Букашко

Нил был года на три меня младше, но по своему отношению к познанию мира напоминал меня чрезвычайно — такой же страстный исследователь, как и я сам. Но если меня больше всего интересовали дикие муравьи, он посвящал свои свободные часы разрешению проблемы существования Вселенной. Оказывается, есть и такое направление в познании Мира.

Интересно, как дикие муравьи представляют себе Вселенную?

Наши разговоры с Нилом, которые мы часами вели всякий раз, когда он являлся доложить мне о контактах с посетителями "комнаты свиданий", касались в основном общих принципов научной и исследовательской работы. Это были крайне увлекательные и поучительные обсуждения. По крайней мере, я, благодаря нашим беседам, во многом изменил методику своих исследований диких муравьев.

О его работе болваном обычно упоминали вскользь. Правда, были и забавные случаи, о которых Нил докладывал мне подробно.

Однажды его навестил Максим Горький. Он разрабатывал новые методы отлова и перевоспитания граждан, недовольных порядками, исторически сложившимися в Союзе ССР.

— Больше всего меня поразило как раз то, что Горький по-настоящему потрясен тем, что таковые люди есть, — растерянно сказал Нил. — Он разъяснял мне свой проект около сорока минут, и все это время с его лица не сходило выражение крайнего удивления. Самое интересное, что Алексей Максимович уже обращался со своими идеями к Сталину, но тот к перевоспитанию относится как к забаве. Он любит повторять: "Нет человека, нет проблемы". Вот Горький и обратился как бы к вам, чтобы таким образом протолкнуть свой проект.

— Пусть работает..., — пошутил я. — А у нас с тобой есть дела важнее. Как ты относишься к идеям Федорова о воскрешении отцов?

— Это дело далекого будущего.

— А если попробовать это время приблизить?

— Как это?

— Мне поручено заняться воскрешением, скажем, Иванова Ивана Ивановича. А без твоей помощи мне, пожалуй, не справиться. Поможешь?

— Вам? Лично вам — помогу.

— Хорошо, обдумай все как следует. Жду тебя с предложениями.

* * *

Обычно я появляюсь в своем кабинете в начале десятого. Достаю из специальной колбы ключ, вскрываю опечатанную дверь и только после этого попадаю в помещение, за которое несу персональную ответственность. Ну, там, пожарная безопасность, правильное хранение секретных документов, не предоставление убежища шпионам и диверсантам и прочее...

На этот раз все получилось совсем не так. Охранник посмотрел сквозь меня, словно я был прозрачен и потому крайне неинтересен, и сказал:

— Ваши ключи получены, кабинет вскрыт...

— Что?!

— Не волнуйтесь так, инструкции не нарушены. Правила выполнены.

— Кто получил ключи?

— Не могу знать.

— Что?!

— Не имею права сообщать.

Пришлось отправиться к себе в кабинет, чтобы получить ответы на свои вопросы непосредственно на месте. Что-то частенько в последнее время я стал пугаться. ОГПУ? За мной уже пришли?

Я почти бесшумно проскользнул в приоткрытую дверь. Было темно — свет не включен, окна зашторены. На миг мне показалось, что на моем рабочем месте устроена засада и сейчас раздастся улюлюканье, и из-под стола вылезут полдюжины молодцов и, ломая мебель, набросятся на меня, завернут руки за спину и набросят на голову мешок.

Но мое появление не нарушило спокойствие и тишину.

Я застыл в ожидании и дождался — раздался могучий храп. Кто-то сладко спал за моим рабочим столом.

Пришлось зажечь свет. Передо мной появилась картина достойная истинных любителей натюрмортов — бумаги, бумаги, бумаги и голова причмокивающего во сне товарища А..

— Боже мой, — вырвалось у меня. — Что вы здесь делаете?

Товарищ А. приподнял тяжелую ото сна голову и уставился на меня, изо всех сил стараясь стряхнуть оцепенение, неизбежное при насильственном пресечении сна. Он был абсолютно трезв.

