Роман Злотников Генерал-адмирал Война

Так вот, когда англичане согнали в Трансвааль бо́льшую часть своей армии и стало ясно, что бурам не выстоять, великий князь и пригласил буров на Дальний Восток, в Маньчжурию — в те места, в которых только что отгремела Русско-японская война и по поводу которых ни у кого не было сомнений, что они теперь надолго перешли под руку России, несмотря на то что формально эти земли вроде как по-прежнему принадлежали империи Цин. Впрочем, сейчас это уже было не так. До капитана дошли слухи, что по весне между Российской империей и новообразованным государством Маньчжурия был подписан договор о границе, по нему России отходили земли вокруг Китайско-Восточной железной дороги и к северу от нее. Взамен Россия давала гарантии о соблюдении территориальной целостности нового государства и выплачивала какую-то сумму. Ну или должна была выплатить в течение определенного времени. Деталей капитан не помнил, да и не слишком ими интересовался — война... Так вот, буры, принявшие приглашение великого князя, как раз и переселились в те места. И образовали Маньчжурское казачье войско. Но насколько знал капитан, вызывать их оттуда вроде бы не планировалось. Хотя с момента Русско-японской войны прошло уже более десяти лет и отношения с японцами складывались неплохо, сильно оголять Дальний Восток российские власти опасались. Или в последнее время что-то переменилось?

Зайдя в избу, Роксошанский кликнул ординарца и велел ему накрывать на стол — время было обеденное, да и гостя пригласил как-никак.

Войсковой старшина прибыл не один, а в сопровождении двоих есаулов. Капитан тоже обзавелся компанией — позвал двух командиров звеньев, старшего механика и врача эскадрильи. Третий командир звена, поручик Неровинский, сразу после утреннего совещания, когда стало ясно, что нелетная погода — это надолго, отпросился у него в отпуск в соседний городок Лосице. У поручика там были какие-то дела, скорее всего сердечные.

После представления друг другу все расселись за столом, и капитан сделал комплимент молодым спутникам войскового старшины:

— Господа отлично говорят по-русски.

Один из есаулов в ответ улыбнулся и пояснил:

— Молодые у нас все говорят. У нас все ходят в школу, а там большинство предметов преподают на русском языке, только Закон Божий на староголландском.

— Вот как? Не знал, — покачал головой Роксошанский. — Давно... — он запнулся, не зная, как спросить, но потом осторожно договорил: — из дома?

— Из дома давно, — отозвался войсковой старшина, — почти месяц.

Капитан понимающе кивнул. Судя по срокам, их вызвали, когда здесь посыпался фронт. Ну да тогда такая ситуация была, что войска снимали откуда ни попадя, даже с Австрийского фронта перебрасывали. Так что и там фронт откатился к Карпатским перевалам. Но если бы германца не сдержали здесь — там в любом случае пришлось бы отступать. Иначе германец ударил бы в открытый фланг. Впрочем, здесь пока еще ничего не было решено...

— И как там у вас?

— Сейчас спокойно. После того как японцы с нашей помощью взяли Циндао, генерал-губернатор отменил для войск повышенную боеготовность. Японцы теперь слишком заняты — берут под свою руку германские владения в Китае, их войска потоком идут туда. Да и не слишком много у них войск — денег на большую армию и флот у японцев нет.

— Это пока, — негромко заметил второй есаул.

Похоже, казаки в своем кругу не раз уже обсуждали эту тему и брошенная фраза являлась неким продолжением все еще длящегося спора.

Войсковой старшина пожал плечами:

— Может быть, и пока.

— А мы что, помогали японцам взять Циндао? — удивился командир первого звена поручик Всехсвятский. — Ни разу не слышал ни о чем подобном.

— Помогали, — подтвердил второй есаул. — Провели авиаразведку из Порт-Артура и предоставили японской эскадре гидроавиатранспорт с водородными баллонами, которые они использовали для корректировки корабельного артогня. Зато наш генерал-губернатор после захвата японцами Циндао забрал у них всех пленных германцев — и гражданских, и военных. Говорят, они были нам очень благодарны. Особенно те, кто провел в плену у японцев неделю и больше...

