— Ты с ней еще не разговаривал? — Женщина бросила быстрый взгляд по сторонам. — Ей совсем плохо...
Я задрал голову к небесам, очень сильно жалея, что могу призвать из пустоты, только две вещи — сигареты, да собственный кинжал.
Будь моя воля, пожелал бы чего посерьёзнее, быть может, термоядерную бомбочку? Мегатонн эдак на тысячу, чтобы уж если шандарахнуло, так громко и окончательно!
— У нее все будет замечательно. — Я лишь краем глаза решился заглянуть за горизонт событий, хрустальная линия которого, еще дрожала, звенела, но уже не грозила лопнуть, разорвавшись с эффектом противопехотной гранаты.
— А у тебя?
Пришлось погрозить женщине пальцем.
А что может произойти со мной?
Я задумался, оценивая последовательность событий и осьминога вариантов.
"Утес тигра" канул в Лету, оставляя мне жалкие обрывки сил-воспоминаний.
На первое время — хватит, а дальше — "будем посмотреть", как любил повторять один полюбившийся мне, персонаж книги.
— Ситаль. — Мигелла дернула плечом, словно проникла в мои мысли. — Мы... Умрем?
— Человек такая тварь, что, если его вовремя не остановить — привыкнет к чему угодно. — Я встал с насиженного места, под двумя светилами. — Помучаетесь, да и привыкнете. Вельда осталась в живых. Думаю, кто-то еще остался. Потоки силы, без управляющей личности, совершенно точно, не останутся.
— Да и родня, мамочкина, должна припереться. — Замр'Ан поскользнулся на камушке, взмахнул руками и, не поймай его Мигелла, полетел бы носом вперед, с обрыва высотой в полторы сотни метров, в холодную воду круглого озера.
— Не поминай, всуе... — Хрюкнул я, собираясь честно уходить, чтобы не мешать этой парочке общаться в интимной обстановке. — А то накаркаешь!
Отношения между этими двумя, как-то внезапно, скачком, превратились из спокойно-отстранённых, в жарко-любовные. Пару дней они даже прятались, как школьники, в темных коридорах и оставшихся целыми, залах.
И, как и любые влюбленные, пытались сбить пару и из нас, с Бранд.
Маг и долери — сочетание не очень распространённое. А уж бывший маг и долери — и вовсе — нонсенс!
Вот и тарится Бранд, ускользая на противоположный берег, от пустых разговоров с влюбленными.
А я...
А что я?
Мне просто хочется верить!
* * *
"Источник воспоминаний" дарует бессмертие своему хранителю. Его существование — залог выживания вида. Воспоминания — это развитие вида, ремесел и навыков.
Мне досталось так много — воспоминания нескольких миллионов живых существ. И так мало... Словно чугунный казанок, в котором варят бесконечно плов и бесбармак, я пропитался запахами воспоминаний. Но их вкуса — мне почувствовать не дано.
Разве что, на короткий миг использования сил, когда событие воспринимается мной за самую яркую реальность.
Увы, едва силы потрачены, реальность гаснет, а воспоминание становится частичками пепла, что разносит во все стороны пронырливый ветерок, играющий и с верхушками деревьев, и с клочком шерсти, прилепившегося к сухой ветке.
Мы — выбрались.
Спасла "запасливость" драконов, переходящая все мыслимые и немыслимые, рамки. Склад, в котором когда-то мы с Дедрой экипировались, такой огромный, такой... Неохватный, оказался совершенно точно не один. И даже — не два и не три. Только пустых мы нашли восемь штук!
А что?
Драконы не маленькие детки, а очень даже впечатляющие, ни разу не любящие пожрать, взрослые. И, для их пропитания мало только маминого молочка, да вкусно сваренной манной кашки. Им еще пищу духовную, подавай. С мясной подливой.
Я поправил висящий за спиной тощий мешок, почесал, поцарапанную о низкие ветки, макушку и шагнул прочь с тропинки, по которой шагали мои спутники.