— Григорий? Я к тебе первый очередь занял. Не мог дождаться утра. Проснулся в четыре утра — и сюда.

— А в чем дело?

— По нашему заданию пришла директива. Хозяин утвердил проект Аксенова. Придется послать в Берлин нашего гонца за кусками мозга.

— Надо послать Нила. Он справится.

— Кто такой Нил?

— Это мой болван.

— Вот как? А он подходит?

— Подходит. И самое главное — у него получится.

— Тебе, Григорий, виднее.

* * *

Я немедленно отправился к Нилу.

— Помнишь, я поручил тебя подумать о проблеме оживления человека? Сейчас эта задачка становится нашей основной работой. Не знаю, что уж там за срочность, но товарищ А. торопит. Для меня самого такая ретивость неожиданность. Придется тебе через неделю отправиться в длительную командировку. В Берлин. Интересно проведешь время, может быть, даже живых фашистов увидишь!

Особой радости Нил не проявил. Очередная загадка, как правило, советские граждане воспринимают возможность командировки за рубеж с восторгом.

— Прости, я никогда не интересовался твоими личными обстоятельствами, но ехать нужно. Что-то не так? — спросил я на всякий случай. Мало ли.

Нил засмеялся.

— Ничего особенного, так, глупости.

— А все-таки?

— Я думал, вы знаете, Григорий Леонтьевич.

— Нет.

— Разве вы не играете на тотализаторе?

— На тотализаторе? Странный вопрос. Нет, конечно.

— Значит, Григорий Леонтьевич, вы так и не стали для них своим.

— Поясни.

Нил тихонько засмеялся и стал потирать руки.

— Ну? — не выдержал я.

— Не знаю, как и сказать... Для определенного круга избранных в Кремле устроен тотализатор. Ставите денежки на какое-нибудь событие и потом получаете выигрыш, если конечно отгадали исход. Очень удобно. Меня включили в список игроков, как Королькова. К стыду своему я должен отметить, что они обнаружили во мне что-то свое, чего не было у вас, Григорий Леонтьевич.

— Забавно. Ну и на какие события принимаются ставки?

— Через неделю во Франции устроят фашистский переворот. Ребята ставят на фашистов. Сами знаете, как товарищ Сталин отзывается о гнилой западной демократии и различных либераликах и социал-демократиках. Они — социально далекие. А фашисты, соответственно, социально близкие. Сам я поставил против них. Честно говоря, не хочется, чтобы такая мразь пришла к власти хотя бы и во Франции.

— Так. А откуда известно о перевороте?

— Источники не называются.

— Еще?

— Вторая позиция — судьба ледокола "Челюскин". Вопрос — устоит ли "Челюскин" до окончания съезда партии, или льды раздавят его в самое ближайшее время? Я поставил на льды.

— Все?

— Нет. Могу ли я обратиться к вам с личной просьбой?

— Конечно.

— Я насчет выборов Генерального секретаря. Ставки принимаются и на их результат. Ваше мнение, как мне удалось установить, в этом вопросе будет едва ли ни решающим. Многие так и спрашивают: "За кого Корольков?" Так вот, я поставил на Сталина. Киров, конечно, имеет определенный вес, это ведь он вас пригласил в Кремль. Вся его предвыборная кампания, как раз и строится на этом факте. Все бы ничего, но многие задаются вопросом, что он имел в виду, когда заявил, что люди антимуравьи по своей сущности? Правильно ли это?

— Что?! Эта рожа протокольная так заявил?

— Да. Люди, говорит, антимуравьи по своей сущности.

-Боже мой, есть ли предел человеческой глупости! Послушай, Нил, припомни, пожалуйста, пытался ли он унизить конкретно диких муравьев или муравьев вообще?

— Люди антимуравьи по своей сущности... Куда здесь можно вставить слово "дикий"?