Они проговорили еще около получаса, а затем казаки встали и начали прощаться. Им пора было двигаться дальше.

Капитан провожал гостей со странным чувством. Война по-особенному действует на людей — весь твой мир сжимается до очень маленького пространства, на котором ты сейчас находишься, а время — до коротких промежутков между вылетами. Размышлять и планировать что-то дальше, чем на день-два, становится бессмысленно. Но появление этих маньчжурских казаков вырвало летчиков из серых военных будней и, пусть ненадолго, вновь вернуло им ощущение того, что они живут в огромной, раскинувшейся на целый континент стране...

На следующий день висевшие низко над землей, то и дело плевавшиеся дождем облака разошлись, и погода снова стала летной. Так что уже в восемь утра в штабе авиаэскадрильи раздался звонок из штаба корпуса с требованием немедленно выслать разведку в район Минска-Мазовецкого.

Роксошанский отправил звено Неровинского. Сам командир звена должен был пройти до Халинува и там покрутиться, а два других летчика его звена — обследовать участки фронта на север до Станиславува и на юг до Колбеля. На большее радиуса действия их самолетов не хватало. Ходили слухи, что новые самолеты-разведчики, производство которых началось в апреле, имели чуть ли не вдвое увеличенный радиус действия и заметно бо́льшую скорость полета, но авиаотряд капитана Роксошанского летал еще на старых, довоенной постройки. Им и пулеметы-то в кабину летнаба поставили только в ноябре, почитай на третий месяц войны, а до того летали вообще безоружными. Подпоручик Каневский, летнаб поручика Тимофеева, с немцем из нагана в полете перестреливался. Вот такой вот воздушный бой, прости господи... Да и установка пулемета, решив одну проблему, тут же породила другую. Турель-то пулеметная и веса самолету прибавила, и воздушного сопротивления — скорость и дальность полета разведчиков заметно сократились, вследствие чего на некоторые задания приходилось отправляться в одиночку и сняв с самолета турель. Иначе не хватало времени покружить в заданном районе и рассмотреть все как надо. Впрочем, насчет "как надо" тоже получалось не очень. "Как надо" — это непременно с летнабом лететь, у него и глаз наметан, и возможностей больше, чай, на пилотирование самолета отвлекаться не требуется. Но жизнь есть жизнь, иногда приходилось полагаться и на одного летчика. В конце концов, хоть какие-то, пусть не совсем точные и не до конца достоверные, сведения, принесенные из заданного района, — все же много лучше, чем вообще никаких...

Первый после долгого перерыва боевой вылет закончился трагедией. Из трех летчиков звена Неровинского на аэродром вернулся только один. Двое, в том числе сам командир звена, из полета не вернулись. Напрасно комэска висел на телефоне, пытаясь через узел связи штаба корпуса дозвониться до передовых пехотных частей и уточнить, не садился ли в их расположении какой-нибудь самолет или, в самом страшном случае, не наблюдал ли кто падение сбитых самолетов, но никакой информации получить не удалось. Так что на следующее утро капитан Роксошанский вылетел сам.

Сошедшиеся в последние две недели над восточной Польшей низкие тучи окончательно исчезли, и самолет капитана висел в солнечном небе, глубокую голубизну которого лишь кое-где нарушали белые мазки. До Минска-Мазовецкого дошли не торопясь, экономя горючее. А вот после него началось... Когда они пролетали над деревенькой с названием Хощувка, неподалеку в небе стали вспухать странные облачка. Капитан несколько мгновений ошарашенно пялился на них, затем из переговорной трубки послышался крик его летнаба, поручика Столетова:

— Командир, это противоцеппелинные пушки!