Пришло время "разбегаться". Еще пара-тройка ночей и магесса почувствует, что от моих сил остался дутый пшик и заинтересуется, что же произошло. Как отреагирует Бранд — ума не приложу, да и прикладывать особо не желаю — "как ни болела, да все-же померла". Не вышло из меня принца на белом коне. И на сером слоне — тоже. Все, на что осталось сил — смыться, пока не начались расспросы, благо что, крутилось в голове одно воспоминание, об этих местах. Яркое, воспоминание.
Я и так, и эдак вертел его вчера ночью, не рискуя спустить на "магию", запоминая все хитрости лесной тропки, разделяющейся на две части: обыденную, уводящую на перевал, плотно утрамбованную тысячами тысяч человеческих ног и вот эту, едва заметную, ныряющую в оттаявший лес, путающуюся между деревьев и скрывающуюся уже через полсотни метров под козырьком внезапно выросшей скалы.
А из-под козырька, на простого смертного, глядели красные глаза волка-оборотня, очень нелюбящего, когда его беспокоят. Оттого и запутал, закрыл он тропинку к своей лёжке, чтобы люди не мешались, не суетились и не шумели, прерывая блаженную послеобеденную дрему.
Волк остался под снегом, честно поделившись своими воспоминаниями со мной, не утаивая ничего из своих секретов.
Могло оказаться так, что со смертью получеловека, его чары расплетутся, рассыпятся на серебристые нити, которые иссушит новое светило, которое Солнцем я называю лишь оттого, что другого названия не знаю, а придумывать самому — не хватает ни фантазии, ни опыта.
Да и желания, как-то нет.
Пусть будет Солнцем, хоть и другого цвета.
Тропинка оказалась в целости и сохранности — не было бы знаний о ней — пройдешь мимо и не заметишь. В одном шаге пройдешь.
Только вот, по воспоминаниям создателя, дорога была короткой — минут 15-20 легкого бега трусцой, помахивая хвостом и высунув язык.
Мне, с моими длинными ногами, пришлось шагать почти полтора часа, ежеминутно прислушиваясь к оживающему лесу, примечая подсказки и просто глядя себе под ноги, чтобы не оказаться лежащим в луже.
Оборотень из сказки, "пугалка" и любимый персонаж многих книг, судя по воспоминаниям, здорово отличался от всего того, что о ему подобных, напридумывал Голливуд или писатели-фэнтэзятники. Волчара был адекватен в любой ипостаси, массу сохранял, да и предпочитал горячую пищу, разнообразную и не особо обильную. Одним словом — образцовый гражданин.
И логово свое, волк тоже отделал с великим тщанием, не позабыв ни о посуде, ни об удобной лежанке. У дальней стены нашлась солидная вязанка хвороста, а каменный очаг, с крюком для чайника, поражал своей добротностью.
Шмыгнув носом, принялся за обустройство своего нового хозяйства: растопил жарко очаг, прогревая пещеру и изгоняя из нее запахи гнили и прелых шкур, отправившихся "на помойку" — в специально вырытую еще прежним хозяином, выгребную яму. Закипятил воду и... Устроился любоваться закатным светилом, покуривая и размышляя, где найти заварку — на первое время, и чем ее заменить, если "первое время" затянется надолго.
Кипяток, кстати, и без заварки — полезен. Горячее, вообще — полезно. Кровь быстрее бегает по венам и артериям, животик, получив сверху порцию тепла, щедро делится этим теплом со всем организмом, призывая довольно зевать, блаженно щуриться и мечтать о хорошем.
На добрых полчаса стало темно и колючие искорки звезд принялись рассматривать планету-беглянку, пытливо и подозрительно, словно припоминая, что она уже здесь была, а потом — сбежала. А теперь — снова вернулась.
Полчаса темноты и восход нового светила. Не такого яркого, не такого жаркого, такого непривычного — больше оранжево-красного, окрашивающего мир в страшные, бардовые тона, цвета начинающей остывать крови, крутобокого апельсина или редких кристаллов индийского рубина, виденных мной воочию.
