Черная луна

Глава 5. Бойцовая кошка

1.

Герда проснулась от того, что ее кто-то тряс за плечо. Привычно — рывком — вырвалась из сна, распахнула глаза, готовая вскочить и бежать. Но оказалось, что, во-первых, вокруг светло — солнце уже встало и освещало комнату через узкое, похожее на бойницу окно, — а во-вторых, сразу же выяснилось, что спала она, не раздеваясь, устроившись прямо на холодных плитах пола. Впрочем, имелось еще и "в-третьих". В ее комнате было полно народа. Профосы, учителя, кто-то еще, в общем толкотня и суета.

"Что не так?" — испугалась Герда, но ей даже испугаться по-человечески не позволили.

— Живо за мной, Маргерит! — потребовала куратор курса профессор Говерн, силой вздергивая Герду на ноги. — Ну, же, ученица, вставайте на ноги! Не заставляйте себя ждать!

Герда и хотела бы, но даже она, при ее годичном опыте не могла проснуться сразу вдруг. Так что, пришлось просыпаться на ходу, вернее на бегу, потому что профессор Говерн не шла, а бежала и при этом тащила Герду за собой, крепко держа ее за руку. Все попытки понять, что происходит, ни к чему не привели. Герда только сообразила, что все отчего-то считают ее виновной в каком-то страшном злодеянии, но никак не сообразят, как ей, в смысле, Герде, это удалось. Сама Герда никаких грехов, тем более, тяжких преступлений, за собой не знала, и не помнила, чтобы вчера с ней произошло что-то из ряда вон выходящее. Обычный день, и ничего более.

Бег закончился в кабинете Настоятеля. Это была уже вторая их встреча, но теперь кроме него здесь присутствовали Ректор, два незнакомых Герде колдуна — "мрачный" и "ироничный" — и куратор курса, которая ее сюда и привела. Минуту или две ничего не происходило. Герда стояла посередине кабинета, затравленно озиралась, пытаясь понять, чего ей следует ожидать, и с ужасом ощущала скрестившиеся на ней взгляды присутствующих.

— И вы хотите убедить нас в том, что это создание свело с ума четверых выдающихся студентов и оскопило пятого? — Говорил один из незнакомых Герде колдунов, тот, что казался мрачным, смотрел он на нее при этом с брезгливостью и пренебрежением. — Да у нее силы — кот наплакал. Дар слабый, неразвитый...

— У нее вообще нет дара, — вступила в разговор куратор курса.

— Это вы просто смотреть не умеете, — отмахнулся от нее колдун. — Кто еще, кроме меня, видит ее дар?

— У нее есть дар, — подтвердил Ректор.

— Значит, он проснулся недавно, — упорствовала в своем мнении куратор. — Раньше у нее дара не было. Вернее, был, но слабый и неактивный.

— Ну, сейчас-то он вполне активный, — вступил в разговор "ироничный" колдун. — Слабый, и вряд ли разовьется еще, но на низшую категорию вполне.

"Это они обо мне? — опешила Герда. — Низшая категория? Откуда?"

И в самом деле, еще вчера у нее активного дара не было и в помине, и что самое обидное — уже и не предвиделось.

— Повторюсь, — снова заговорил "мрачный" колдун, — дар у этой особи есть, но предполагать, что она способна победить в поединке пять колдунов высшей категории? Такого не может быть, потому что не может быть никогда! Dixi. Я все сказал.

— Если только у нее не было с собой артефакта, — заговорил молчавший до сих пор Настоятель. — Какой-нибудь мощный артефакт, типа "Руки господней" и заранее заученная формула сложного заклинания.

— Вы это серьезно, господин Настоятель? — удивленно поднял брови, повернувшийся к Настоятелю, Ректор.

— Один раз она уже пыталась искалечить моего племянника.

— Где нож и где высшая магия! — возразил "мрачный".

Они говорили и говорили, но разговор вели исключительно между собой. Никто даже не удосужился обратится к Герде, спросить о чем-нибудь ее. Она просто стояла перед ними, как одинокий предмет мебели, и не понимала, что здесь происходит. В чем ее обвиняют? В том, что она оскопила Эугена? Серьезно? И как бы она могла это сделать? У нее даже ножа теперь нет, в прошлый раз забрали. И что там про сведенных с ума учеников и адептов?

