"зимние сказки" (Сборник Лвл)

— Снова мальчик — опечалила короля, через полчаса все-таки добредшего до покоев супруги повитуха, как раз выходившая оттуда — Ну да. Мальчик.

И как-то странно потупившись, она поспешила прочь, плюясь через правое плечо.

Это озадачило короля и он, потоптавшись у входа, все-таки вошел в опочивальню супруги.

— Я не знаю, как оно так вышло — пролепетала та, только завидев мужа — Меня должно быть сглазили! Давил ты колдунов — не додавил!

— Чего происходит-то? — проворчал король, вращая глазами. От удивления он даже маленько протрезвел — Вы все белены объелись, что ли?

— Муж мой, еще раз говорю — я не при чем — королева явно хотела, чтобы эти ее слова зафиксировались в пропитанном винными парами мозге супруга — Это все колдуны. Или ведьмы, что еще вероятнее. Я давно подозреваю твою сестрицу Гертруду...

— Женщина — рыкнул Теодор — Покажи мне дитя. Где там это карапуз?

— Смотри — обреченно вздохнула женщина и кивнула в сторону кулька рядом с собой — Если разглядишь.

— У меня со зрением все в порядке — заверил ее король — Характер и кулак — те тяжелые, есть такое. А зрение — в порядке.

Уже через минуту король засомневался в своих словах. Он долго разворачивал атласные пеленки с желтыми пятнами (чего тратиться, коли королева рожает как крольчиха? Вот всех принцев и заворачивали в одно и то же после родов, возведя эти замызганные тряпки в статус фамильной ценности королевской фамилии), а после долго сопел, пытаясь понять — это что такое вертится на них? Вроде как человек — но почему такой мелкий?

Все его сыновья рождались крепкими бутузами, доставляя королеве-матери немалые хлопоты в момент их появления на свет. Особенно отличился седьмой — придворный маг даже предсказал, что королева этих родов не переживет и отправится в мир иной. Ошибочка вышла, хотя и не полностью. Королева выжила, но мир иной ничего от этого не потерял — туда отправился придворный маг.

— Это что это? — потыкал король пальцем существо размером с его ладонь — Это ты чего такое родила? А?

— Мальчик это — пролепетала Элеонора, прикидывая свои шансы на то, чтобы избежать темницы в Черной Башне и искренне сожалея о том, что не послушала повитуху и не подменила этого уродца на дитя какой-нибудь простолюдинки. Демоны бы побрали этот материнский инстинкт!

— Это не мальчик — существо попыталось схватить палец короля, но не преуспело в этом — руки были коротки — Это даже не человек, по-моему. Знаешь, коли он родился бы чернявым или там рыжим — я бы мог заподозрить тебя в измене. Но глядя вот на это... Даже не знаю, стоит ли подобное делать.

— Ведьмы это — облегченно затараторила Элеонора — Все сестрица твоя. Я видела, как она посмотрела на меня через левое плечо в новолуние. Так знаешь, кто делает, знаешь?

— Цыц — король встопорщил бороду — Сестрицу мою не трожь, она хоть и пьющая, но кроме нее у меня никого не осталось из родни. Потому умрет она своей смертью, понятно?

Королева вздохнула и снова посмотрела на маленькое существо в пеленке.

— А с этим что делать будем? — спросила она у супруга.

— Не знаю — буркнул тот — Убивать — жалко, и так его жизнь вон как наказала. Наследником делать — глупо, кто такого слушать будет. Пусть живет пока. Вдруг вырастет еще?

Шли годы. Предсказание короля не сбылось — принц не вырос. Точнее — он вырос, но не настолько, чтобы не только не считаться принцем, но и просто человеком. Даже королевский шут, отвратного вида карлик-горбун и тот был выше его.

Король честно попробовал выполнить свой отцовский долг — лет через шесть после рождения уродца он выписал из другого королевства мага, известного своими знаниями и умениями. Убедившись же в том, что здесь бессилен даже такой матерый чародей, король с расстройства казнил оплошавшего мага и после этого окончательно плюнул на двенадцатого сына, здраво рассудив:

— Холера с ним. Пускай бегает, пока его собаки не съедят.

