Почему и нет? Часть первая.

Как Вам Сергей Иванович, потянет сей воз, али нет?

— А это у него самого спрашивать надо. Может и надорваться, не из самых богатых людей наш classement candidats (соискатель чина (фр.)), но упрям и горяч. Дадим ему шанс, и поглядим, кто выиграет наш спор.

Так они уже поспорили на меня, и этого даже не скрывают, вот же...

Впрочем, не удивлен, генералы они такие, по отцовской службе помню. Хотят испытать? Ну, давайте поглядим чего я стою.

Почему, собственно и нет? Самому интересно.

Вот только куда они меня сунут на этот год, в какую задницу? А что именно туда я уже не сомневаюсь. Вон морды какие довольные. Сережа, спиннинг надо было соорудить, губу закатывать. В кавалерию захотел, вот тебя сейчас и определят при конях навоз убирать. Просился бы в кадеты что ли. Ломоносов в девятнадцать лет не постеснялся начинать учиться, а тебе захотелось побыстрее всего добиться.

Теперь не скули. Что имеем, того и имеем.

Неплохой каламбурчик...

Сергей Иванович взял со стола пакет и передал его в руки генерал-лейтенанта, как бы подчеркивая, мол, передал с рук на руки.

Лебедев принял пакет, потом поднялся и шагнул ко мне. Ой, не нравится мне его ухмылочка ...

ГЛАВА 8

Что такое гарнизон в России в начале девятнадцатого столетия? Не в столице и не в уездной глубинке, а в нормальном губернском городе. Без крайностей.

Кто они, кого в то время называли — 'гарниза пузатая'?

Услышав впервые этакое народное определение, в голове сразу сложилась ассоциация с ППС, ГАИ и прочим подобным. И в очень большой мере правильно сложилась.

К началу XIX века штатами губерний в ведении гражданских губернаторов предусматривались губернские гарнизонные батальоны в составе четырех рот плюс губернская гарнизонная рота и уездные штатные команды.

Где то в недрах Государевых канцелярий и министерств, зрело решение о переформировании всего этого тылового болота. Слухи ходили уже не первый год, но пока все было по-старому.

Все, что связано с военным порядком в городе ложится на плечи коменданта, а через него и на солдат гарнизона.

Все, это значит — все. От караулов и охраны, до пожарной и ассенизаторской службы.

Рекруты, колодники и дезертиры тоже забота конвоиров гарнизона, как и исполнение наказаний по суду.

Ловля разбойников, подавление волнений, поддержание порядка на народных сборищах — опять гарнизон.

Помощь полиции — это само собой.

Ремонт оборонительных сооружений, если таковые имеются, арсенал, подготовка зимних квартир для линейных частей, церемониал на торжествах, похоронах и встречах значительных особ, парады и еще многое, многое другое.

Например, выделять людей под нужды Шкловского, или теперь уже Смоленского кадетского корпуса. Три года назад корпус был переведен из Гродно в Смоленск в только что перестроенные для этой цели здания и соединен со Смоленским Дворянским военным училищем, став третьим по значимости подобным заведением в России. Учили в нем детей дворянских от десяти до девятнадцати лет. Такой себе интернат с преподаванием наук, иноземных языков, а также и военной подготовки. Готовили не только к офицерскому будущему, но и давали основу для придворной, инженерной и дипломатической службы. По меркам девятнадцатого века — отличная подготовка.

Каждое лето кадеты выезжали в лагеря на практические занятия в сопровождении солдат гарнизонных батальонов. Еще одна забота коменданта, ну и солдат само собой.

Кроме того на попечении гарнизона была и кантонистская в прошлом гарнизонная, школа для детей солдат и солдатских сирот. Там учили до пятнадцати лет грамоте, арифметике, муштровали, а после отправляли в войска. За несколько лет службы из воспитанников выходили толковые унтера.

Вот в такой батальон гарнизонной службы я и был направлен заботами моих попечителей и теперь точно знаю, что в этом мире есть вечные вещи, как рассвет после ночи, как зима после осени, как дедовщина для новичка в армии.