— Нельзя... Ну что ж, пусть Киров свою кандидатуру снимет сам. Нет ему моей поддержки.

— Но ведь он на самом деле ваш покровитель.

— Ну и что! Если он покровитель, то теперь может нести такой бред? Нельзя потакать этим людям! Им только дай пальчик — всей руки как ни бывало, да и головы не снесешь. Покровитель — мокровитель...

— Так я могу быть уверен, что вы Кирова не поддержите?

— Не сомневайся. — Ну, я пошел.

— Иди. И подумай о моем задании — в Берлин нужно отправиться незамедлительно.

* * *

Тотализатор?! Ну, надо же! Умники! Я не мог успокоиться. Конечно, можно было ожидать от обитателей Кремля самых удивительных поступков, но тотализатор!.. Неожиданно дверь в мой кабинет приоткрылась и в щель просунулась голова товарища А..

— Григорий, срочное дело, немедленно ко мне...

Просто ни минуты покоя, постоянно какие-то приключения!

Товарищ А. подхватил меня под локоток и поволок к себе в кабинет. По дороге он постарался доходчиво пояснить мне, в чем дело. Он подтвердил, что вскоре пройдет очередной съезд партии, на котором, среди прочего, будет рассматриваться вопрос о Генеральном секретаре. Дело это тонкое, и сейчас вовсю разворачивается негласная предвыборная кампания. Собственно, как я это уже знал со слов Нила, кандидата два — Сталин и Киров. Никакой конфронтации между ними, естественно, не существует, избирательные программы обоих идентичны, поскольку полностью соответствуют программе партии. Даже дуракам понятно, что политических последствий выборы иметь не будут — при любом их результате Сталин останется Генеральным секретарем, а Киров первым секретарем Ленинградского обкома. А проводят выборы для того, чтобы уловить новые веянья в высшем эшелоне руководства партии и решить, как следует Кирову обращаться к Сталину — на "вы" или на "ты". По общему мнению, он сможет позволить себе некоторые вольности, если наберет достаточное количество голосов.

И вот сейчас, за несколько дней до голосования, претенденты обходят имеющих право голоса и проводят некоторое подобие дебатов, чтобы таким образом воздействовать на и без того привыкшие прислушиваться к мнению начальства умы.

Непонятно было одно, — за каким дьяволом кандидатам понадобился я? Неужели Нил прав, и мое мнение с некоторых пор набрало совершенно не нужную мне силу?

Коротко обменявшись приветствиями, мы расселись. Некоторое время сидели молча, неожиданно Сталин заговорил.

— Нельзя обойти молчанием наши успехи в индустриализации страны, достигнутые под моим руководством...

— А я пригласил Королькова..., — ответил Киров.

— Нельзя обойти молчанием наши успехи в коллективизации деревни, достигнутые под моим руководством...

— А я пригласил Королькова...

— Нельзя обойти молчанием наши успехи в культурной революции и победе над неграмотностью, достигнутые под моим руководством...

— А я пригласил Королькова...

— Нельзя обойти молчанием наши успехи в укреплении обороноспособности Союза ССР, достигнутые под моим руководством...

— А я пригласил Королькова...

— Ну, как вы думаете, кто побеждает в наших дебатах? — спросил Сталин.

Собравшиеся дружно повернулись ко мне. Товарищ А. буквально позеленел от волнения, он боялся дышать, наверное, не без оснований опасаясь, что выдыхаемый из его легких воздух будет производить хотя и тихие, но вполне уловимые звуки, которые немедленно будут зарегистрированы кандидатами, и его присутствие в кабинете откроется. Он-то старался думать, что титаны коммунистического движения забыли о нем, увлеченные дискуссией, потому что больше всего на свете хотел в эту минуту отправиться в жюль-верновском снаряде на Луну.

