— С вашего позволения, мы оставим вас, — еще раз поклонился граф и собрался было уходить, как вдруг взгляд панны Агнешки остановился на его спутнике, и девушка невольно вскрикнула:
— Вы?!
— Вы знакомы? — удивленно спросил посланник.
— Не припоминаю, — пожал плечами молодой человек.
— Не припоминаете? — почти взвизгнула она. — Зато я вас хорошо помню! Вы офицер этого ужасного герцога Мекленбургского! Вы были с ним, когда он захватил наш бедный Дерпт... это шпион!
— Что? — насторожился королевич.
На поднятый шум стали оглядываться окружающие. Многие шляхтичи подходили ближе, внимательно прислушиваясь к происходящему. Наконец к королевичу и его спутникам подбежал отец панны Агнешки.
— Что случилось, дорогая?
— Ваша дочь утверждает, что этот человек был среди людей герцога Мекленбургского, когда он захватывал Дерпт, — любезно пояснил ему Казановский, настороженно поглядывая на офицера.
Пан Теодор Даждбог внимательно присмотрелся и уверенно заявил:
— Да, я узнаю его, это пан Болеслав фон Гершов, и он действительно служил этому дьяволу!
— Что вы на это скажете, лейтенант?
— Ничего.
— Ничего? — с возмущением воскликнул бывший воевода Дерпта. — Да ведь вы, разбойники, дочиста ограбили меня...
— Я наемник, герр Карнковски, — пожал плечами офицер, — в ту пору я служил герцогу Мекленбурга, как сейчас — королю Богемии.
— Вы раньше этого не говорили, фон Гершов, — заметил посланник.
— Вы раньше этого не спрашивали, — безучастно откликнулся лейтенант.
— С вашего позволения, господин граф... — вмешался в разговор второй офицер.
— Говорите, капитан.
— Лейтенант служит со мной уже четыре года, и за это время мы где только не побывали. Я, конечно, знал, что он прежде служил в войсках герцога Иоганна Альбрехта, и не в обиду будь сказано, среди нас, рейтар, это лучшая рекомендация. Так я вот что скажу вам, господин граф: нет ни малейшей вероятности, что он шпион московитов.
— В самом деле, — согласился Хотек, — если война длится сколько-нибудь долго, то люди этой профессии успевают побывать на всех сторонах.
— Совершенно верно, господин граф, — поклонился капитан.
— Что же, полагаю, инцидент исчерпан, ваше королевское высочество, продолжайте развлекаться! — попрощался посланник.
Через некоторое время оба офицера оказались в шинке и, заказав по доброй кварте пива, стукнули кружками.
— Что, Болеслав, испугался? — спросил капитан, ополовинив свою.
— Вот еще, — усмехнулся фон Гершов, последовав его примеру.
— Испугался, — удовлетворенно заявил ему собеседник, — иначе ты не стал бы пить.
— Иди к черту!
Довольный капитан засмеялся, и они снова приложились к пиву, а выпив, потребовали еще.
— Так-таки и не помнишь этой расфуфыренной девчонки? — снова заговорил он, когда им принесли требуемое.
— Я что, должен всех продажных девок помнить на своем пути?
— Ты думаешь, она продажная девка?
— Знаю! Вопрос лишь в цене.
— Похоже, она крепко ранила тебя в сердце, дружище.
— Она мне жизнь сломала.
— Ха-ха, какие слова! — засмеялся было капитан, но затем резко оборвал смех: — Ты знаешь, что мы скоро возвращаемся?
— Откуда? Я думал, что мы пойдем в Московию вместе с этим напыщенным принцем.
— Нет, у нас много дел в Богемии.
— Мне все равно!
— Вот и правильно. Только граф велел мне подыскать человека, которого можно отправить с письмом в Померанию. Очень важным письмом.
— А я тут при чем?
— Ну, ты ведь померанец...
— И что, ты хочешь отправить офицера как простого гонца?
— Не простого, Болеслав. Дело весьма важное. К тому же граф не забудет этого происшествия, и когда мы вернемся, у него и отцов иезуитов к тебе могут возникнуть вопросы. Ей-богу, тебе лучше держаться пока подальше от Богемии. Потом вернешься, все позабудется или вовсе будет не до того.