И Роксошанский резко завалил самолет на левое крыло, чертыхаясь про себя. Ну ты гляди, что немчура натворил! Нет, о противоцеппелинных пушках капитан читал — в одном из весенних выпусков журнала "Самолет" и в бюллетене Главного штаба ВВС, — но не как о конкретном оружии, а просто отвлеченную информацию о том, что по сведениям, поступившим через нейтральные страны, ведется их разработка, причем такие пушки будут представлять собой большую угрозу не только для цеппелинов, но и для самолетов. И вот поди ж ты, довелось столкнуться...

— Костя! — заорал капитан в переговорную трубу. — Гляди в оба! Чего-то немцы тут скрыть хотят!

— Понял, командир...

Роксошанский зло скривился и завертел головой. Летнабу сейчас явно пока не до этого, ему надо увидеть, что именно немцы скрыть хотят, а вот сам он, капитан, на землю либо только вперед пялиться не должен. Раз тут появились новейшие противоцеппелинные пушки, значит, и новейшие немецкие самолеты с установленными на них пулеметами, предназначенные для того, чтобы сбивать вражеские летательные аппараты, тоже могут появиться. Капитану с ними встречаться еще не приходилось — уж больно мало их пока у немцев, но вот кое-кто на фронте с ними уже пересекался. Штабс-капитан фон Шейгель, командир авиаотряда соседнего корпуса, рассказывал, что потерял их стараниями четыре своих самолета. Да и вчерашняя пропавшая пара во главе с Неровинским также явно не сама собой потерялась. Неровинский — опытный летчик, воевал с первого дня, за его плечами было не менее пятидесяти боевых вылетов. Так что пропасть ни за понюх табаку он не мог, явно с чем-то серьезным столкнулся...

— Командир, ниже, — послышался из переговорной трубы голос летнаба.

"О, чего-то мой глазастенький углядел", — с удовлетворением подумал Роксошанский, переводя самолет в пологое скольжение, а в следующее мгновение в ровный гул мотора вплелся еще какой-то звук и ручка управления в руках капитана нервно вздрогнула.

— А-а-а, черт! — Он рванул ручку влево, заваливая самолет на крыло и уходя из-под следующей очереди, и бросил взгляд на правые крылья. Да уж, повезло... Не перейди он за секунду до этого в скольжение, очередь германца ударила бы точно по мотору и кабине. А так только перкаль на крыльях прострелила.

Но почти сразу же позади зарокотал пулемет. Капитан оглянулся. Германец отвалил в сторону, испугавшись очередей летнаба, а Роксошанский похвалил себя за предусмотрительность. Была ведь мысль снять пулемет, чтобы обеспечить себе лишние минут пятнадцать полета, но решил осторожиться — и угадал... Впрочем, действительно ли угадал, еще надо было посмотреть. Потому как была и еще одна мысль — лететь целым звеном, а то и полуэскадрильей. Но испугался и пожалел ребят. Звено Неровинского в авиаотряде было самым опытным — и то понесло такие потери... За спиной раздалась еще одна очередь, а в следующее мгновение самолет Роксошанского внезапно тряхнуло и повело в сторону. Капитан завертел головой. Да сколько же их!..

— Костя, всё, уходим! — заорал он. — Их тут целое звено!

Но верный летнаб не ответил. Да и пулемет замолчал. Однако смотреть, что с ними случилось, времени не было. Роксошанский завалил самолет на крыло и понесся к земле.

Следующие полчаса капитан не запомнил. Немецкие самолеты с пулеметами один за другим заходили с хвоста и поливали его длинными очередями. А Роксошанский вертелся как уж на сковородке, пытаясь выскользнуть из-под пуль. Неизвестно, что действительно помогло — возможно, опыта пилотирования у капитана оказалось больше, чем у немцев; возможно, Господь сподобил, но эти полчаса Роксошанский продержался. А едва перевалив линию фронта, он тут же нырнул вниз и пошел на посадку. Самолет к тому моменту едва держался в воздухе, крылья топорщились кусками перкаля, киль был разодран в клочья, а перо вертикального руля болталось на паре петель.