Но чтобы это узнать вначале пришлось еще потерпеть и походить по коридорам военной бюрократии.

Сперва я прибыл в гарнизонную канцелярию с предписанием на зачисление в состав доблестного Смоленского гарнизона. Там писарь долго выдавал мне бумагу для получения всего чего нужно из имущества в гарнизонном цейхгаузе. Ждать пришлось порядочно, к счастью, подошел дежурный офицер, прапорщик Кабанов, который оказался моим знакомым.

Во время поездки в Горки мы с ним и его сослуживцами неплохо посидели. Дождь сделал путешествие невозможным, и пока пережидали, крепко надрались.

Офицер пояснил, что явиться к коменданту на представление следует уже в мундире, ну это я и так знал, а дальше он уже определит мне роту, в которой предстоит служить. А он, Кабанов, за меня слово замолвит.

Мы хорошо поговорили. Он попросил занять денег и синий пятирублевый билет перекочевал из моего кармана в карман моего дорожного приятеля, надеюсь его советы того стоят. Я тут же стал им следовать, и писарь слегка на мне заработав, в момент соорудил нужную бумагу.

Потом я проявил дипломатические способности получая казенное снаряжение у фельдфебеля, или правильнее фельдвебеля, Семена Мироныча, который начинал служить, наверное еще при Елисавете Петровне. Сыном полка.

Гарнизоны снабжались и так по второму разряду, но то, что мне выдавали, было как минимум четвертого.

Мундир казенного образца и соответствующего качества мне как человеку достаточно состоятельному получать было не надо. Я уже заказал его постройку, хоть солдатский, но из добротного контрабандного английского сукна. Он обошелся мне в тридцать рублей и был почти готов.

Зато к нему полагались двадцать четыре казенные медные пуговицы, согласно регламенту, и это были единственные целые вещи которые мне попытались всучить.

Две лосиные перевязи, патронная сумка, ранец — все носит явные следы знакомства с мышами. Вкусная видно кожа, экологически чистый продукт для мышек.

Кивер и манерка тоже, мягко выражаясь, не первой свежести, старого образца. За весь этот хлам с меня должны еще и вычесть их стоимость.

Морду этому предку наших служилых прапоров я не бил, честно. Я смирил свой нрав и все решил миром.

Семен Миронович, по-простому Мироныч, стал богаче на целый золотой лобанчик, а это много, две четверти водки стоит пятнадцать копеек. Зато я заимел приемлемую амуницию и расположение старого и весьма авторитетного унтера. Чуял, с этим дедом надо дружить, еще не раз пригодится, потому и сделал такой задел на будущее.

Дальше другой такой же служилый пройдоха и в том же чине тоже стал чуть побогаче (всего на полтинничек), а в мое распоряжение поступила винтовка или винтовальное ружье, вместо обычного пехотного.

Каким макаром это ружье попало в гарнизон, а не в линейный полк не понятно, но я, как будущий унтер-офицер, имел право на такое оружие.

В армии, кроме егерских частей, штуцера и винтовальные ружья не любили. Заряжать долго, отдача сильная, при неосторожном выстреле могло сломать ключицу, в уходе тоже посложней. А тут я сам напросился. Это оружие теперь закреплялось за мной.

Фельдфебель все нахваливал мне винтовку, опасаясь, что передумаю. И хотя я сам считал, что по этим временам отличная штука и штуцер, и винтовка, слушал его внимательно. А тот заливался соловьем, стремясь видно пристроить не особо любимое вооружение молоденькому барчуку.

— Ты меня слушай. Плохого не посоветую.

Ежели у штуцера, скажем, калибр шесть с половиной линии(16,51 мм), ствол граненый, весу в нем почитай десять фунтов (4,28 кг). На егерскую роту их полагалось всего дюжина. Бьет на тысячу шагов, в хороших руках даже прицельно до шагов пятисот. Ей-ей, сам видел, как офицера из штуцера на пятьсот шагов в арбуз попадали.