— А у тебя не будет неприятностей?
— С чего бы? К тому же я думаю на время оставить службу. Ты ведь знаешь, что я нашел одну богатую вдовушку, а это такой товар, что долго не залежится...
— Спасибо тебе, капитан Вааль, я твой должник.
— Я же просил — не называй меня так! Я женюсь, разбогатею и буду зваться как благородный господин, к примеру — фон Вальденштейн! А должок... кто знает — может, и вернешь.
Ранним утром, не успела еще просохнуть от росы трава, на Поганое поле вышли царские полки. Всюду раздавались мерный топот ног, сухой треск барабанов и гортанные команды офицеров. Первыми прошли немцы из Мекленбургского полка и, на ходу перестроившись из колонны в две батальные линии, заняли левый фланг. Следом несколько менее стройно, все-таки довольно ловко вышли стрельцы в красных кафтанах и заняли центр. Следующими старательно маршировали на правый фланг солдаты из недавно сверстанного полка нового строя, для большинства которых этот смотр был первым. Хотя опытных солдат среди них немного, маневр был проделан быстро и четко. Так что даже обычно скупой на похвалу полковник Гротте одобрительно кивнул головой и буркнул в усы: "Гут!"
Затем раздался стук копыт, и на поле появились пушкари из царского артиллерийского полка. На каждое орудие приходилась шестерка крепких ногайских лошадок, уверенно тащивших свой груз. Следом за ними четвериком везли телегу с зельем[28] и прочим припасом, а прислуга, за исключением нескольких начальных людей, гарцевавших верхами, бежала рядом. Достигнув назначенных им мест, пушкари споро отстегивали упряжки и, передав их коноводам, выкатывали орудия в первую линию пехоты. Каждый из них настолько хорошо знал свое дело, что казалось, будто пушки двигаются и заряжаются сами собой, и мало кто подозревал, скольких трудов стоила подобная слаженность.
Тем временем с другой стороны поля строились кавалеристы: рейтары, кирасиры и драгуны. Едва ратники достигли готовности, командовавший конницей Никита Вельяминов махнул воеводским шестопером, и рейтарский полк пришел в движение. Сначала шагом, потом все убыстряя аллюр, московские дворяне двинулись на пехотную линию. Казалось, что тяжелая кавалерия непременно стопчет осмелившихся стать на ее пути пехотинцев, однако у тех было свое мнение. Первыми в дело вступили пушкари, вжавшие фитили в затравки своих пушек и давшие дружный залп по атакующим конникам. Будь их орудия заряжены ядрами, а не соломенными пыжами, рейтары наверняка недосчитались бы многих своих товарищей. Позиции обороняющихся затянул дым, под прикрытием которого из строя выбежали саперы, таща на ремнях рогатки, и быстро установили их на пути конной лавы.
Рейтары, впрочем, тоже были не лыком шиты и, доскакав до преграды, развернулись и принялись караколировать. В ответ по ним дали несколько залпов из мушкетов, пищалей и пушек, все-таки заставив отступить. Тогда окольничий ввел в дело драгун. Те быстро пересекли поле и дали залп по пехоте, под прикрытием которого их спешившиеся товарищи ринулись к рогаткам и принялись их убирать. Стоящие за заграждением пикинеры не ожидали подобной подлости, но, не растерявшись, бросились вперед, пытаясь достать противника своим оружием. Слава богу, что в чаянии маневров у пик не было наконечников, иначе это бы стоило многим драгунам жизни.
Впрочем, копейщики и тут не сплоховали и принялись лупить своих противников плашмя как оглоблями. Те пробовали отвечать, однако у защищенных панцирями и шлемами пехотинцев было преимущество. Тем не менее осатаневшие от такого противодействия драгуны все-таки растащили заграждения и кинулись драться. Конечно, их ружья были короче пик, но многие пикинеры, на свою беду, успели их поломать и не смогли отбиться от ловко махающих прикладами противников. Пока они так "развлекались", Вельяминов подтянул к образовавшимся проходам кирасир и был готов атаковать, но тут я велел трубить отбой. Кавалеристы, услышав сигнал, организованно отошли, кроме тех, кто продолжал ожесточенно драться с пехотой. Расходившихся вояк впору было разливать водой, но, слава богу, вскоре и их утихомирили.