— Кто дал тебе артефакт? Отвечай!

Герда не сразу поняла, что теперь Настоятель спрашивает именно ее.

— Я...

— Что? Не молчи! Говори, кто дал тебе "Руку господню"?

— Мне никто не давал никаких артефактов! — взмолилась Герда, падая на колени. — Я вообще не знаю, о чем вы говорите!

— Молчать! — заорал на нее Настоятель. — Отвечать на мои вопросы!

— Но я...

— Молчать, я сказал!

Герда замолчала, но он продолжал задавать ей нелепые вопросы, не позволяя даже объяснить, насколько они нелепы.

Ректор пытался вмешаться, но Настоятель задавил своим авторитетом буквально всех. В Коллегиуме главным являлся он, и все это знали. Поэтому и судьбу Герды решил тоже он. Несмотря на то, что им так и не удалось найти в ее памяти что-нибудь, что связывало бы Герду со страшным преступлением, совершенным вечером накануне, — а они искали и еще как! — решение Настоятеля оказалось для Герды катастрофическим. Она приговаривалась к изгнанию! Куратор курса попробовала было за нее заступиться, но Настоятель едва ли не в буквальном смысле слова заткнул ей рот. Он был неумолим. Он жаждал крови, и он ее пролил, пусть даже это была кровь невиновного.

То, что с ней сделали, не укладывалось в голове. Обвинив в чудовищных преступлениях, которые она, в принципе, не могла совершить, но ни в чем при этом не уличив, не доказав вину, не привидя хоть каких-нибудь аргументов или обоснований, ее вышвырнули на улицу без денег и документов, и даже без вещей. Это был самый безжалостный приговор, какой можно было себе представить. Самое жестокое наказание, какое могли к ней применить. Ее ограбили — ведь все деньги и вещи Герды остались в Коллегиуме, — и бросили умирать. Что еще могло ее ожидать в чужом незнакомом городе посредине зимы? Только насилие и смерть. Или рабство, которое будет хуже смерти, и станет, в конце концов, всего лишь прелюдией к окончательной гибели.

От понимания того, как бесчеловечно с ней поступили, Герду охватил ужас, и она сделала последнюю отчаянную попытку вернуться в Коллегиум. Сначала она что есть сил стучала в запертые ворота, билась о них всем телом и молила о пощаде. Она унижалась, вставала на колени прямо в грязь, оставшуюся после недавнего дождя, взывала к милосердию, кричала, что никогда никому больше не причинит вреда, не будет ни в чем перечить, что готова мыть полы и таскать тяжести. В общем, готова на все, только бы ее впустили обратно. Но настоятель был неумолим. Впрочем, возможно, он просто успел о ней забыть, — в конце концов, кто она, и кто он! — а неумолимы и безжалостны были другие люди. Те, которые не снизошли до ее мольбы, не сжалились над несчастной девушкой, не бросили со стены даже жалкой серебрушки.

Сколько времени продолжалась эта истерика, Герда не знала. Очнулась она все у тех же наглухо запертых ворот, зареванная, с охрипшим горлом, со сбитыми в кровь коленями, вся измазанная в грязи. Между тем, солнце уже клонилось к закату, и Герда решила идти в город. Оставаться на ночь около Коллегиума не имело смысла. Она уже поняла, что не дождется снисхождения, и никто не придет к ней на помощь. Оставалась надежда, что в Рогле кто-нибудь сжалится над бедной сиротой и, Христа ради, возьмет в услужение. Сейчас Герда старалась не думать о том, какой может оказаться плата за "доброту" богобоязненного горожанина или фермера. Все это станет актуально потом, когда она найдет кров для ночлега, огонь, чтобы не замерзнуть в ночи, и какую-нибудь еду, чтобы не умереть с голода.

