Все посмотрели на Тома:
— Томас, ты самый быстроногий.
Том бестрепетно подошел и взял конверт, пользуясь оказией разглядеть гостя поближе. Моряк... Ну, военный моряк. Отглаженная форма, начищенные ботинки. Флаг большой, красный — а полумесяц на нем, наоборот, маленький, в левом верхнем углу, чем-то перечеркнутый. Не смуглый, хотя и черноволосый, но на турка не похож совершенно.
— Что в послании, добрый сэр? Или секрет?
— Никакого секрета, джентльмены. Правительство Его Величества Георга высадило войска в Архангельске и Владивостоке. Мое правительство — Советскую Россию — это совершенно не устраивает.
Все докеры подскочили разом: живой коммунист! Здесь, в Скарборо!
— Поэтому имею приказ бомбардировать порты и военные предприятия на вашем побережье. Сожалею, джентльмены, но война. Даю вам два часа, считая от сей минуты, затем открываю огонь. Цель у меня только порт и рейд, по жилым кварталам стрелять я не планирую. Но, сами понимаете, эллипс рассеивания такая штука, что прилететь может и в город. Так что, Томас, поторопись. Мэру еще эвакуацию объявлять.
— Сэр... — Джошуа помедлил. — Вы не ведете себя подобно гуннам, не нападаете внезапно. Вам, конечно, виднее, но вас наверняка перехватят на отходе.
Моряк улыбнулся — докеры отшагнули на пару футов.
— Именно, джентльмены. Именно перехватят... Честь имею.
Затем коммунист прыгнул обратно к рулю, дернул канат — наброшенный швартов неожиданно сам собой развязался и змеем скользнул в катер. Взревел мотор, полетели брызги, катер полным ходом унесся в поднимающееся солнце.
Том рванул с места и понесся в контору капитана порта, где имелся телефон — пожалуй, сейчас он бы опередил чертов катер. Старый Джошуа подобрал крюк, осмотрел ватагу и развел руками:
— Что ж, джентльмены... Сдается мне, у нас образовался неожиданно большой перерыв...
* * *
Перерыв решили объявить на полчаса: только ум проветрить. Всем не терпелось услышать, что же дальше за столь невероятным началом? Глядя на клубящуюся под высоченными сводами толпу, на снующих между колонн людей, Ленин подумал, что залы Александровский с Андреевским стоит объединить в один. И назвать, скажем, Зал Заседаний. Так аудиторию можно всю охватить глазами, а видеть реакцию на выступление для оратора важнее всего.
Вот где сейчас Корабельщик?
Пришелец отыскался уже в соседнем, Александровском, зале. Толпа обступила его, не замечая драгоценных росписей и осыпала вопросами. Кто-то даже схватил за пуговицу бушлата:
— Откуда у вас эти знания? Почему мы должны верить, что вы в этом понимаете?
— Я же говорил! В моей стране произошло именно так. Вот я родился при одном строе, а взрослел и жил уже при другом. А, поскольку при новом строе инженеры оказались не нужны, а нужны прохвосты, то и денег у меня не стало. Вот я и вписался в эксперимент, — смешок, — других-то желающих не сыскалось.
— Почему это? Не могу представить, чтобы полет на другую звезду оставил совершенно равнодушным!
— Потому, товарищ Луначарский, что лететь хотя бы к ближайшей звезде придется несколько сотен лет. Скорость луча света наибольшая из возможных, но попробуйте-ка сперва достичь ее. У вас этим занимается господин Эйнштейн, кажется, швейцарского подданства. Он растолкует получше.
— Но, если длительность вероятного полета превышает сотню лет, куда же возвращаться путешественнику?
— Вы правы, в таком случае путешественнику вернуться некуда. Все ровесники его к тому времени умрут. А сам путешественник может считаться мертвым почти с момента отлета. Вот потому-то на мое место никто и не рвался.
— Что за ужасы вы говорите! Скажите лучше, как сделан этот ваш мандат. Каким способом рисуются эти буквы?