Зачем я сидел и любовался всем этим бессердечным великолепием?
Я топил надежду.
Будь у меня водка — глушил бы надежду водкой, а не крутым кипятком.
Наверное, так было бы намного лучше. Короткое забытье, головная боль похмелья и... Все, я снова в полном порядке: тот, кто идет, тот идет.
Вот такая не хитрая философия поддерживала меня все эти морозные годы. А теперь... Теперь стало слишком тепло.
Показав выкатывающемуся блину светила, куда оно может катиться, выплеснул останки кипятка на землю и, поплотнее запахнувшись в тяжелый плащ, прошел в пещеру, рухнул на лежак и отрубился, словно и вправду нахлебался водки-паленки...
* * *
**
"Планета на резиночке" — я внимательно изучал собственные рисунки, "расписавшие" стены волчьей пещеры и в очередной раз качал головой, поражаясь логичности происходящего. Кто бы ни отправил в "ссылку" эту планетку, думаю, даже он не мог представить всего того, что случится с ней, на самом деле. Встали на места все странные непонятности с количеством разномастных разумных, останки Городов, притягивающихся по силовым полям, разнотипные магии, сумасшедшее количество божков всех проб и размеров.
И Драконы, куда ж без них!
По воспоминаниям волчары, пусть за окоемом ему будет Страна Вечной охоты и Молодых Самочек, Драконы покидали планету не просто так. В самом начале "закукливания планеты", они прорывались через облачность, размениваясь пять к двум — на пять улетевших — два сорвавшихся и расчертивших серые облака собственной, огненной, кровью. Меньшие по размеру — прорывались чаще. К моменту отправления планеты из знакомого нам пространства-времени, ситуация сильно изменилась — масса превратилась в единственно нужное значение и исход Драконов превратился в бегство. Судя по виденному волком, кое-кто из чешуйчатых, даже умудрялся "пристегивать" к спине и пузу по совсем сопливым малолеткам дракончикам и, добрав до нужной взлетной массы, спокойно пробивался через облачность и... Все!
Возможно, я очень хотел в это верить и выдавал желаемое за действительность, но "мои" Драконы планету покинули одними из последних.
Чушь, конечно...
Я прихлебнул кипятка и скривился от несусветной горечи настоя — за прошедший месяц из земли вылезли десятки видов трав, как я думаю, многие из них — еще те, "доисторические", относящиеся ко времени, когда эту планету населяли родственники "Повелительницы Льда", в полной своей славе и силе и я успел насобирать разных травок.
Мяту, например, я точно опознал по запаху. Зверобой и душица — эти я помнил по временам пионерского лагеря и недолгих походов по горам, вместе с дедом, который в травах толк знал, экспериментировать на себе не боялся и оттого, весь чердак нашего двухэтажного, восьмиквартирного, дома казался странным складом, повисших на длинных веревках, метелок.
Я очень хотел найти "Иван-чай", но хитрый кипрей от меня прятался. А, может быть просто и не рос в этих местах. Зато нашлась странно-чахлая травка, от запаха которой, да еще если с мятой, можно было потерять голову. По вкусу, если перестоит в кипятке — гадость несусветная! Зато голова, даже с двухдневного бодрствования, свеженькая и мыслишки бегут в аккурат по заданному направлению, не отвлекаясь на мелочи.
Понятно, что стимулятор, а то и наркотик, точнее — все, вместе взятое, но... Как курильщик со стажем, могу сказать и еще кое-что... Настой этот, явно и не явно, перетрясал сейчас мой организм, подготавливая меня либо к переселению на тот свет, либо...
Я сделал еще глоток, поднял руку и полюбовался голубоватыми искорками, у самых кончиков пальцев, превращающихся в язычки пламени.
Погасил "иллюминацию" и прошелся по останкам своих воспоминаний, с частым гребнем.
Все на месте.
