| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Михаил Петрович, — в первый раз подал голос Кириллов, — не надоело еще в войнушку играть? Утопите его, и продолжаем все по плану. Используйте самонаводящиеся.
Старший майор вызвался с нами добровольно. Аргументировав так: если вы не вернетесь, мало ли что, так мне товарищу Берии лучше не показываться. Так что с вами мне спокойнее, если не помешаю, конечно.
Не помешает. Его старшинство даже Пиночет молчаливо признал. И Григорьич. Потому как только Кириллов появляется на "Воронеже", так он фактически, для экипажа, сразу становится и за замполита (хотя не было их еще, до января сорок третьего военкомы были), и за особиста; в чисто морские дела не вмешивается, что, кстати, очень ценно, но вот "человеческий фактор" в значительной степени замкнул на себя. Кто чем дышит, о чем думает, ненавязчиво так... В общем, "жандарм", умный, толковый, истинная опора государства и государя. Если у царя-батюшки такие же служили, как же он революцию прохлопал?
Но — снова жаба. "Малюток" у нас осталось всего три. И две желательно оставить для изучения. Думаю.
— Цель пошла на погружение.
Ну все. Ты сам выбрал, фриц. Ждать, пока ты всплывешь, можно и сутки, которых у нас нет. А вот уйти от нас теперь ты не сможешь никак. Тоже уменьшаем ход, подкрадываемся девятиузловым. Так как у фрица максимум три, сближаемся быстро.
Фриц думает, что затаился. Хотя мы его отлично слышим. Есть вообще-то дикая такая идея, подойти так метров на двести, но ниже его, и стрельнуть обычной торпедой предков, чтобы она, выходя на установленную глубину, тупо долбанула фрица в борт. Заманчиво, но авантюрно. Во-первых, нет уверенности, что эта торпеда нормально выйдет на глубине, мы не пробовали больше тридцати метров, а вертушка-предохранитель крутится, если встанет на боевой взвод в аппарате, то от любого сотрясения рванет. Во-вторых, надо точно знать угол тангажа торпеды, примерно рассчитать можно, а с точностью до градуса? В-третьих, с нашей массой и инерцией подойти точно — это проблема, а вот "семерка" — цель малая и верткая, тут может быть все, что угодно, вплоть до тарана!
Потому работаем проверенным способом. Сближаемся на милю, короткий "пинг" для последнего уточнения в БИУС, если фриц и услышал, плевать, и пуск! Фриц задергался, всплывает. Попадание! Продолжает всплывать. Мы тоже — идем на перископную. Смотрим.
Так, что имеем. Фриц сел на корму и, по докладу акустика, работает электромоторами, на поверхности. Что означает: дизеля у него накрылись, а батареи хватит ненадолго. Но отпустить тебя теперь мы никак не можем: кто знает, что ты успел услышать и понять? Да и надо же наконец попрактиковаться в стрельбе старыми торпедами. Чем я хуже того англичанина, который "Бельграно" утопил без всяких изысков, прямоходной и несамонаводящейся, как в эту войну? Скорость цели визуально оцениваю в шесть, дистанция... Пожалуй, двух торпед в залпе все же хватит.
Фриц пытается огрызаться — стреляет! Снаряды его палубной пушки, восемь-восемь, нас не достанут, но перископ могут повредить. Сцуко! А ведь опустить не могу, тогда и антенну придется, а это нельзя. Ухов доложил: тот что-то радировать пытался, так что мы глушим. Ничего, сейчас тебе прилетит. Ну вот, одно попадание, но тебе хватило. Когда столб опал, на поверхности мелькает что-то, и все. Нет, в воде еще вроде кто-то барахтается, или мне показалось?
На радаре — чисто. И вообще до захода солнца остался едва час, так что авиации можно не бояться, по крайней мере в ближайшее время. Акустики бдят — надводных и подводных целей тоже не наблюдается, и на дно им не залечь, глубоко. И берег все ж не рядом, чтоб нас могли оттуда увидеть. Так что риск оправдан — всплываем.
Радар, сканирование эфира, акустики — все бдят. И расчеты с "Иглами" на палубе. Сейчас посмотрим, стоила ли игра свеч. Выловим информацию, оправдавшую всплытие и потерю времени — или нам снова не повезло? Сначала "Малютку" в расход, теперь это...
— Человек за бортом! Два человека! Три...
Максимально приближаемся, в темпе готовим шлюпку. Радар, эфир, акустика — все чисто. Можно рискнуть. Кого выловят на этот раз?
На борт поднимают двоих — как мешки. По докладу старшины Логачева, "там еще трое плавали, но уже холодные точно". Один в форменном кителе, по знакам различия, как заметил Кириллов, капитан-лейтенант. Снова командир лодки попался? У второго форма какая-то непонятная, тут даже наш "жандарм" затруднился ответить, черная, похожая на эсэсовскую.