А твое "винтовальное ружье" образца того же, 1805 года — штука еще лучше. Калибр — тот же, а ствол на два вершка длинней, притом весит столько же. Сталь на ствол идет специальная, оттого и весу не добавило. Оружие тяжелой линейной пехоты. Понятное дело — не всей, а только унтеров. Положено иметь на полк их аж целых тридцать две штуки. Для наилучших стрелков. Бери унтер — не пожалеешь.

Мог парень и не стараться. Я же охотник. Все, что связано с оружием меня интересовало еще мальчишкой. А 'винтовальные ружья' в это время — товар штучный, действительно по качеству превосходящие штуцера, даже нового 1810 года образца.

Винтовка мне досталась в неплохом состоянии, замок щелкал исправно, но все равно еще пошаманю.

Оружие и снарягу мне не выдали на руки, а отложили в специальное гнездо пирамиды. После определения моего капральства все переедет туда.

Дальше пришлось терпеть в ожидании коменданта. Представиться и определиться. Их же высокоблагородие изволили отъехать вместе с командиром батальона в гости. И когда эти гости закончатся, не знал никто.

Хорошо Кабанов, как и обещал, подсуетился, и командир первой роты, временно исполняющий обязанности коменданта, определил меня под свою ответственность к нему в третью роту. Так я оказался под командой своего дорожного знакомого, и тут же отдал ему еще десятку, как было уговорено.

Третий день моего вживания в ряды героического Смоленского гарнизона закончился под лозунгом: — Драку заказывали? Нет? Ну и ладно.

В своем капральстве, или по-новому, отделении, куда я был зачислен младшим унтер-офицером, меня приняли нормально. Барчук на службу пришел — обычное дело. А вот в роте не сложилось.

Таких барчуков там оказалось человек шесть, и трое уже почти выслужили трехлетний, обязательный срок перед открытием вакации на обер-офицерский чин. А один уже и переслужил год и прозябал в высшем унтер офицерском чине. Гарнизонных унтеров особо не продвигали по службе, да это и правильно. Борзые ребята. Правда, после разговора по душам с заводилой, портупей-прапорщиком Одинцовым, пообещали меня больше 'не замать'.

Я честно попробовал разрулить ситуацию словами, но — не сложилось. Слегка выпивший парень примерно двадцати трех лет решил качнуть права. Ага, мы это проходили, врага нужно бить сразу, тем более я еще не присягнувший, почти цивильный человек. Хоть и выгляжу молодо, но годков-то мне в реале уже прилично. И многое повидал, ребята, не надо меня трогать.

Спасибо моей строгой и любимой бабуле, воспитавшей в спортивном отношении гармоничную личность. Самбо я любил заниматься, и давалось оно мне легко. Пригодилось.

Бить этого товарища в присутствие его друзей посчитал неправильным и просто взял на болевой прием, вывернув левую руку. Тот заорал:

— Отпусти! Хуже будет! Ой! Прибью подлеца! Сгною на службе! Ай! Да пусти ты!

— Замолчите, господин портупей-прапорщик, еще пара слов и я сломаю вам руку. Могу сломать так, что после сгибаться в локте не будет, только отнять останется. Замолчите, очень вас прошу, Вы терзаете мой слух. — Я говорил спокойным тихим голосом, хоть адреналин в крови бушевал не на шутку. Боялся, навалятся скопом, тогда помнут крепко. Калечить кого-нибудь и самому быть битым не хотелось.

А тот уже только мычал, боль была нешуточная. Я продолжил.

— Скажите друзьям, пусть нас покинут. Вреда я вам наносить не буду, а иначе может и до увечья дойти. — Одинцов закивал головой, народ рассосался, оставив нас наедине. Но покоренным мой пленник не выглядел. Упертый.