— М-м... Теряюсь, Абрам Федорович. Теряюсь. Понимаете, у вас даже электровакуумных трубок пока что нет. А тут и не жидкие кристаллы даже, тут наномеханика... — гость с искренним огорчением развел руки. — Много нужно рассказывать.
— Тогда важно знать, надолго ли вы к нам?
— Рассчитываю на пятнадцать лет, надеюсь на семнадцать. Ручаться можно только за десять. На этот-то срок и рассчитан мой план.
— Что за план?
— Я расскажу его на заседании Совнаркома, чтобы не повторяться.
— Логично.
— Соглашусь.
— А скажите, как у вас обстоит...
Из толпы к двери в Кавалергардский зал отошли двое ученых. Бородки, очки, уложенные волосы, черные костюмы, начищенные туфли — две капли воды, различие лишь в том, что первый академик прихватил из дому словарь иероглифов, а второй пришел с пустыми руками. Ну да это попугаи отличаются пестрым оперением. Яркость человека — яркость его интеллекта!
Ученые посмотрели в проем: по всему Кавалергардскому залу клубились и переговаривались военные. Курили: в Андреевском зале этого не позволяли, а в Кавалергардском имелся камин. Деловито подтягивали пояса, принимая вид суровой готовности буквально ко всему; впрочем, в год от рождения Христа одна тысяча девятьсот восемнадцатый, от начала же революции второй, военные вполне себе были готовы именно что ко всему. Немалая их часть не только наблюдала крушение прошлого мира, но и вполне активно в том участвовала, обретя в новой армии чины и надежду на продвижение в оных.
— Вот люди, — один из ученых показал на буденновки, фуражки, повязки. — Радостно шествуют в музей смерти, думая, что в сей экспозиции они посетители. А они экспонаты. Не так ли и мы радостно внимаем знаниям, сотрущим наш мир полностью? Что взрастет на его месте, воистину Бог весть!
Второй ученый рассеяно глядел на золотые завитки вензелей последнего императора, восхищаясь про себя тонкостью работы неведомых мастеров, и потому ответил нескоро:
— Наука вся построена на словах и мыслях наших предков. Наших давно умерших предшественников. Те же доктора со студенческой скамьи учатся анатомии и хирургии прямо на трупах. Так нам ли бояться мертвых? Отчего же нам и не зачерпнуть из нового источника? Тем более, что источник сам предлагает всю и всяческую помощь?
Первый ученый побарабанил пальцами по толстой книге с тиснеными китайскими знаками на обложке:
— Мир мертвых всегда враждебен миру живых. Помните об этом. А так-то да, выгоды здесь можно приобрести куда большие, нежели с реки Ялу.
— Лишь бы не окончилось так же, — поморщился второй профессор. И оба они повернулись к своим креслам: перерыв заканчивался.
* * *
Заканчивался выдуманный грузчиками перекур. Красный гидроплан поднимал не так много, чтобы при погрузке жалкого десятка тюков делать еще и перерывы. Но как же не налить гостю стаканчик красного, не выспросить о новостях? Гость возит почту, значит, и слухи тоже. Так что грузчики пусть отдохнут, а синьора пилота просим, очень просим, за счет заведения.
Налили по первой. Закусили горячей пастой с тертым сыром здешнего монастыря. Сыр не имел громкого имени, не славился среди парижских кулинаров, чему местные только радовались: нам больше останется. Гость благодарно принял стаканчик, навертел на вилку закуску. Попробовал, довольно кивнул.
— Синьор, — первым спросил старшина грузчиков, полуголый здоровяк Марио, — верно ли говорят, что в Фиуме провозгласили республику?
Гость прожевал пасту, вздохнул:
— В Риме пока спорят. Муссолини не хочет выделять на это своих фашистов. А без поддержки даже iL Poete опасается не сдюжить. Говорит, повести людей на смерть много ума не надо. А вот победа...
— Да, — проскрипел дедушка Джеронимо, — в Италии нынче не быть фашистом, пожалуй, и невозможно.