И забыл о нем, благо других дел у него было полно — охота, пьянки и новая фаворитка.

Собаки маленького принца есть не стали — напротив, они относились к нему очень дружелюбно, и даже самый злобный волкодав по кличке 'Тубо' никогда на него не лаял.

Основные проблемы у бедолаги возникали от ближних своих, а если конкретнее — от родных братьев.

Вот они и в самом деле ему досаждали страшно. Пока ему не стукнуло четырнадцать — было еще ничего, но после этого великовозрастные балбесы как цепи сорвались.

То они его на шкаф закинут, то чуть в бочке не утопят, а то и под юбку фрейлине какой засунут. И ржут потом как лошади.

А главное — ничего бедолага-принц поделать не мог. Мать его видеть не желала, отец давно из головы выбросил, а придворные, желая угодить его братьям, среди которых несомненно был один из будущих самодержцев, сами изгалялись над малышом, как могли. Не так открыто, как родичи, намеками и шутками — но все равно обидно.

Кстати, кто-то из этих паразитов и придумал ему кличку 'Мизинчик'. Так его с тех пор и звали — 'Принц-мизинчик'. Хотя это была и неправда — он некоторым фрейлинам был по колено. Или даже выше.

Правда, это были совсем юные фрейлины, еще не вышедшие из соответствующего возраста.

Единственным из придворных, кто не шпынял маленького принца, был добряк-палач. Он то и дело угощал его сахаром, и, утешая, говорил —

— Зато тебя казнить будет затруднительно, твое высочество. Пока твою голову разглядишь... А если палач промахнулся — то приговоренного милуют, традиция такая.

Это не слишком утешало принца-Мизинчика, но согревал душу тот факт, что хоть кто-то находит что-то хорошее в его уродстве.

Так он и прожил четырнадцать лет — пусть невесело, но хоть под крышей. А в день пятнадцатилетия случилась неприятность.

Если быть более точным — она произошла с его отцом, королем Теодором. Выпивка, жирная еда и сомнительные удовольствия сделали свое дело — он собрался покинуть эту бренную землю, что вызвало немалый подъем духа у его сыновей.

— Папаша отходит — азартно говорил остальным, сверкая глазами Роланд, третий по счету сын — А завещания-то нет! Так что вопрос престолонаследия — он открытым остается.

— Чего это открытым? — возмутился Эммерих, первенец Теодора — Старший сын все наследует! И точка!

— Старший сын, если будет много говорить, то получит штук пять ножей под ребра — деловито сообщил Эммериху Фальк, седьмой по счету принц — Правда, братва?

И братья загомонили, подтверждая, что, мол — да, так оно и есть. Прирежем — и не пикнешь. И кто там потом считать будет — двенадцать нас было или одиннадцать?

Вот тут-то про Мизинчика и вспомнили.

— А ведь он тоже вроде как наследник — задумчиво посмотрел на братьев Фальк — Нет, к пилке земель мы его не допустим, но вот мировое сообщество... Начнутся пересуды, то, се — мол, у них все как у Макбетов, или того хуже — как в Штормфолде... Оно нам надо?

— Да клал я на это мировое сообщество — сплюнул Ательстан, десятый сын. Он был тугодум и обжора — С прибором.

— Ты на него — да — вкрадчиво сообщил Фальк — А оно на тебя? Нет, братва, тут надо тоньше сработать. И непременно до того, как папаша перекинется, во избежание кривотолков.

Сами принцы решили не мараться с братоубийством — больно примета поганая и наняли для этой цели бывшего кравчего короля, который к настоящему моменту окончательно спился, потерял человеческий облик и проживал под кухонной лестницей.

Дав ему бутылку старого тиверианского, и пообещав еще три после выполнения задания, братья стали ожидать того момента, когда им можно будет начать метаться по замку с воплями: 'Братик! Ты где?'.

