Один год из жизни профессора

Полетели в егерской форме. Генерал любезно подарил комплект Германову, а тот решил не переодеваться до самого дома. Неизвестно, что там Ольга рассказала жене и насколько та ей поверила, но если он сейчас заявится домой в таком виде, то это окончательно запутает дело и даст ему возможность ссылаться на абсолютную секретность событий, в которых принимал участие. Расчет был на то, что жена хорошо знала его привычки и не могла даже представить себе, что он ради банальной интрижки с очередной студенткой будет переодеваться в полевую форму егерей и в таком виде ездить по городу. И уж совсем сбивал с толку пакет с добрым шматом лосятины, бутылкой "Коскенкорвы" и лукошком брусники, который в последнюю минуту вручил ему один из егерей-финнов со словами: "Это Вам сувенир из наших лесов. На здоровье!" Германов заранее представлял, как отдаст его жене — кстати, крайне хозяйственной даме — молча и откажется отвечать под предлогом секретности на все последующие вопросы.

Что касается дальнейшего участия в операциях разведки, то Германов решил, что будет воздерживаться от каких-либо инициатив. Все, что мог, он им уже предложил. Попросят о чем-то еще — посмотрим. Научную статью о третьем протоколе он, конечно, напишет, но вот только пока положит ее в нижний ящик стола.

Генерал же всю дорогу молчал или ограничивался короткими репликами в отношении окружающего.

Гидроплан сел там же, у Крестовского. На пристани их встречала Ольга. Ее вопросительный взгляд оба оставили без внимания, генерал только молча отдал ей свой сверток с лосятиной и прочим.

И уже прощаясь с Германовым у машины он вернулся к главному.

— Я не знаю, чем все это кончится и вообще, будет ли какое-то развитие. Этого сейчас и Сам не знает. Нам даже близко не известны факторы, которые он вынужден принимать в расчет. Но я верю, что процесс уже запущен и что-то произойдет. Может быть это сделаем не мы, а другие, кто знает. Однако камушек уже покатился с горы, и его столкнули Вы. Я искренне надеюсь, что нам предстоит еще много встреч, и все свои долги перед Вами помню и исполню. И будьте осторожны. Честь имею.

Он поприветствовал удивленного Германова кивком головы, сел вместе с так и не проронившей ни слова Ольгой в машину и уехал.

"— Ну и история, — подумал про себя Германов, — расскажешь кому — ни в жизнь не поверят. Ладно, надо ехать домой, что-то я детей давно не видел".

Тот же молчаливый подтянутый водитель закрыл за ним дверь таксомотора и, не спрашивая адреса, отвез его домой.

Объясняться с женой было не просто, но постепенно все наладилось. Как и все мужчины Германов напрасно полагался на то, что непонятное — неизвестно откуда взявшаяся военная форма и лосятина — поставит жену в тупик и тем самым выведет его из под удара. Вопиющая наивность. В результате на него обрушился лишь дополнительный шквал вопросов и самых нелепых предположений, на которые надо было как-то отвечать. Игра, старая, как мир. Только попробуй что-то объяснить, и женщина потянет за это объяснение как за кончик нитки из клубка, а как там перекрестились витки судьбы — кто знает. Но и по старой, как мир, схеме все эти вопросы когда-нибудь кончаются, а жизнь идет дальше.

Результаты всей этой истории для жизни Германова были несколько неожиданными. Ему удалось легализовать дома (!) блок на Фонтанке как прибежище для сугубо научных занятий, своего рода лабораторию, которая должна быть у каждого крупного ученого. Для этого, правда, пришлось срочно, чтобы успеть до посещения блока женой с целью осуществления там хозяйского пригляда, заменить широченную двуспальную кровать в спальне на узенькую, почти армейскую койку и удвоить ежемесячное добровольное пособие Лиисе в надежде на то, что финская прижимистость возьмет верх над проклятой женской солидарностью. В немалой степени признанию домашними того обстоятельства, что Германов действительно шагнул на очередную ступеньку в своей научной карьере, способствовал полученный к Рождеству — не все имперские традиции были так уж плохи, не все — совершенно неожиданно для окружающих и университетского начальства орден Владимира третьей степени. Четвертую с мечами он получил в 15 году за бои в Мазурских лесах. Орлов, похоже, свои долги привык отдавать.