Сигарета вынырнула из пачки, покраснела кончиком и замерла на уровне чуть ниже плеча, ожидая, когда я до нее дотянусь.
Затяжка и снова ревизия.
Все на месте.
Происходящее меня пугало до звезд сверхновых!
Либо я набрел на нечто, что превращает меня... Либо, что более вероятно, я становлюсь законченным нариком и этот настой меня убьет.
А на тот свет — совсем не хотелось!
Прикрыв глаза, потянулся к далекой звездочке, где-то изнутри приготовившись к чуду.
Учитывая, что в пещере, все потолки — каменные, шишка получилась знатная.
Впрочем, полы тоже — увы! — не коврами укутаны, так что копчик я ушиб совсем не по-детски...
Да еще и горячий отвар, добавил мне несколько неприятных секунд болезненного шока.
Вот так я и пришел к выводу, что со "стимулятором" надо завязывать, ведь, потянись я к звездочке не с порога пещеры, над которым нависает каменный козырек — летала бы моя промерзшая тушка в безвоздушном, космическом пространстве, как напоминание, что глупость наказуема. И, чаще всего — наказуема смертельно.
Были, конечно, и положительные стороны... Отчего-то, совершенно не хотелось жрать. Словно организм получал необходимые калории то ли из воздуха, то ли из этого самого, настоя. Курить тоже хотелось крайне редко, даже в моменты серьезнейшего мозгового штурма, когда я обрабатывал пришедшую в голову мысль о логичности происходящего в этом мире, зарисовывал примерные схемы и ругал себя последними словами, что выкинул математику из головы, сразу по выходу из школы!
И очень радовался своему характеру и привычке доводить все до конца.
Травы — все подряд, на всякий случай — были убраны в дальний угол пещеры, котелок вымыт, а потом еще и еще раз. От избытка паранойи, воду в нем кипятил почти два часа, "на всякий случай".
Разобрался с вещмешком, заброшенным на дальнюю полку и, разобрал оставшиеся еще с города Драконов, продукты. Ничего не поделать, летающие сквалыги знали толк в еде, ее хранении и, без магии, на мой взгляд, тут не обошлось.
Ну, не могу я поверить, что "колбаска" размером с первую фалангу девичьего мизинца, спокойно разваривается до размеров килограммового куска мяса! Правда, воды при этом, уходит литра два — два с половиной. Но ведь, после варки такого куска, на поверхности бульона плавает самый настоящий жир, а мясной дух — разит наповал с десяти метров!
Одного такого "кусочка" и в лучшие дни мне хватало на три-четыре дня, а сейчас...
Набив брюхо и сыто икая, устроился на импровизированной кровати — крепко сколоченных еще первым хозяином, досках, накрытых моим собственным плащом.
Можно ругать меня за ленность, можно восхищаться моей лени, но... За все время, проведенное в этой пещере, я сделал только три вещи: выбросил сгнившее барахло, собрал охапку разных трав и... Расчеркал стены белыми линиями, объясняя для себя теорию "планеты-на-резинке".
И — все.
Весь марафон по зиме, встречи и прощания, разбор завалов и прощание со спутниками, точнее — трусливое бегство от спутников, выпило остаток моих сил, оставило от меня — совершеннейшую развалину.
И найти снова силы хоть на что-либо — даже и желания не появлялось.
Осталось признать маленький, но вельми неприятный факт — я сломался. И, сейчас, валяясь на кровати, фрустрируя и медитируя, с легкостью добавил себе еще одно озарение — сломался я не "сейчас", не попав в этот мир, не став "Ситалем", а намного раньше.
Тогда, когда в темной монтажке, сделал шаг к яркому, шунговому экрану и, закрыв глаза, сделал еще один, маленький шажок, вперед.
"До рефлексировался...!" — Я со злостью повернулся на бок, лицом к стене, завернулся в плащ и... И снова выругался — сон отказывался принимать меня в свои объятья. Он витал рядом, гладил меня кончиками своих крыльев-сновидений, но дать покой взведенным нервам — не давал.