Пауза затягивалась. Черт побери, ну почему я должен участвовать в этих играх?! Почему должен выбирать из очень плохого и отвратительнейшего? И все-таки мне нужно было сделать выбор. Во мне неуклонно поднималась волна ненависти. Хотелось сказать гадость — прямо в лицо.

— Я слышал вы, товарищ Киров, презираете диких муравьев?

— Я? — удивился Киров. — Да, я как-то сказал, что люди — антимуравьи по своей сущности... Так утверждает один наш уважаемый академик, старший преподаватель в ВПШ. Но о презрении он, вроде бы, ничего не говорил.

— Значит, антимуравьи, говорите! А знаете ли вы, что это ничем не подкрепленная клевета! Факты? Почему вы не приводите фактов. А я вам скажу почему! Потому что это совсем не так. Наступит еще время, когда отношения между людьми и муравьями станут по-настоящему гармоничными. Я верю в это, и сделаю все от меня зависящее, чтобы люди лучше понимали муравьев, учились у них, а кое-чем и восхищались!

Воцарилась гробовая тишина.

— Так, — сказал Сталин. — Все ясно. Завтра объявишь, что снимаешь свою кандидатуру.

Киров пожал плечами, на глазах его появились слезы.

* * *

Я прекрасно понимал уязвимость своего положения, тесно связанного с судьбой моего высокого покровителя. Естественно, я никогда бы не позволил себе столь бессмысленную демонстрацию протеста, если бы Киров не задел самые ранимые струны моей души — многолетнюю работу над монографией о повадках диких муравьев. В конце концов, мой интерес к этим существам давно уже ни для кого не является секретом, так что попытки дискредитировать муравьев должны быть пресечены самым решительным образом. А отношение ко мне Кирова?.. Есть вещи, которые не следует позволять начальству ни при каких обстоятельствах! Это как черта, которую нельзя переступать, каким бы выгодным или спасительным такой шаг не представлялся. Пусть знают, что у меня есть свои взгляды и принципы, и их следует учитывать даже людям, занимающим в партийной иерархии высокие места. А покровитель? Что ж... Никто ведь не знает, как будут развиваться события дальше. Вот возьмет и попадет в немилость. Бывает и такое... И тогда, если я не позабочусь о себе сам, никакие заслуги не помогут. Вот и получается, что вежливость вежливостью, но разрешать смешивать себя с грязью непозволительно...

В дверь постучали.

— Входите, — разрешил я.

На пороге появился Нил. Это было очень хорошо, потому что если бы я увидел какого-нибудь большевика, пусть даже маленького и незначительного, это могло плохо сказаться на моем здоровье — давление, знаете ли.

— Здравствуйте, Григорий Леонтьевич, пришел попрощаться. Завтра отправляюсь в Берлин.

— Готов?

— Как сосиска, проведшая последние пятнадцать минут своей жизни в кастрюльке на сильном огне.

— Я надеюсь на тебя.

— Все сделаю, как следует. Кстати, хочу поблагодарить вас от всей души, — познакомился благодаря нашему делу с потрясающим ученым. Никогда мне еще не приходилось сталкиваться с таким генератором идей. Да и человек он замечательный.

— О ком это ты?

— Но вы же сами сказали, чтобы я побеседовал с Максимовым, сумасшедшим, который в вашем списке значится под номером три. Только не сумасшедший он оказался. Я не понимаю одного, почему ученые в нашей стране могут познакомиться только в следственном изоляторе ОГПУ или по совместной работе в никчемных проектах, придуманных наверху?

— Об этом поговорим потом. Так что там с Максимовым? Его идеи могут быть использованы для оживления Иванова?

— Его идеи перевернут мир.

— А если вернуться к оживлению?

— Максимов утверждает, что окружающий нас мир совсем не такой, каким представляется современным ученым. Его решение проблемы оживления крайне просто — машина времени.

— Так, понятно. Займешься этим, когда вернешься из Берлина. И постарайся не терять связи с Максимовым. Чувствую, что нам он еще пригодится и ни раз.