Награда была почетной и приятной. Система государственных наград в Балтийской федерации была достаточно сложной. При ее формировании, как и во многих других случаях, когда речь шла о вечах скорее статусных, чем практических, неофициально был применен принцип равного вклада от трех основных частей государства. В результате система включала в себя ордена Белой розы и Льва (от финнов), Святого Георгия и Владимира (русские, но в отличие от имперских, которые в неизменном виде восстановили у себя киевляне, ленты этих орденов вместо красного и желтого цветов имели синий — как бы морская ориентация), Признания и Терра Мариана ( восстановленные исторические ордена южных провинций). Большинство орденов имели 3-4 степени и орденские медали. Теоретически вид награды определялся по месту жительства награжденного или месту его заслуг, но на практике все было намного сложнее. Национальные предпочтения все же никто не отменял, и, награждая того или иного питерского деятеля, Канцлер, как правило, учитывал его происхождение. Исключение составлял, пожалуй, только орден Терра Мариана. Прибалты называли его "крестом земли Марии", а русские — "крестом Богородицы" и очень уважали и ценили. Ну, и Св. Георгий, конечно, у военных был вне конкуренции.

Коллеги и друзья поздравляли и завидовали, как водится. Как передали Германову, ректор в этой связи обмолвился, что видит в нем основного кандидата на первую вакантную кафедру на факультете. Так что Рождество было праздничным.

Глава одиннадцатая

Зима шла своим чередом. Сессия, студенческие каникулы, затем опять лекции, семинары, научные статьи и прочее. И вот в один мартовский еще холодный, но уже солнечный день Германов, выйдя на кафедру в начале лекции, вдруг увидел в первом ряду Ольгу. Она явно косила под студентку, на нос нацепила круглые очки с простыми стеклами и даже положила перед собой какую-то дурацкую тетрадь, как бы говоря: "Приступайте, профессор, я готова конспектировать".

"— Интересно, что будет на этот раз? — подумал про себя Германов, — каждый раз ее появление в аудитории было началом какого-нибудь приключения".

И он приступил к лекции. Блеснуть на этот раз особенно не удалось. Все же не только его взгляд, но, главное, мысли постоянно обращались в сторону гостьи. На этот раз Ольга, вероятно, никуда не спешила. После лекции она довольно долго стояла у дверей, наблюдая с улыбкой за стайкой студентов, обступивших Германова. Наконец он освободился и подошел к ней. Вблизи он заметил, что за 4 месяца, пока они не виделись, Ольга заметно изменилась. Она не просто похудела, а как-то даже осунулась, но одновременно загорела, что в начале марта в Питере смотрелось уже совсем удивительно. Да и наряд... Что это на ней? Юбка-брюки? В Европе такое сейчас модно, но вот только мода эта родилась за Пиренеями... И глаза. Что-то в них появилось новое, скорее горькое, чем радостное. Как человеку воевавшему Германову такое было знакомо. А двигается несколько с трудом.

— Рад тебя видеть. Ты куда-то уезжала? Я даже не знал где тебя искать, а генерала твоего беспокоить не решился.

— Извини, все очень неожиданно получилась. Командировка срочная образовалась. На юг, можно сказать. Связываться с тобой через наших не хотелось, а с почтой там совсем худо. Да еще и приболела слегка.

— Приболела? Это не свинцовую ли болезнь Вы, барышня, подхватили за Пиренеями?

— А что, так сразу видно? Вообще такие штаны a la Republika сейчас весь Париж носит. Я, правда, сама не видела на обратном пути, но ребята рассказывали.

— Послушай, а неужели иначе нельзя? Вот просто некому больше отстаивать в Испании идеалы демократии, как тебе. Ранена-то серьезно?

— Нет, осколком слегка бок зацепило во время бомбежки Мадрида. Рана зарубцевалась, но болит по-прежнему. Так что я сразу тебя предупреждаю: я не в форме. — Ольга как-то даже вымученно улыбнулась.