Немного ослабил нажим и проговорил так же спокойно:

— Я пришел сюда служить, так что во всех сослуживцах вижу товарищей. В тебе тоже. Хочешь, сейчас выпьем мировую и останемся приятелями — хочешь, разойдемся врагами. Только учти, я живых врагов не оставляю. Верь мне Одинцов, я тебя просто убью, и никто концов не найдет от чего ты помер. Меня жизнь научила, если враг близко, он должен быть мертв, если он жив, значит, он от меня далеко и не мешает. За тобою выбор. Посмотри на меня, в глаза глянь, не хочу я этой вражды, но случится — не обессудь.

Одинцов затряс башкой, высвобождая руку.

— Ну, ты и сумасшедший, Горский. Всех так на службу принимают, ну принято так. Чего взбеленился? Вот не дал тебе Бог смирения, а это — грех. Зато гневлив не в меру, и это — грех. Нет ума в тебе ни грамма, а злости на десятерых. А и верно, изувечил бы и глазом не моргнул.

Да ладно, ставь мировую, враждовать нам незачем, а твоя отчаянность мне нравится.— Молодец, подпрапор, лицо сохранить пытается. Протянул мне руку:

— Игорь.

— Сергей.

— Ну, Сергей, ты тоже не обессудь, мне ротный велел тебя со службой познакомить, фрунту выучить. Ох, и отыграюсь я за свою руку. Ха! Выучу на совесть, но гонять буду как сидорову козу. Лишнего не будет, не думай, но службу сполнять заставлю, как положено. Согласен?

— А как же. Конечно, я согласен. От службы не бегаю. Учи, только сперва давай в знак примирения выпьем, у меня коньяк из самой Франции припасен для такого случая. Это для нас, ну и водки фляга для народа. Зови уж их...

Так я влился в ряды ... Да, влился славно. Пьют унтера крепко, и что интересно, наутро свежи как огурчики. Мне-то ладно, перенос практически избавил помолодевший организм от возможности алкогольного отравления, а вот как это удается моим коллегам, в смысле сослуживцам?

Надо отучаться от гражданских словечек и привыкать к изменениям жизни военной.

А изменений и без того произошло достаточно. Во-первых, сменил свое место жительства. Нет не на казарму, унтерам разрешалось жить на съемных квартирах. Вот на такое жилье и сменил.

Гаврила расстарался, нашел квартирку рядом с казармами гарнизона. Одна комната в избе с отдельным входом и сенями, чистая и просторная. Из мебели — большая кровать, стол, пара стульев, две лавки, сундук, таз для умывания на тумбочке. В красном углу — икона Спасителя, лампадка.

Хозяева — семья возчика. Сам хозяин Фрол, могучий заросший бородой тридцатилетний мужик, занимался извозом, держал две прочные телеги и пятерку ломовых лошадей. Его жена — Матрена миниатюрная особенно на фоне мужа женщина занималась хозяйством. Двое детей, сын и дочка, ей в помощь, как и положено в работящей семье.

Кроме комнаты мне предоставили домашнее питание. Такой постоялец как я оказался выгодным для моих хозяев. Чем именно я узнал позже, но и так был рад их радушию.

Второе изменение — неожиданно быстрое решение по выкупу Горок. После выплаты большей части долга я полностью восстанавливался в правах владельца. Остаток задолженности в три тысячи сто сорок рублей должен выплатить в течение трех лет. Надо теперь думать, что делать с имуществом.

Собрал большой совет в составе себя и своего второго я, посоветовался и постановил. Средства пока есть, от оброка в этом году людей освобождаю, о чем и отписал в уезд. Тем же письмом вызвал старосту в Смоленск, в связи с невозможностью оставить службу. Тимоха обязан прибыть к концу сентября, тогда и определимся чего с этим добром дальше делать.

Третье изменение — у меня появился официальный управляющий.

После нашей поездки в Горки состоялся семейный совет всей родни моего будущего управляющего. Отец Гаврилы и глава всей большой семьи Бубновых Савелий Иванович Бубнов решение сына о переходе ко мне на службу одобрил и благословил, а также пообещал всемерную помощь и поддержку от всей немаленькой семьи. Дисциплина в их клане железная. Наверное, только так и могли выжить потомки скоморохов. А семейка знатная.