Под крики завязавшегося спора налили по второй. Закусили свежайшей рыбой, выловленной буквально только что и отдавшей богу душу на решетке во имя итальянской кухни. Гость с очевидным намеком поглядел на часы.
— Ты хороший пилот, наверстаешь, — отмахнулся староста деревни, круглый и хитрый Меркуцио. Названный в честь бога торговли, толстяк всякий раз умолял пилота взять пакетик — ну совсем небольшой! Родственникам! Не на продажу, только для себя!
Марко всякий раз отказывался, подозревая в том пакете коричневые баночки “Марк", от которых дурели немцы в окопах — либо простой безыскусный кокаин, от которого дурели сейчас вообще все.
Правду сказать, и жизнь пошла такая, что не сдуреть сложно. Гидроплан “Савойя-Маркети" S.21, сложнейшая штука, изящнейшее изобретение человеческого гения. А починить его дешевле, чем семье опытных механиков прожить месяц... Как тут не возить белый порошок?
Марко пока держался. И даже в ресторане на острове давней подруги, Джины Одескальки, еще платил за обеды, позволяя угощать себя только вином. В конце-то концов, это Италия. Тут стакан вина ни к чему не обязывает.
Впрочем, по третьей Марко уже пить не стал:
— Что вы, синьоры, мне же сейчас лететь. Примите мою благодарность. Марио?
Марио кивнул, вышел из траттории на причал. Над сонным уголком Адриатики, продремавшем века и тысячелетия, от Ромула до Гарибальди, раскатился громкий баритон:
— Подъем, лежебоки! Почта уже пришла! Кончай перерыв!
* * *
Перерыв заканчивался и народные комиссары, и приглашенные ученые, и привлеченные небывалыми новостями самые высшие военные — кстати, кто-то из них сегодня прыгнет еще выше, на место убитого Троцкого! — снова собрались все в том же Андреевском зале, под высоченными сводами, между вызолоченных колонн, невежливо повернувшись спинами и боками к позабытому трону.
Председатель Совнаркома Владимир Ильич Ленин выразил общее мнение резким взмахом блестящего молоточка:
— Довольно! Хватит откладываний! Ваш план! Сейчас же!
Корабельщик снова поместился в стенках П-образной кафедры. Бумаги с тезисами доклада ему не требовались, потому как пришелец снова развернул слева от себя, прямо на воздухе, мерцающее невероятное полотно.
Затем он поднял руки и держал их протянутыми к людям до наступления полной тишины. Он помнил, какими видел этих людей во сне.
— Главная идея моего плана состоит в создании путей выхода для энергии распада, энергии взаимной ненависти. Когда битва заходила в тупик, и силы войск уравнивались, тот же самый Чингисхан давал противнику “золотой мост", возможность бегства. Увидев окно, противник уже не помышлял стоять насмерть или хотя бы хлопнуть напоследок дверью: каждый мечтал уцелеть сам, и вместо войска получалась толпа одиночек. Так нас купили в мое время; так же я предлагаю выиграть вам.
— Компромиссы?
— Да, Владимир Ильич. Если потребуется, мы и с чертом вступим в сношения. Только со своим рубанком, разумеется.
Зал не отреагировал на дикую непристойность, и потому пришелец просто возжег на синем своем полотне карту бывшей Российской Империи:
— Вот окраины. Финны, поляки, прибалты. Пусть идут. Пусть берут суверенитета, кто сколько унесет. На западных рынках они нужны только в качестве покупателей и дешевого рабочего мяса. Не мы должны посылать к ним конные армии — они должны проситься к нам в союз от судьбы нищей окраины капиталистического мира.
— Как же земшарная республика Советов? Как же социалистическая идея?
— Гибель Советской России — а я только что рассказал одну из возможностей этого добиться — похоронит и саму социалистическую идею. Сейчас люди думают: социализм возможен, и коммунизм тоже. После нашего краха всякий скажет: русские пробовали, не вышло. Значит, все ложь. Вы этого желаете?
— Тишины! Прошу тишины, товарищи! Зададите вопросы в прениях! Так докладчик никогда не завершит изложение мысли!