Германов смотрел на нее и понимал, что он безумно рад видеть Ольгу, и замирал от осознания той мысли, что она только недавно была под бомбами, была ранена, и вообще могла не вернуться из раздираемой гражданской войной Испании.

О событиях в этой стране много писали в газетах. Очередной мятеж генералов против правительства Народного фронта летом прошлого года подавить не удалось, и в Испании развернулась настоящая гражданская война. Существенную роль в событиях играли Франция, поддерживавшая республику по политическим мотивам, но как-то вяло, и Италия, активно вставшая на сторону франкистов. Довольно неожиданным оказалось недавнее выступление англичан. Вероятно, опасаясь чрезмерного усиления Франции, они начали накачивать мятежников своим устаревшим оружием и припасами. Общая конфигурация получалась странной. По ряду признаков Германов понимал, что и Балтийская федерация, и Новая Киевская Русь были склонные взять сторону республиканцев. Он считал это правильным, полагая, что поддержка и влияние "нормальных" европейских стран не позволит крайним левым захватить власть в республиканском руководстве, а режим Франко претил его демократическим убеждениям по определению.

— Знаешь что, в форме ты или нет — это не важно. Поехали на Фонтанку. Посидим, поговорим по-человечески. Закажем еду в ресторане напротив или сходим туда, если будет настроение.

И они поехали. На Фонтанке Германов устроил Ольгу на диване в кабинете. Легла она явно с облегчением — сил видно еще было мало. Да и рана болела. Сначала она, правда, заглянула в спальню и захихикала, увидев вместо роскошного двуспального ложа узкую кушетку.

Лииса обрадовалась Ольге. Обеспечила их самоваром и сервировала богатый набор закусок из ресторана напротив. Ели, пили чай, а потом просто говорили долго, до позднего вечера. Ольга сначала была сдержанна, потом разговорилась. Но, в основном, делилась дорожными наблюдениями. Из ее коротких фраз-намеков Германов понял, что она участвовала, строго говоря, в совместной рекогносцировке спецслужб БФ и НКР. Ехали они в Испанию под видом журналистов. Никто особой опасности в такой поездке в начале и не видел, и кто же знал, что из пяти ее участников домой вернутся трое.

— Надеюсь, что и наши, и киевляне им помогут, — как заклинание повторяла Ольга. — Там просто ужас. Итальянцы нагнали своих солдат, авиацию, а на стороне Республики царит полный бардак. Но если их опрокинут, то там будет уже не просвещенная монархия, а откровенное средневековье.

— Не очень понимаю, что мы можем сделать, — Германов размышлял вслух. — У киевлян есть хотя бы военное производство и им есть, что туда послать: танки там, артиллерию. А мы? Крейсер им что ли построить? Долго, да и вряд ли нужен.

— У нас же огромные склады оружия с той войны остались. Сколько это может храниться? А там даже винтовок простых не хватает для ополчения. И торговый флот у нас будь здоров. Англичане отследить все не сумеют. Если бы еще сибиряков к этому делу подтянуть... Но их надо чем-то заинтересовать. Купцы...

— Ты вот что, посоветуй своим обратить внимание сибиряков на испанские рудники. Это им как раз может быть очень интересно.

— Они же конкуренты?

— Самый эффективный способ конкурентной борьбы, чтобы ты знала, это приобретение активов соперника. После этого он точно выбывает из игры. А сейчас испанские рудники мало чего стоят. И желающие прикупить их явно в очереди не стоят.

— Спасибо. Главное, понимаешь, там мирное население очень страдает. Бомбят города, защиты от авиации у республиканцев почти нет. И жестокость страшная с обеих сторон. Люди как будто забыли, что много лет жили бок о бок. Соседей расстреливают из-за расхождений в политических взглядах.

