньям выходил бы к матушке.

— Бабки, сестрица, говоришь? Скучно? Так ты, Наташа, сказки записывай и собирай! — Тут я немного посуфлировал. — Вот и будет памятник тебе нерукотворный. Можешь ещё казначеев да ключников пошерстить. Инвентаризацию помнишь? — Наташа кивнула — Вот и сделай, можешь не только во дворце, но и на стройке учёт поправить.

— Бог с тобой братец! Не в мои лета этим заниматься. Царевну едва читать выучили.

— Ну, тогда готовкой вот займись. Или ты в той жизни и кулинарию не любила?

— Да нет, готовить любила и люблю, только выматывало раньше стоять каждый день у плиты. Видно прав ты, Петруша. Я подумаю, может и схожу проведать поварню. А что, тебе наскучили разносолы царские? Кормят-то качественно.

— Качественно, да больно однообразно. Мне пюре картофельное уже давно снится, да котлеты по-киевски. Давай, придумай мне их! И никто тебя торопить не будет — свободное творчество. А с матушкой коли надо — переговорю.

— Не надо, сама попробую. Это ныне не запрещено. — Она отвернулась, пытаясь опять следить за игрой. — А вот и Федор Матвеевич к нам пожаловал.

Подошёл разгорячённый от игры Апраксин.

— Ну, что доволен, Пётр Алексеевич? Видел, как Никитка в одно касание восьмерочку оформил?

— Да видел. Удар у него пушечный, только кто бы ещё ему ассистировал грамотно. Остальные так толпой и бегают. Может, надо было для начала регби вводить?

Заметив, что окружающие начали прислушиваться к нетрадиционным оборотам в речи государя, Апраксин оставил этот вопрос без ответа.

— Не сумлевайся, государь, научатся! Наталья свет Алексеевна, а тебе-то люба игра наша новая?

— Люба, Фёдор Матвеевич, люба. Странно только называется она — по-немецки фунтбалом. Почто так?

Капитан понял, что Наташа тоже перестроилась и играет сейчас больше на местных.

— Не фунтбалом, а футболом. Название это Яшка Брюс предложил, и по-аглицки оно значит нога-мяч, а Петру Алексеевичу зело понравилось.

— Нога-мяч? Чудно. А почто сам Брюс не играет? Ужели до сей поры не позволено ему во дворце быть?

Пётр ответил быстрее:

— Он, сестрица, изрядно в деле ныне — под присмотром святых отцов и мастера Гриммана готовит новую потеху огненную. Пойдёшь ли с нами завтра смотреть?

— Пойду, Петя, коли зовёшь. Только у матушки спрошусь.

— А мы и матушку позовём.

И царь поспешил к Наталье Кирилловне. Я же, окончательно отстранившись от контроля, стал просто "смотреть кино".

— Матушка! Матушка! Завтра в вечор немец мой Гримман будет новый фейерверкус устраивать. Очень я желаю, что бы вы с сестрицей увидали сиё чудо!

— Постой, Петруша, не горячись. Всё бы тебе потехи. Да не опасна ли такая забава? Ну, как и в том разе, дурное с ферверкусом окаянным приключится? Погорим все.

— Нет, Матушка, мы шутих пускать с новым зельем не будем. И не Яшка Брюс потеху готовит, а Фриц Гримман. Делал он такой уже три седмицы назад, но ты не изволила смотреть. Я же зело желаю, чтобы ты видела, как красива забава сия. Да и сестрицу, прошу, с собой возьми. Почто ей киснуть среди мамок?

Наталья Кирилловна слегка улыбнулась.

— Хорошо, посмотрим мы с Наташей, коли ты так просишь. Поведай лучше, что за игру вы с Фёдором Матвеевичем удумали. Вон потешные твои который час уже бегают гурьбой, а те что стоя кричат, да ярятся. На что така потеха надобна?