— А все-таки, Хайнц, мы твои заграждения развалили и, не останови нас государь, порубили бы в песи! — горделиво заявил Вельяминов командиру оборонявшихся.
— Прости, Никита Иванович, — не согласился с ним Гротте, — но будь наши ружья заряжены свинцом, а не паклей, вы бы до рогаток даже не дошли.
— Чего бы это? — нахмурился окольничий.
— Ладно-ладно, — прервал я спорщиков, — вы еще подеритесь, горячие финские парни!
— Зачем драться, мой кайзер, — флегматично отозвался немец, — все и так ясно.
— Что тебе ясно? — окрысился Вельяминов.
— А ты что скажешь, Анисим? — спросил я у стрелецкого полуголовы, не обращая внимания на спорщиков.
— Ежели ляхи попрут на нас так же, как Никита Иванович давеча, — спокойно отвечал умевший зрить в корень Пушкарев, — побьем супостата!
— Клюге?
Командовавший новоприборным полком наемник лишь развел руками:
— Ваши солдаты еще неопытны, но уже знают свое дело, ваше величество; а в обороне, под прикрытием артиллерии, они будут непобедимы.
— Понятно, а что по действиям конницы скажете, господа стратеги?
— Рейтары действовали неплохо, — отвечал, поразмыслив, Гротте, — на рогатки не налетели, караколировали весьма изрядно. Будь на нашем месте гайдуки или казаки, наши бы их смяли.
— Федькины драгуны умно подошли, — поддакнул Анисим, — не на нас, а на новобранцев. Ну и рогатки разобрали. Молодцы, чего там!
— А почему это на вас — не умно? — удивился Клюге. — Пикинеры лучше стрельцов!
— Это смотря когда, — охотно пояснил стрелец, — ваши-то с жердями стояли без наконечников, а мои с бердышами. Начнись драка — куда больше побитых было бы!
— Кстати, жертв много? — встрепенулся я.
— У других не знаю, а у меня нет! — заявил Пушкарев. — Пара стрельцов порохом морды опалили, оттого что на полку сыпали без ума, а так ничего — бог миловал.
— Покалеченных нет, — отрапортовал Клюге, — два десятка пикинеров помяты в драке с драгунами, но доспехи защитили!
— У тебя как? — обернулся я к Вельяминову.
— Слава богу, благополучно, — отмахнулся тот, — несколько лошадей охромело, да когда с пушек палить начали, кое-кто наземь сверзился.
— Хоть не сильно зашиблись-то?
— Да не знаю, а только если в седлах не держатся, так и не жалко! Чай, не гультяи поверстаны, как у Федьки.
— А у него как?
— Так вот он, пусть сам и доложит.
Услышав, что разговор про него, Панин вышел вперед и, сняв шапку, поклонился.
— Два десятка побитых, государь. У кого ребра сломаны, у кого руки-ноги, а иным по голове пришлось. Однако до смерти никого не убили.
По лицу поручика было видно, что переживает за потери, но глаза не прятал и смотрел не мигая.
— Не журись, ротмистр, тяжело в учении, легко в бою!
— Поручик я, — вздохнул Федор.
— Я сказал — ротмистр, значит, ротмистр! Ишь чего удумал, с царем спорить!
— Что?.. Я... государь...
— Ладно-ладно, до Москвы доберемся, получишь указ на руки. Ты — ротмистр, прочих начальных людей — в поручики, а нынче... держи вот.
Повинуясь моему знаку, один из свитских вытащил загодя подготовленную шпагу с богато украшенным эфесом и с поклоном передал ее мне. Я принял оружие и тут же протянул его новоиспеченному ротмистру. Панин осторожно, как святыню, принял награду и, вынув ее из ножен, истово приложился губами к клинку.
— Ну что же, — продолжал я, — драгуны с солдатами экзамен выдержали, что про пушкарей скажете, господа большие начальники?
