Ответ смутил Ребекку, но гораздо сильнее её смутил заполнивший комнату громовой хохот. Когда хохот утих, Майк встал и протянул ей руку.
"Я мог бы проводить вас домой, мисс Абрабанель? Я вам всё объясню по дороге."
Улыбаясь, Ребекка кивнула и встала. К тому времени, когда они вышли из класса и сделали три шага по широкому коридору школы, рука Ребекки была заткнута под руку Майка.
Фрэнк проскользнул к двери, посмотрел им вслед, повернулся к Мелиссе и усмехнулся. "Предлагаю вам, в этой вашей новой конституции, не слишком углубляться в вопросы разделения полномочий между ветвями власти. В конце концов, нам не нужен немедленный скандал на самой верхушке."
Мелисса удивленно изогнула брови. "Что вы имеете в виду, Фрэнк Джексон? Лично я не считаю проблемой, когда Советник по вопросам национальной безопасности идёт домой под ручку с главой государства." Она нахмурилась. "На самом деле, нам надо бы зафиксировать это в конституции. Советник по вопросам национальной безопасности должен быть женского пола."
Грег Феррара скривился. "Да, прекрасный пол. Типа Екатерины Великой, или женщин из клана Медичи. Или — как там её звали? Ну, вы знаете, о ком речь знаете. Английская королева, которой сжигала людей на кострах."
Мелисса легкомысленно махнула рукой. "Несущественные подробности, молодой человек. Мелкие детали! Роз не бывает без шипов. Но, по крайней мере, это привнесло бы капельку здравого смысла." Она хмурилась. "Не то, чтобы я предполагаю, что мисс Абрабанель будет возражать против не-ко-то-тых бомбежек."
Её усмешка превратилась в оскал. "Я тоже, если разобраться. Как минимум, выбомбить по-ло-ви-ну дворцов в Европе." Оскал усилился. "Забудьте о 'половине'. Предлагаю начать с 90%, и играть на повышение."
Глава 9
Когда Ребекка и ее спутник подошли к его экзотической повозке, стоявшей на покрытой чем-то площадке рядом со школой (они называли это паркинг) она увидела, что он засунул руку в карман, где были ключи, и неожиданно замер, как будто вспомнил о чем-то.
Ребекка услышала, как он что-то буркнул. Скорее всего, негромкое ругательство. Американские мужчины старались, как ей показалось, избегать нецензурных выражений в присутствии женщин. Они вообще были весьма сдержанными, по сравнению с лондонцами её детства или городской чернью Амстердама. Но, в то же самое время, она обратила внимание, с какой легкостью они богохульствовали. Ей это показалось необычным.
"Странно и... И что? спросила она саму себя. Вызывает опаску, как и всё необычное. Но, по большому счету, их непринужденное богохульство вызывало у Ребекки странное ощущение безопасности. Люди, которые, казалось, не боялись гнева Б-жьего и даже, что главнее, гнева б-гобоязненных соседей, не будут склонны преследовать других за их собственные верования. Так, по крайней мере надеялась, и даже начинала верить, Ребекка.
Она обратила внимание, что Майк что-то сказал ей. Как ей показалось, извинился. "Извини, но нам придется пройтись пешком. Мы только что одобрили решение ограничить использование бензина для любых целей, кроме обороны, если ты помнишь."
Она улыбнулась. "Да, мы одобрили. И что? Тут недалеко. Даже приятно будет пройтись."
Ребекка с трудом удержалась от смеха при виде того, как удивил Майка её ответ. Странное племя — эти американцы. Они, казалось, почитали обыкновенную пешую прогулку Геркулесовыми трудами. Несмотря на это, они отличались хорошим здоровьем — на самом деле они были, в среднем, более здоровыми, чем любая другая группа людей, с которой ей приходилось сталкиваться. Они даже были в довольно приличной физической форме — если не считать того, что были упитаннее голландских бюргеров.
Но это — в среднем. Что касалось Майкла...