Дорога спускалась с горы бесконечным серпантином. Виток за витком, вниз вдоль склона к Большому тракту и реке, за которой вздымались городские стены. Герда смерила взглядом расстояние и прибавила шагу. Идти было еще далеко, но на долину уже опускались сумерки. Зимой темнеет раньше. Но, если она не успеет войти в город до закрытия ворот, то, скорее всего, замерзнет насмерть под его стенами или на этой дороге, которой не видно конца. Среди ужасов, которые мерещились ей в слишком быстро наступающей ночи, фигурировали так же злобные разбойники, оголодавшие волки и беспощадные горные барсы. Герда спешила. Страх подгонял ее, заставляя идти все дальше вперед, и она шла так быстро, как только могла, но уже понимала, что все напрасно, ей не успеть.

"Что ж, — подумала она с тоской, — не получилось убить в Эриноре, достанут здесь".

Герда остановилась и перевела дыхание.

"Не успеть..."

И в этот момент она заметила быстро приближающегося к ней всадника, а еще через пару минут услышала уже топот копыт по каменистой земле. Теперь она рассмотрела — хотя сумерки мешали различить подробности, — что верхом на пегой лошадке в гору поднимается не мужчина, а женщина. Сидит в седле по-мужски, но одета явно в платье и плащ. Тогда Герда пошла навстречу. Надежда на помощь, разумеется, была ничтожной, но все-таки надежда всегда лучше любой самой замечательной безнадеги. Между тем всадница подъехала к Герде и остановила лошадь.

— Никак, из Коллегиума прогнали?

— Да, сударыня, — поклонилась Герда женщине. — Приговорили к изгнанию и вышвырнули за ворота.

— Денег, небось, не дали. — Не вопрос, констатация факта, видно, знает, о чем говорит

— Даже свои не позволили забрать.

— Вот же ироды! — со злобой сказала, словно выплюнула, незнакомка.

— Ладно, — добавила, пару раз вздохнув и выдохнув. — Нечего нам тут лясы точить. Дома, в тепле, успеем еще наговориться. Залезай мне за спину, девочка, поедем выручать твою задницу!

Так Герда познакомилась с Ольгой Грох, содержавшей корчму на большой дороге. Корчма, а вернее, постоялый двор с корчмой и конюшней, окруженный тыном с крепкими воротами, стоял на тракте как раз в том месте, где от него отходит дорога на Роглу, и притащились они туда уже в темноте. Было очевидно, что одна, да еще и пешком Герда до города засветло не добралась бы. А так доехали до постоялого двора, Ольга постучала в ворота, и вот уже распахиваются тяжелые створки, кто-то уводит лошадь в конюшню, а они вдвоем с хозяйкой проходят через боковую дверь в небольшую комнатку, примыкающую к кухне. Здесь было тепло, — в очаге, весело потрескивая, плясал на поленьях огонь, — и невероятно здорово пахло едой.

— Садись, горемыка! — кивнула Ольга на табурет у стола. — Сначала соберу тебе что-нибудь поесть, тогда и поговорим.

Сейчас, при свете лампы Герда разглядела наконец свою спасительницу. Ольга Грох оказалась дородной моложавой женщиной с редкими седыми прядями в толстой косе, с живым выразительным лицом и внимательными глазами. Она улыбнулась растерянной и порядком дезориентированной Герде и вышла, притворив за собой дверь.

Герда рассеянно огляделась вокруг, ничего, на самом деле, не замечая, села все-таки на табурет, недоуменно посмотрела на закрывшуюся за доброй женщиной дверь и внезапно снова заплакала. Слезы лились сами собой, и она ничего не могла с этим поделать. Просто сидела и плакала. Глядела перед собой и ничего не видела. Даже вернувшуюся в комнату хозяйку не сразу заметила. Та ее дважды окликнула прежде, чем Герда очнулась от транса, в котором прибывала все это время, осмысленно взглянула на свою спасительницу и вытерла рукавом грязного, насквозь промокшего платья заплаканные глаза.

— Совсем плохо? — участливо спросила женщина, расставляя на столе принесенные ею на деревянном подносе яства: нарезанное ломтиками копченое сало, твердый овечий сыр, ржаной хлеб, маринованные овощи в глиняной плошке, высокий кувшин и две кружки. — Сейчас будем тебя лечить, Маргерит. Поешь, выпьешь, согреешься, тебя и отпустит.