— Пушкари работали хорошо, — важно заметил Гротте, — я побывал во многих сражениях, но никогда не видел ничего подобного. Могу, не кривя душой, сказать вам, ваше величество, что ваша артиллерия — лучшая в Европе!
— Так уж и лучшая? — усмехнулся я в ответ. — А кто говорил, что короткие шестифунтовые пушки никуда не годятся?
— И сейчас скажу, — пожал плечами полковник, — в любой другой армии они были бы почти бесполезны. Дело не в пушках, мой кайзер, дело в том, как вы их применяете. Пущенное в упор ядро сделает просеку во вражеском строю, а картечь и вовсе будет смертельна. А учитывая, с какой скорострельностью они могут давать залпы, — ваша армия непобедима!
— А пороху пожгли... — вздохнул долго молчавший Вельяминов, — на немалый поход хватило бы. В думе коли узнают — с ума сойдут.
— А вот для того ты у меня в Пушкарском приказе судьей сидишь, — улыбнулся я, — чтобы те, кого это не касается, ничего не знали.
— Оно так, — тоскливо отозвался Никита, — в пушках я не больно-то разумею.
— А тебе зачем? Твоя забота — споры разбирать, а дело дьяки да мастера знают. Ну и я немножко!
К слову сказать, мой окольничий совершенно напрасно прибеднялся. Разумеется, в некоторых тонкостях он не разбирался, но учиться зазорным не считал, а потому не стеснялся спрашивать у более знающих людей. Что же касается управления людьми, тут он был на своем месте. Мастера пушечных дворов были сыты, одеты, исправно получали жалованье и потому место свое ценили. Из волостей и сел, приписанных к приказу, жалоб на него тоже не поступало, что по нынешним временам редкость. Иной раз мы с ним до хрипоты спорили, причем главным образом по поводу этого самого артиллерийского полка.
Во-первых, Никита не желал понимать, зачем в нем так много людей. Все-таки их содержание стоило денег. Каждый раз, когда из пушечного двора поступала новая партия пушек и к ним уже был готов расчет, он вздыхал, делал вид, что соглашался с тем, что обученный резерв необходим, но стоило пройти времени — и бодяга начиналась по новой. Во-вторых, к необходимому типу пушек мы пришли далеко не сразу. Эксперименты шли довольно долго, меняли все: калибр и длину ствола, форму каморы, с лафетом намучились так, что страшно вспомнить. В конце концов получилось довольно короткое орудие, стрелявшее шестифунтовым кованым ядром или каменной картечью. Из-за короткого ствола дальность была невелика, однако пушка получилась относительно легкой и могла действовать в пехотных рядах, к тому же ее можно было заряжать быстрее.
Правда, ядра, саржевые[29] картузы и порох обходились в немалые деньги, но дело того стоило. Если Ван Дейку удастся наладить литье чугуна, ситуация с ядрами должна улучшиться. К тому же я собирался перейти на чугунную картечь и даже приказал закупить в Швеции жести для поддонов. Никита пока не знал, для чего она нужна, и, наверное, поэтому молчал. Что он скажет, когда узнает об истинном назначении этого довольно дорогого материала, я не хочу даже думать. Впрочем, полагаю, как всегда: сначала постонет, а потом, увидев результаты испытаний, скрепя сердце согласится.
Тем временем раздача слонов продолжалась. Иоахим Клюге, бессменный заместитель Хайнца Гротте стал наконец полковником. Подготовленный им полк нового строя был недурно обучен, так что заслужил. Началось все с того, что после потерь в полк Гротте стали брать русских рекрутов. Командиров они понимали плохо, но потихоньку научились. Потом, когда прибыло пополнение из Мекленбурга, русских солдат свели в отдельную роту, позже их стало две, затем батальон, и, наконец, развернули в полк. Начальные люди от командира роты и выше были пока из немцев, а младше них — дослужившиеся из нижних чинов. Впрочем, это временно, вон у драгун прежде тоже все начальство было немецкое, а теперь целый русский полк под началом Панина. Почему он только ротмистр? Ну, пусть послужит еще, глядишь, и в полковники выбьется. К тому же ротмистру меньшее жалованье полагается. Такая вот арифметика. Вельяминов и так "целый окольничий", придет время — станет боярином, но не сейчас.