Пётр растерялся, как объяснить. Я демонстративно отстранился: "Сказывай, Петя, как можешь, как сам видишь". Апраксин улыбнулся царю ободряюще. К моему удовольствию, ребенок справился вполне прилично:

— Сия забава матушка для того надобна, чтобы каждый познал себя среди другов к одной цели идущих, да чтобы стоял не только для себя, но и для всех своих товарищей, навык. К тому же понимал, что одной только силой победу не имать, а надобно и разум применить.

— Так это ж и чернь творит, когда в кулачных боях тешится. Нешто пристало царю такие забавы? Кто ж из самодержцев такое творит ещё?

— Да... Да просто любо мне это! — почти крикнул, не найдясь, что добавить к своим аргументам Пётр.

Царица покачала головой, вздохнула.

— Вот и бояре сказывают, мал ты ещё и не царского образа жизнь правишь. А Иван да Софья в Кремле обустраиваются.

Её голос слегка дрогнул и Пётр опять начал поддаваться накатывающейся волне жалости к матери.

— Не кручинься, государыня Наталья Кирилловна, — помог Апраксин. — Богатырь-сын растёт у тебя. Не стоит его с прочими царями равнять. Не только для потехи мы игрой этой забавляемся. Те робяты, кто привык в игре за Петра стоять, и в жизни с ним будут помощниками не за страх и награды. Пусть с дружиной тешится, пока есть время тешиться. А будет час и станут его робяты кругом него в споре с Милославскими. Иван в тереме чахнет-болеет, а наш свет-государь на вольном воздухе мужает и силой растёт.

Ничего не ответила на это царица. Покачала головой, перекрестила сына и повернула обратно в покои.

— Ну, довольно, утомили вы меня. Пора и почивать. Уж и звезда вечерняя взошла. — Через пару шагов обернулась. — Фёдор Матвеевич, не знаешь ли где Зотов Никита ноне? Неужто опять ему нездоровится?

— Он, матушка, в заботах всё о строительстве кирпичного заводика и бумажного тож. Да царски лампы сейчас для патриарха тщится сделать. Заказал владыка их три десятка для монастырей, а за ним и бояре московские ещё с полста на круг просят. Вот, во хлопотах своих и не поспевает он у царя бывать. Но завра фейерверкус посетить обещался непременно...

Царица не дала ему закончить:

— То тоже не дело для наставника государева, думного дьяка ако купчине метаться, корысть свою заводами выгадывать. Али жалуем мы его мало? Поезжай, князь, к нему, да укажи быть завтра до обедни у государя.

"Опа! Вот так номер! Мало что отправила моего же постельничего, будто своих стольников нет, так и временем учителя и моим распоряжается. Чего-то этого уже как месяц не было" — мысли совпали у обоих личностей, однако Пётр успел возразить первый:

— Матушка, в сём совершенно нет надобности! Поутру идём мы полком в Богородицкое, смотреть на новый завод Зотова. Там и повидаюсь с Учителем. А постельничий мой обещался сказ в вечор рассказать. Да и отбыть ему, без моего на то позволения не можно.

Царица поджала губы. Взгляд её Пётр встретил уже вполне спокойно и без волнений. "Хех, растем, однако!"

— Ну, коли у вас всё уже говорено, то поступай, Петруша, как знаешь. Мне видно только помолиться остаётся за здравие твоё. — Грустно произнесла Наталья Кирилловна и продолжила свой путь к дворцу.

Мы же с Апраксиным ещё с полчаса поразбирали игру потешных, пока сгущающаяся темнота не прогнала нас во дворец. Там под свет керосинки ещё немного поговорили о делах полка. Нужна была какая-никакая футбольная форма. Трусы нам явно ввести не дадут, ну хоть штаны просторные надо измыслить. Опять же стал вопрос рубахах. Остановились пока на красных, зеленых и синих. Капитан, вполне ожидаемо для меня, хотел сделать сине-красные, но местные технологии окраски такого авангардизма не предполагали. Ещё проблема была с обувью. Пока играли в том, что есть, но от игры в футбол она должна была сноситься быстрее. И если для родовитых, да знатных робяток было не проблемой добыть новые сапоги, то для остальных игроков столь частая обновка могла статься в существенные траты. Договорились заказать на подворье что-то подобное бутсам. Пока как получится, а потом, даст бог, получше. У них можно на носке использовать более прочную и грубую кожу. Шипы не нужны, а остальное вполне реализуемо. Конечно, это будет не олимпийский класс и дорого, но деваться некуда — царская забава затратная штука. Это опять влекло расходы и тяжёлый разговор с Измайловым, который не упустит случая настучать матушке-царице.