Человек, стоящий рядом с нею, совсем не был толстым. Не больше, чем любой идальго из легенды. За последние три дня, прошедшие в разговоров с семейством Рот, Ребекка разобралась, что Майкл не был Идальго. Скорее всего, вообще не относился к аристократии. Среди многих других странностей американцев была фанатичная приверженность тому, что они назвали "демократией". Они напоминали ей о Мюнстерских анабаптистах, но без закидонов последних.
Итак, он не идальго. Но Ребекка в эту минуту была уверена, что будет всегда думать о нем, как об аристократе. Понимание этого пронзило её сердце острой болью. Острой и конфузящей. Она понимала, что частично это страх, а частично — неуверенность. Но была и ещё одна часть, она не могла больше скрывать это от себя самой.
Она видела, что Майкл опять согнул руку в локте, предлагая ей опереться. Так же, как он сделал, к её смущению, в коридоре школы. Тогда она была смущена. Сейчас...
В следующее мгновение она обнаружила себя идущей, под руку с Майклом, прочь со школьного двора.
"Я не могу больше скрывать эти чувства от себя самой. Ребекка, ты могла бы уже сообразить, почему трепещет твое сердце, а мозг спокоен"
Понимая, насколько рискованной, и даже опасной, была ситуация — "Тупая девица, он же нееврей" — но стараясь прогнать от себя это знание, Ребекка торопливо сменила тему.
"К вопросу об этом 'бензине', по поводу которого вы так волнуетесь. Я поговорила на эту тему с мистером Феррарой. Мы успели обменяться только несколькими словами, во время перерыва в заседании. Если я правильно его поняла, это всего лишь очищенная нафта. Вероятно, перегнанная через дистиллятор. Правильно?"
Ребека, в глубине души, ожидала, что он будет поражен. Это было нормальной реакцией пожилых ученых мужей (любых мужчин, по большому счету) на вопросы о мироустройстве, которые задавала им Ребекка. Вместо этого, к своему удивлению, она увидела, что его лицо выражало...
Гордость?
"В первом приближении, это так и есть" — ответил Майкл — "Сам процесс дистилляции довольно сложен, как ты догадываешься." Он нахмурился. "Боюсь, что слишком сложен для того, чтобы мы могли его наладить здесь и сейчас. По крайней мере, в более-менее промышленных масштабах. Но, в принципе, ты верно описала бензин."
"И потом вы сжигаете его в... 'двигателях'? Это — правильное название?" — Увидев его утвердительный кивок, она добавила — "И это — источник силы, двигающей ваши безлошадные повозки."
Он снова кивнул. И, снова, это странное выражение у него на лице. И широкая, от уха до уха, улыбка.
Да. Это — гордость. Интересно, чем он горд?
От школы до дома семьи Рот, где сейчас жила Ребекка, было около 3 миль. Учитывая неторопливый темп их прогулки, им понадобилось больше часа для того, чтобы преодолеть это расстояние. Большая часть времени — почти все время, на самом деле — было потрачено Ребеккой, задающей бесконечные вопросы. Майкл, разумеется, отвечал ей. Но его ответы обычно были кратки. Он был хорошим слушателем, и Ребекка всё чаще и чаще сама отвечала на свои вопросы новыми, более целенаправленными.
К тому моменту, когда они наконец-то достигли дома семьи Рот, казалось, что это странное выражение (всё-таки гордость)постоянно поселилось на его лице. И улыбка тоже.
Но Ребекка больше не задавалась вопросом о причине. Она знала. И то знание было столь же тревожным, сколь и ободряющим.
Она остановилась на крыльце дома и постучала в дверь. Затем остановилась и повернулась лицом к Майклу. Он стоял совсем рядом с ней.
Это безумие! Безумие, Ребекка, ты слышишь?