И все бы ничего, но здесь они допустили серьезный просчет, даже два. Во-первых, не надо было кравчему давать вино до того, как он убьет принца, это было крайне неблагоразумно. Во-вторых, они не знали, что кравчий никогда не пьет один — не умеет он этого делать. Прежде чем он выпивал сам, ему жизненно необходимо было кому-то перед этим налить вина в чашу. Это было профессиональное требование организма, что тут поделаешь.

И кравчий пустился на поиски собутыльника, которым на этот раз оказался палач — он первый ему попался по дороге.

— Употребим? — показал кравчий пыльную бутылку работнику топора — За помин души?

— Да тьфу на тебя! — сплюнул палач и нехорошо глянул на кравчего — Он же не помер еще.

— Да я не про короля — хмыкнул кравчий, копаясь в карманах и пытаясь найти какую-никакую закуску — Я про принца. Ну, того, который от горшка два вершка. Вот мы сейчас бахнем, а потом я пойду к нему. На одну ладонь его положу, а другой — прихлопну. Как комара!

Палач был человеком добродушным, всегда жалел двенадцатого принца и даже периодически гонял придворных, которые слишком уж забывались, изощряясь в остроумии над малышом.

— Не очень хорошее дело ты задумал — проворчал он — Он же тебе ничего плохого не сделал?

— Не сделал — подтвердил кравчий, умелым ударом выбивая пробку из горлышка бутылки — Но мне за него еще вина дадут. Вино мне пригодится, а принц этот — нет.

— Тут согласен — не стал с ним спорить палач — Своя рубашка ближе к телу. Но вот так-то — зачем? Вон, в окно его выкинь, в реку, что под его комнатой протекает. А там как его удача распорядится — утонет — так утонет. А если нет — значит, не ссудили боги ему смерти. Не будь ты совсем-то скотиной?

Что принц в любом случае обречен, палач не сомневался. Если не этот ханыга его придушит — значит какой другой. А так... Хоть какой-то шанс на жизнь, пусть мизерный — но шанс. Нет, можно было бы вывести его из дворца — но это слишком рискованно. Малого жалко — но себя жальче.

Самое занятное, что именно этим своим решением палач и спас жизнь маленькому принцу. Он действительно выжил.

Когда пошатывающийся кравчий с беззубой улыбкой ввалился в каморку Мизинчика, тот сразу понял, что к чему.

— Вашество — прохрипел пьяный придворный и смачно рыгнул — Умирать, стало быть, подано. Сейчас будем учиться летать.

И захлопал в ладоши, негодяй эдакий, загоняя его в угол, как куренка. Да еще и напевал при этом на какой-то мерзкий мотив — 'Мизинчик, Мизинчик, взлети выше солнца!'.

Принц глубоко вздохнул, прощаясь с не самой лучшей, но все-таки такой прекрасной жизнью, ловко вскарабкался на подоконник и, задержав дыхание, сиганул вниз. Уж лучше сам, чем вот такое чучело им распорядится. А так — жил своим умом и ушел своей волей.

Вода приняла его тело, негромко плеснув, и секундой позже вытолкнула наверх.

— Я жив!? — поразился принц, осознал, что плывет и передумал умирать.

Чуть позже он оседлал какую-то деревяшку и заработал руками как веслами, стремясь отплыть куда подальше от своего бывшего дома.

Река эта пересекала все королевство, как уже говорилось — не такое уж большое. Уже довольно скоро, на следующий день, принц понял, что почти достиг границ державы своего папеньки. Он видел карту, слушал рассказы бывалых людей и помнил, что вот такие буковые леса, которые теснились слева и справа от реки — они растут на границе их державы и соседнего государства, больше таких нигде не было.

Теперь встала проблема другого порядка — становиться ему политическим эмигрантом или нет? Или лучше попробовать осесть в безлюдном лесу, окрепнуть физически, научиться стрелять из лука, найти лихих сподвижников и бороться с деспотией братьев (в том, что папаша даст дуба, Мизинчик не сомневался)?