— Благодарю, Владимир Ильич. Итак, прежде начала строительства хоть социализма, хоть капитализма, следует отразить вторгшихся врагов и получить мир сроком хотя бы на двадцать лет. Хорошо бы на пятьдесят, но это утопия. За такой большой срок новые противоречия образуются неизбежно.
Корабельщик на карте показал флаги: англичане в Мурманске, французы вокруг Одессы, немцы на всей Украине, до самого Дона; на самом Дону атаман Краснов, делающий ставку на тех же немцев. Далеко на краю карты японцы во Владивостоке; когда там вспыхнул флажок, Ленин проворчал довольно разборчиво:
— Владивосток далеко... Но ведь это город-то нашенский...
— Первым пунктом плана заставить интервентов убрать войска. Конкретные способы я предлагаю пока отложить, ибо все они секретные. Но предположим, что интервенты ушли. Даст ли нам это победу?
Все молча согласились: разумеется, нет.
— Верно. Кроме интервентов, у нас имеются сотни тысяч наших же сограждан, стоящих за монархическую идею и белое дело. Все они бегут или собираются бежать на Дон. А зачем они нам там нужны?
Собрание оцепенело от настолько прямолинейной постановки вопроса. Засмеялись.
— На Дону казачки, у казачков шашки востры, у казачков кайзер Вильгельм в союзниках, меняет им на хлеб оружие и патроны. На что им тысячи офицеров с боевым опытом, на что им тысячи восторженных юношей, обманутых призраком блеска прогнившего самодержавия?
На карте осветился юг России: белый полуостров посреди Черного Моря.
— Пусть-ка все они катятся в Крым. Перешеек там узкий. При нужде срыть его недолго хоть аммоналом, хоть просто артогнем перекрыть в три слоя. Границу держать несложно: всех впускать, никого не выпускать. И обратите внимание, климат превосходный, это не в Сибирь при царе. Сибирь, товарищи, нам самим понадобится и много пользы принесет.
— Постойте! А флот? А Севастополь?
— Есть Одесса, Херсон, Поти, Батум. Есть Азовское море. В Таврических степях, севернее Крыма, хорошо получится буферная республика хлеборобов-анархистов. Кто по Кропоткину хочет “хлеба и воли" — пусть свободно едет к ним. На границе с белогвардейским Крымом не забалуешь, быстро выучишься и винтовку держать, и землю пахать. Вот и пусть бодаются, пока мы будем социализм строить.
— А если не захотят ехать в Крым?
— А мы им туда вот этот полог с трона, — Корабельщик показал на горностаевый балдахин. — Самый что ни на есть рассвятой монархический фетиш. Да что я про мягкую рухлядь! Можно ведь живого царя. На царя монархист хорошо идет, уловистая штучка царь!
Снова прокатился вал смешков, затем Середа пробасил:
— Это какого еще царя?
— А что, гражданин Романов и семейство его разве уже расстреляны в Екатеринбурге?
Собрание оцепенело. Нарком внутренних дел Петровский уронил очки. Прокашлялся и ответил:
— Товарищ Берзин двадцать второго июня телеграммой доносил: были живы. Но между нами и Уралом белочехи. Как Романова с семьей привезти? Семьсот верст, а прямого пути нет, разве только через Царицын, так это месяц объездов.
— Ах, черт! — наклонившись к Ленину, тихонько сказал Сталин. — Товарищ Ленин, соглашайтесь на все. Вот почему дирижабли сегодня прибыли в Москву. Это значит, наш гость с Хуго Эккенером договорился заранее, и план этот придумал давно. Немец не дурак, мазурику и пустозвону не поверил бы. На дирижабле до Екатеринбурга всего-то сутки лету, и задержать его чехам нечем. Ах, ловок, черт! И дирижабль не один вызвал, от случайной поломки меры взял. Три цеппелина поднимут роту. Забрать Романовых — и сразу оттуда прямиком в Ливадию, в царский же дворец. Вот зачем он с этим южным анархистом хороводился, как его там? Скромный?