Она опустила глаза, уставившись на его грудь. Сегодня он был в льняной рубахе, аккуратно щитой и великолепно покрашенной в серо-голубой цвет. Но она знала, что будет всегда видеть его грудь, облитую пропитанным солнечным светом белом шелком. Чуть ли не в первый раз в ее жизни Ребекка Абрабанель прилагала все силы, чтобы найти подходящие слова, и не могла этого сделать.
"Ребекка" — мягко проговорил Майк.
Она подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Он всё ещё улыбался. Но это не была его прежняя широкая улыбка. Теперь в его улыбке сквозило... понимание, как ей казалось.
"Всё это очень сложно" — сказал он. "Думаю, что это утверждение справедливо для нас обоих." — он усмехнулся — "Во всяком случае, это чертовски справедливо для меня". Усмехнулся снова. "Почему-то мне не кажется, что стандартный маршрут кино/ресторан — это наилучшая идея в сложившейся ситуации."
Разумеется, она не поняла точное значение слов про 'стандартный маршрут', но решила, что поняла основную идею, скрытую в его словах. Она почувствовала, что покраснела, но подавила желание опустить глаза. Она даже нашла силы улыбнуться.
Майкл развел руками в жесте, одновременно выражавшем удивление, моментальное раздражение и, прежде всего, терпение. Ребекку потрясло очарование этого жеста. Раскрепощенный, исполненный юмора — уверенный в себе.
"Время" — проговорил он — "Я думаю, что нам нужно время — во всём этом разобраться".
Ребекка поняла, что она лихорадочно кивает, и изо всех сил постаралась себя остановить. Это было безнадежной попыткой. "Кретинка!" В её мозгу возник образ кролика, обнюхивавшего самый сочный в мире кочан капусты. Эта картина, в сочетании с нервозностью, послужила причиной того, что она неожиданно захохотала.
Увидев непонимание на лице Майкла, она сложила руки на груди. "Пожалуйста" — прошептала она — "Это не то, что ты думаешь. я смеюсь над самой собой, а не над тобой."
Она посерьёзнела. Сейчас, глядя в его глаза, Ребекка судорожно подбирала слова. Эта задача оказалась неожиданно сложной. Слишком сложной.
"Мне нужно какое-то время. Я к этому пока не готова."
"Не сердись на меня" — проговорила она. Мягким, умоляющим голосом: "Пожааалуйста."
Майк улыбнулся и поднес ладонь к её лицу. Она немедлено, не рассуждая, прижалась щекой к его ладони. Она даже не пыталась удержаться.
"И почему же я должен сердиться?" — спросил он. И это, простота этого вопроса, ослепила её, как солнечный луч. Его рука была теплой.
Он отвернулся. "Время", сказал он, всё ещё улыбаясь. Его нынешняя улыбка была исполнена радости. — "Да, нам нужно время."
Ребекка уставилась на удаляющуюся фигуру. Когда майкл спустился с крыльца, она неожиданно повторила вслух его имя.
Он повернулся и посмотрел на неё.
Дар речи, наконец-то, вернулся к ней. По крайней мере, частично.
"Я думаю, что вы — самый потрясающий человек в мире, Майк. Честное слово"
В следующий момент она лихорадочно, почти судорожно, колотила в дверь. Она не оглядывалась, опасаясь того, что могла там увидеть. Или, скорее, опасаясь своей реакции на то, что она должна была там увидеть. Улыбающееся лицо может быть самым устрашающим зрелищем в мире. По крайней мере, в её мире.
Дверь отворилась, и она проскользнула внутрь, в спасительную безопасную полутьму.
На какое-то время.
На время!
Да, на время!
Глава 10
Александр Маккей был шотландцем и, соответственно, кальвинист по рождению и воспитанию. Если он и не был, мягко говоря, чересчур образцовым прихожанином, он не потерял впитанные с детства привычки. Поэтому он не богохульствовал, уставившись на кучу свежих трупов. Но у него не было никаких моральных запретов на использовании других терминов, не поминавших всуе имя Господне. Взгромождившись в седло своего здоровенного боевого скакуна, молодой дворянин покрывал самой непристойной бранью, какую только мог вспомнить, пейзаж Тюрингии в целом и определенную категорию протестантских наемников в частности. "Блядорожденные трусливые шакалы" былo, вероятно, наименее непристойным.