Второй вариант был романтичней, но здравомыслящий принц понимал, что в сподвижники к нему пойдут в лучшем случае пара бурундуков и пара мышей, из лука он максимум только муху подстрелит, и, скорее всего, вся его борьба закончится ближайшей ночью, когда на охоту выйдут лисы и вылетят совы. Он и эту-то ночь провел в страхе — каждый плеск справа или слева заставлял его дрожать, опасаясь того, что это щука или сом его сожрать хотят.

Тогда — хана планам мести, и это очень жалко. Мизинчику крайне хотелось братьям нос на задницу натянуть. А в идеале — убить их всех, желательно — мучительно.

Как водится в таких случаях, за него все решила судьба.

Река дала неожиданный поворот и бревнышко с Мизинчиком вынесло на прибрежную косу.

— Знак свыше? — задумчиво пробормотал принц и глянул на небо.

Никаких небесных светил кроме солнышка там не было, и никто ему оттуда задорно не подмигнул. Значит — не предзнаменование, а просто причуды рельефа местности. Кстати — удачно его выбросило на берег, дальше река устремлялась в горный проход и там она текла куда быстрее, чем до этого. Эдак и утонуть недолго.

Мизинчик посидел маленько на теплом песочке, отогреваясь после многочасового плавания, потом решительно встал и пошел в лес. Никакого плана действий у него не было, но жутко хотелось есть, — а где искать летом провиант, как не в лесу?

Что примечательно — кто-то и впрямь ворожил беглому принцу на удачу. Мало того, что он наелся вкусной земляники (ради правды, он только ее и знал. Остальные ягоды ему были неизвестны, а незнакомую еду осторожный Мизинчик никогда в рот не совал), так еще через всего каких-то полчаса ходьбы по лесу наткнулся на хижину! Большую, с крышей, печной трубой и всем таким.

Правда, у нее была закрыта дверь — но это было не страшно. В любом случае, добрый лесник — а Мизинчик был уверен в том, что это хижина именно доброго лесника — не откажет ему в том, чтобы он провел тут сколько-то ночей, до тех пор, пока он не решит, что ему делать дальше.

Принц вскарабкался на высоченную лавочку, стоящую у дома, зевнул как котенок, пригревшись на солнышке — и уснул. Намаялся ведь, бедолага.

Пробуждение было ужасным. Мизинчик висел вниз головой, его кто-то держал за одну ногу и басил так, что перепонки в ушах лопались —

— Это что же такое творится? Это куда мы идем, а?

— Мы никуда не идем — затравленно пискнул Мизинчик — Я просто устал, прилег отдохнуть.

— Что? — и тут принц увидел сначала глаз, а потом и огромное лицо.... Людоеда!

Ну да, это был именно он. Родитель Теодор неоднократно показывал ему и братьям картины, демонстрирующие победу их деда (стало быть — отца короля) над зловредным племенем людоедов, которых одно время много развелось на востоке королевства. Со слов папаши дед Гейзерих устроил большую облаву, затравил десятка три этих верзил и повелел художникам создать серию картин под общим названием 'Людоеды не пройдут!'.

Пройти — они, может, и не прошли, но что остатки их племени выжили — это был свершившийся факт, и он держал принца за ногу.

Впрочем, любознательный Мизинчик уже давно знал, что Гейзерих был не такой смельчак, как его отец и если воевал, то только убедившись в том, что его силы превосходят противника минимум втрое.

Но о существовании людоедов принц даже не подозревал! Он вообще думал, что это все Гейзерих придумал.

— Ты говорящее? — уточнил людоед — Я-то думал ты какая колдовская штука, наводящая порчу, думал, что ведьма из Синего леса тебя ко мне отправила. Экая досада — мне же теперь ее и сожрать выходит не за что. Не по правилам выйдет.

— А я думал вы едите так, по желанию живота — удивленно пискнул Мизинчик — Как кушать захотите — так кого-нибудь и 'ам'.