— Это местное пиво, — пояснила, наполняя кружки каким-то незнакомо пахнущим темно-коричневого цвета напитком. — Оно сытное, как хлеб, вкусное, во всяком случае, мне нравится, но при этом очень крепкое. Как раз то, что тебе сейчас надо, чтобы выговорится, а потом завалиться спать...

Что ж, в словах Ольги было много правды. Герда, голодная и продрогшая на холоде, ела и не могла остановиться. И пиво пила, не слишком обращая внимание на его вкус. И говорила, потому что просто должна была перед кем-нибудь выговориться. Однако даже в таком ненормальном состоянии, в котором она сейчас находилась, Герда не забывала про осторожность, и, рассказывая свою историю, ни разу не назвала ни одного подлинного имени и, разумеется, упустила все наиболее проблематичные эпизоды своих горестных приключений. В этом рассказе она была сиротой, воспитанной в богатом бюргерском доме, где занятый работой отец не уделял ей достаточного внимания, а мачеха и ее родные дочери тиранили бедную Маргерит, как хотели...

— Да, девонька, — тяжело вздохнула Ольга, выслушав "историю Маргерит", — досталось тебе, врагу не пожелаешь! Но, если думаешь, что ты одна такая несчастная, ошибаешься.

Судя по всему, хозяйка тоже хотела поделиться с Гердой своей, наверняка, не менее грустной историей, но ограничилась она всего несколькими фразами:

— Там, где для тебя все закончилось, — сказала она сухо и трезво, не смотря на количество выпитого пива, — для меня все только началось. Вот я, Маргерит, и стала на второй год обучения бесправной шлюхой. Даже не наложницей какого-нибудь гениального мага, а обыкновенной подстилкой для каждого, кто хотел воспользоваться. К чести большинства моих однокашников, таких любителей секса по принуждению нашлось совсем немного, зато не побрезговали поучаствовать некоторые из преподавателей. Ну, а потом вышла я из Коллегиума практически ни с чем. Дар у меня слабый, еле-еле хватает на то, чтобы хозяйство не развалилось. Идти мне было некуда, и я осталась в Рогле. Вышла замуж за старика, содержавшего эту корчму. Она тогда еле-еле держалась на плаву. Но я поставила дело на ноги, расширила, построила постоялый двор. Отвоевала у наследников покойного мужа и который год живу здесь у подножия горы. Все жду, может сгорит когда-нибудь этот чертов Коллегиум у меня на глазах. Но пока лишь вижу, как вышвыривают несогласных и строптивых. Ты уже четвертая — я тебя, к слову, еще с утра заприметила, — и что характерно, все бедолаги — девушки, ни одного парня за все время, и все не из старых родов. Дар обычно слабый, а характер сильный. Вот и суди, что там, да как...

Ночью во сне к ней пришла Темная богиня. Откуда было известно, что эта женщина, поражающая нечеловеческой — холодной, как лед — красотой является не просто богиней, а Великой Темной Богиней, Герда не знала. Это и так было понятно. Без слов. Без атрибутов власти. Без эманации божественных сил. Высокая стройная красавица в невероятном снежно-белом платье, вот собственно, и все, что увидела Герда.

— Какой невероятный соблазн, не правда ли? — спросила Темная богиня голосом, от которого начинала вибрировать душа.

— Простите, моя госпожа, — залепетала Герда в ответ, — но я не знаю, о чем мы говорим.

— Не помнишь, — холодная улыбка тронула идеально очерченные губы. — Забыла. Вечно с вами, с молодыми, что-то не так. То короткая память, то робость, то еще какая-нибудь ерунда!

Богиня шевельнула пальцами правой руки, словно перебирала струны невидимой лютни. И Герда вдруг вспомнила, тот темный восторг, то невероятное упоение, которое испытала, когда на нее снизошла сила. Ее мощь в тот момент была такова, что она могла, кажется, как в сказке, разрушать царства и возводить огромные дворцы.