Его заместитель, наполовину лысый усатый ветеран лет cорока с небольшим, терпеливо дождался, пока командир кавалерийского подразделения не закончил свой монолог. Тогда, небрежно сплюнув, Эндрю Леннокс просто пожал плечами и сказал с густейшим шотландским акцентом: "И чо ты ожидал, парень? Большинство придурков из гарнизона Баденбурга" — слово "гарнизон" он произнес с самой презрительной насмешкой, на которую был способен — "это дезертиры от Мансфельда. Наиговеннейшие солдаты в мире, даже до смерти Мансфельда."
"Почему, в таком случае, отцы города наняли этих ублюдков?" — резко спросил Маккей. Его взгляд, все еще изучающий сцену резни, упал на труп маленького мальчика, примерно шести лет от роду. Тело ребенка было обуглено в тех местах, где на него попали остатки крыши сожженного сельского дома, в котором он провел свою короткую жизнь. Но обуглено не настолько ужасно, чтобы от глаз Маккея могло бы укрыться, что его внутренности вытянулись через грязь фермерского двора. Край его кишечника был пригвожден к земле кухонным ножом в нескольких футах от тела. Гротескно-жестокая пытка была абсолютно типична для способа, которым развлекались некоторые из наемников Тилли.
Несмотря на то, что Маккей привык к таким сценам за год, прошедший со дня его прибытия в Германию, он был рад, что тела обитавших на ферме женщин остались в развалинах сгоревшего дома. В огненном аду, в который превратились внутренности пылающей фермы, тела обгорели до костей, так что было трудновато определить причины смерти. Маккей и не хотел их знать. В свои двадцать два года он видел достаточно жестокости и скотства, чтобы этого хватило на целую жизнь даже для шотландцa, представителя породы, не славящейся малодушием.
Леннокс не потрудился ответить на вопрос Маккея. В сущности, вопрос был риторическим. Если Маккей и был млод, то он не был глуп. Командир кавалерийской части не хуже других понимал, почему городские власти Баденбурга "согласились" нанять воинство Эрнста Хоффмана. У них практически не было выбора. Немедленное раграбление, или стрижка, растянутая на несколько лет. Как и многие другие города в разоренной войной Германии, Баденбург выбрал второй вариант. К настоящему моменту, несколько лет спустя, большинство его граждан сожалело об этом выборе. Люди Хоффмана утверждали, что были "протестантами", но это, как выяснилось, не было таким уж благом для протестантского Баденбурга. За немногими исключениями, Хоффмана и его головорезов больше нельзя было даже считать "солдатами" в полном смысле слова. Они были просто бандой вымогателей. Бандиты во всем, кроме самоназвания.
Гнев Маккея ушел, смененный душевной опустошенностью, которая должна была бы быть уделом гораздо более пожилого человека. Когда стало очевидно, что Хоффман абсолютно не собирался выбраться из-за дарящих безопасность стен Баденбурга, чтобы остановить творимый наемниками Тилли грабеж, Маккей направил своих собственных солдат, чтобы сделать, что было в его силах, для защиты окрестных поселян.
По правде говоря, это был бессмысленный жест. Маккей и его шотландские кавалеристы, находящиеся на службе короля Швеции, прибыли в Баденбург меньше трех месяцев назад. Густав-Адольф разместил их там, пытаясь стабилизировать шведский контроль над балтийскими провинциями Германии. Но королю не хватало людей. Катастрофически не хватало. Протестантские принцы, которые обещали ему обильную помощь по его прибытию в Германию, оказались, за редким исключением, скупы и на людей, и на деньги. Таким образом, Маккею, для исполнения его задачи, дали не больше, чем несколько сотен людей. Его главной задачи, а отнюдь не абсурдной попытки охранить целую провинцию небольшим конным отрядом.