Сели они удачно. Неподалеку от места посадки в небольшом лесочке стояла какая-то пулеметная рота, солдаты которой быстро отреагировали на германские аэропланы, с ревом заходившие на катящийся по земле самолет с русскими опознавательными знаками. Прямо в лоб немецким разбойникам ударили длинные очереди из полудюжины станковых "максимов". Шедший первым германец ухватил порцию свинца и, сильно задымив мотором, скрылся за деревьями, а два других испуганно шарахнулись в стороны. Спустя десяток секунд из-за деревьев, куда ушел подбитый германец, послышался взрыв.

Когда самолет прекратил прыгать по кочкам и остановился, капитан Роксошанский выпустил ручку управления и откинулся на спинку пилотского кресла, закрыв глаза. Сил совершенно не осталось. Ни на что, даже на то, чтобы держать глаза открытыми. Так бы и сидел, сидел и сидел... Но рядом с самолетом послышались шаги, кто-то ловко вскочил на крыло и заглянул в кабину:

— Эй, летчик, живой?

Роксошанский открыл глаза, несколько мгновений пытался сфокусировать взгляд на незнакомце и прошептал:

— Живой...

— Эй, ребя, давай двуколку сюды, тута летчики ранетые! — заорал унтер (капитан все же рассмотрел знаки различия).

Как только до Роксошанского дошло, что́ тот произнес, он задергался, отстегивая привязной ремень — Костя-то затих еще в самом начале боя и уже мог истечь кровью.

— Я не раненый, вы там, во второй кабине смотрите!

— Уже посмотрели, вашбродь! — рявкнул унтер, разглядев капитанские погоны на кожаном пилотском реглане. — Ранетый он. В руку, а может, и еще куда. Сейчас вытащим и посмотрим. Да вы не беспокойтесь, у нас тут совсем рядышком медицинская рота стоит, мы его вмиг туды доставим.

Константин оказался ранен в руку и в ногу — дважды зацепило. Первый раз еще в самом начале боя, оттого он и прекратил огонь, но руку сумел кое-как перетянуть ремнем, а второй раз уже во время посадки. Не будь рядом солдат — истек бы кровью. Однако все обошлось. А его доклад капитан записал и передал по телефону в штаб корпуса. Костя сумел увидеть довольно многое. Похоже, немцы готовились к наступлению — Костя заметил позиции тяжелых орудий и нечто напоминающее полевой склад боеприпасов. Ну и наличие в этом районе батареи противоцеппелинных пушек, и прикрытие его самолетами с установленными пулеметами тоже о многом говорило. Так что вылет был произведен не зря...

До своего аэродрома Роксошанский добрался на следующий день, изрядно приняв предыдущим вечером с офицерами выручившего его полка, к которому относилась та пулеметная рота. Он еще поинтересовался у ее командира, как ему удалось так точно попасть по германским самолетам — у них что, были специальные зенитные станки?

— Да нет, — махнул рукой штабс-капитан, — ну откуда у нас такое? Просто очень удачно самолеты шли — низко и с той стороны, куда задние части шести пулеметных двуколок смотрели. А у меня орлы еще довоенной подготовки, на мишенях святой крест нарисовать могут. Мы ж из первоочередных... Короче, просто задрали по одной лапе станка на задний бортик двуколки и ударили встречь длинной очередью на пол-ленты. У нас-то не ваши пукалки, а "максимы" великокняжеские — всю ленту можно одной очередью высадить!..

Сразу по прибытии Роксошанского огорошили известием, что на их аэродром перебрасывается смешанный ударный авиаполк в составе одной эскадрильи самолетов-истребителей и двух — бомбардировщиков. Командир первого звена уже вылетел в Брест-Литовский, чтобы оттуда лидировать[19] полк до их аэродрома. Так что особо отдыхать капитану было некогда, требовалось срочно готовить аэродром к приему гостей. Изб в деревеньке, в которой они квартировали, было мало, и стоило заранее потесниться, чтобы прибывшие летчики смогли разместиться на постой с относительным комфортом.