— Особенности будущих войн. Средства борьбы не избирательны, а удары наносятся не только по войскам, но и по полувоенным, и вообще мирным объектам. И это итальянцы. Вояки из последних. Представь себе, что будет, если война охватит всю Европу, и в бой пойдет авиация серьезных стран. А гражданская война — штука страшная. Я иногда думаю, что мы чудом мимо нее проскочили. Был какой-то момент, знаешь, после октября 17-го — я тогда только с фронта вернулся и посмотрел тут на все это — когда вдруг показалось, что надо опять брать в руки оружие и идти против красных. Они же весь уклад жизни начали рушить. А потом вдруг снялись и уехали в Киев. А те, кто остался, оказались в таком меньшинстве, что потрепыхались слегка и сами уступили. Какое-то, знаешь, болотистое время наступило. Война кончилась, а радости нет. Все в практических делах — выживают. А вот если бы у нас полыхнуло...

— А там, как ты говоришь, как раз и полыхнуло. Причем я даже не знаю, кого эти республиканцы больше ненавидят: монархистов или друг друга. Там половина военных неудач именно и происходит из-за того, что они подставляют друг друга под вражеские удары. В тылу и людей, и оружия больше, чем на фронте. Все ждут какого-то подвоха от своих политических союзников. То ли опасаются переворотов, то ли их сами готовят. А людей жалко.

— Война-с, а ты как думала. Ладно, ты мне лучше скажи, как мы дальше будем? Ты опять пропадешь или все же будем здесь встречаться?

— Ни то, ни другое, извини. Через пару недель мы едем в Париж. Порознь, правда. Ничему не удивляйся, пожалуйста, и не отказывайся от предложения, которое тебе на-днях будет сделано. Тебе сейчас, наверное, пора домой? Не возражаешь, если я тут у тебя сегодня останусь? А то что-то совсем меня разморило, нет сил к себе домой ехать.

Конечно, Германов не возражал. Они еще долго просто разговаривали. На этот раз Ольга как бы приоткрылась, и Германов впервые довольно много узнал о ее прошлом. Самые юные годы девушки пришлись на смутное время после завершения Великой войны. Досталось ей тогда изрядно. Отсюда и странный выбор профессии, и полное отсутствие тяготения к собственному домашнему очагу. Ольга призналась Германову, что после пережитого в юности она до 25 лет не могла даже представить себе близость с мужчиной, да и после воспринимала эту сторону жизни без большого удовольствия.

— Не столько романы, сколько служебные задания, — грустно пошутила она, — так и к тебе сначала относилась, а в Испании недавно впервые поймала себя на мысли, что думаю о тебе, как-то иначе.

И резко прервала разговор на эту тему, понимая, что Германов к нему явно не готов.

Так что позднее он ехал на Васильевский на таксомоторе и размышлял о тех странных отношениях, которые связывали его с Ольгой. Она значила для него с каждой их встречей все больше, и он все меньше видел в ней просто очередную любовницу. А вот кем она для него стала, понять пока не мог. Да и знал в общем-то он Ольгу очень и очень мало.

Глава двенадцатая

Предупреждение Ольги через пару дней полностью подтвердилось. Германов был приглашен на Певческий мост, где ему, даже особенно не спрашивая его согласия, сообщили, что он назначен одним из трех советников главы делегации Балтийской федерации на международной конференции по невмешательству в испанские дела. Конференцию собирали французы и, определив Париж местом ее проведения, они как бы говорили всем: так уж и быть, мы урегулируем ваши мелкие разногласия, но ехать для этого в традиционную для проведения таких мероприятий Швейцарию нам лень, приезжайте к нам сами. Идея запретить любое иностранное вмешательство в испанские дела тоже принадлежала им. Речь, собственно, шла об установлении преимущественно морской блокады испанских портов и жесткого контроля над грузами, поступающими в порты соседней Португалии. Такой подход отрезал основные каналы помощи Франко со стороны Италии и Великобритании, но позволял самим французам дозированно поддерживать республиканское правительство и влиять и на него, и на ситуацию в целом. Кое-что, конечно, можно было перебросить по воздуху, но авиаперевозки могли обеспечить поступление отдельных тонн груза, а для ведения войны таких тонн требовались десятки и сотни тысяч. Наиболее проницательные умы на Певческом подозревали, что французы решили начать пока с темы невмешательства, а позже, при необходимости, переформатировать переговоры для решения судьбы Испании в целом. Как говорится, не выезжая из Парижа.