10

Утром, после ставшей стандартной разминки, и лёгкого завтрака потешный полк, в котором состава и на роту не набиралось, выдвинулся скорым маршем вверх по берегу Яузы. Дорога шла вдоль живописного берега среди высоких сосен, часто пересекая впадающие в реку ручейки. Солнце блекло глядело сквозь утренний туман. Было зябко. Командующий походом Головкин дал команду перейти на бег и уже через двадцать минут мы выбежали к холму с Богородицкой церковью. По его склону к реке сбегала единственная улица села. Завод поставили выше по течению, у перекрытого старой плотиной ручья. За прудом начинался дремучий бор, который сохранился в моем мире под названием Лосиный остров. Там стучали топоры, раздавались крики людей, лошадиное ржание. Богородицкие мужики валили лес на нужды строительства. У берега реки желтели первые три венца нового корпуса. Длинный барак тянулся от плотины вверх по течению Яузы. Там частоколом городили большую плотину и возили в неё глину с камнями. В

На стройке распоряжался долговязый мастер, трубка во рту которого выдавала его иноземное происхождение. Рядом с ним учился и переводил шестнадцатилетний Василий Никитич — старший сын дьяка. Неделю назад при распределении должностей по проекту Академгородка царь пожаловал его в стольники и подмастерья по приказу строительных дел. Увидев пришедших, он поспешил самолично пойти искать Никиту Моисеевича.

Ждали старшего Зотова недолго. Ровно столько, сколько понадобилось Ваське добежать до дальнего конца вырубки и вместе с отцом пришагать обратно, а нам гуськом перейти Яузу по шаткому мостику.

Продолжая вчерашнюю лень, я опять оставил всё управление телом на царя, надеясь, что встревать мне особо не понадобится. Учитель вел разговор совершенно в официальном стиле, обращаясь к царю исключительно с подобающим именованием и поклонами. Моё недовольство этим скоро передалось и носителю. Пётр, ни мало не тушуясь, поломал всё церемонию велев говорить по-простому и дельно. Неизменный наш соглядатай от царицы — Родион Стрешнев — было закряхтел, заворочался в седле, боясь открыто выставить свое недовольство, но тотчас же смягчился, как только заводские поднесли ему чарку "Зотовки".

Потешные тоже не были обойдены вниманием. Им был предложен холоднючий квас. Однако ребятки не повелись на предложение испить с дороги, а стали ждать команды от Капитана. Он же не торопился распорядиться, ожидая, когда подростки остынут от 3-х километрового кросса. Царь этим не возмущался — ему ещё в начале занятий объяснили, что пить холодное сразу после физических нагрузок это короткий путь к тому, чтобы посадить сердце.

В общем, дисциплину показали — теперь было не то, что в начале июля. Все выстроились в три колонны по капральствам и по очереди подошли к мужикам на телеге, привёзшим бочку с квасом. Капралы отрядили дежурных на раздачу. Пётр не стал злоупотреблять своим исключительным положением, а вполне привычно занял свое место за Автоном Головиным. Похвальный взгляд от Учителя был наградой не только мне, но и самому Петру. И почему-то не был я уверен, что такая "демократичность" есть следствие исключительно моего подселения.

После приветствий и утоления жажды мы пошли "на экскурсию". Учитель и долговязый Иоганн Шихтмейер показывали устройство завода. Тут уже царь не выдержал — вышел на передний план и засыпал мастеров и Зотова вопросами. Я старался чуток подсказывать ему темы — понимая, что учитель больше будет присматриваться к "робятам", выделяя, у кого больше душа будет лежать к заводскому делу.