— К Князю их, и охранять! — командую я. ("Большаковцев" нет, кого озадачить?) — Петрович, распорядись, кто меньше занят.
Ну а нам наверху делать больше нечего. Пока еще кого-то черт не принес.
— Все вниз, погружение!
Ныряем под перископ. Наверх выставлены антенна и РКП. Работают компрессоры, пополняя запас воздуха высокого давления — но даже с этим мы противника надводного и подводного услышим раньше. Все ж не начало двадцать первого, когда такая наглость вблизи базы НАТО привлекла бы серьезные неприятности в мирное время и была бы однозначно гибельной в военное. Что может быть сейчас худшим вариантом? Прилетит "Дорнье" с зорким пилотским глазом в качестве единственного средства обнаружения и парой 50-килограммовых глубинок вместо самонаводящихся торпед. Вражеские субмарины, главный наш противник там, здесь вообще можно не считать угрозой, по крайней мере пока мы под водой. Ну а надводные корабли даже в нашем времени против таких, как мы, были скорее "сторожами" и "загонщиками", чем активными "охотниками". Да и нет сейчас в Норвегии немецких эсминцев. Хотя, по статистике, в эту войну, если брать все субмарины всех флотов, утопленные надводными кораблями, то наиболее отличились не эсминцы, как ни странно, а всякая мелочь: фрегаты, корветы, тральщики, эскортники, даже траулеры мобилизованные и то эсминцы опережают. Это при том что эсминцы, как правило, имели приоритет в оснащении разными новинками вроде гидролокаторов и реактивных бомбометов, да и экипажи на них были кадровые — не вчерашние рыбаки. Слышал объяснение, что если для эсминцев охота за субмаринами была лишь "одной из задач", то эскортная мелочь только этим и занималась: практика и опыт были не в пример больше. Что имеет к нам самое прямое отношение: если немецкие "зерштроеры" за всю войну вообще не могли похвастаться ни одним успехом в противолодочной войне (да и "большие миноносцы" тоже, но тут я не уверен), то на счету их мелочи только наших лодок несколько, и в их числе — видяевская Щ-422, в той истории погибшая в июне сорок третьего.
Ну да мы же им подставляться не будем. Намного раньше обнаружим. И простор, и глубина — поди поймай. И локаторов все ж на 800-тонниках не было. Ищите!
Пока же — кого мы там выловили? Где "жандарм"? В медотсеке? Ну да, из всего экипажа немецким владеют лишь он да Сидорчук. Запрашиваю по "Лиственнице": как успехи? Отвечает Князь:
— Оба пришли в себя, годны к допросу, это плюс. Один годен ограниченно, это минус.
— Что значит ограниченно? Башкой долбанулся, крыша съехала?
— Оказался буйным, сразу полез в драку, пришлось усмирять. Перелом руки и двух ребер — впрочем, за ребра не уверен, тут могло быть и раньше, ударился, когда за борт вылетал. Ну и фэйс немного отрихтовали в воспитательных целях. Я ему укол вкатил, спит сейчас.
— А второй?
— Полностью лоялен. Наблюдая за процессом, впечатлился до упора. Сейчас "жандарм" наш с ним общается.
— Кто они, установили?
— Так точно. Один, как и думали, командир лодки. А вот второй, держись за стул, Михаил Петрович, это ихний комиссар! По приказу самого фюрера назначаются сейчас на каждый корабль для контроля над идейностью и обеспечением линии, ну, в общем, все как у нас в семнадцатом! Даже право отменять приказ командира и то у нас содрали, собаки!
Думаю, раз буйный и идейный, то это комиссар. А командир значит, как Брода. Оставляю ЦП на Петровича, иду в медотсек. Застаю там, кроме Князя и Кириллова, еще Пиночета, Сидорчука, главстаршину Логачева и двоих матросов. Немец сидит на стуле, весь вжался, будто хочет ниже ростом стать, что удается ему плохо — рослый, откормленный, харя хоть в депутаты (и здоровенный фингал на морде, вокруг левого глаза). Переодет уже в сухое, но мундир его тут же валяется, действительно странный — вроде флотский, черный, но на воротнике и рукаве руны СС, молнии скрещенные. Так значит теперь — не кригсмарине у них, а ваффенмарине СС, слышал уже...
Увидев меня, Князь вскакивает по стойке "смирно", вскидывает руку к пустой голове — приколист хренов! — и незаметно толкает локтем Сидорчука, тот, моментом врубившись, делает то же самое. Кириллов досадливо машет рукой: не мешайте, проходите, садитесь, видите, мы работаем.
И тут немец вскакивает и, выбросив руку в их приветствии, совсем как в кино, орет со всей глотки:
— Хайль Сталин!
Мы все так и грохнули смехом. Даже Кириллов.
— Вояка, блин! — говорю. — Александр Михайлович, чтоб вас не отвлекать, что у него по моей части? Какая боевая задача у них была, какие силы еще развернуты. Что они о нас сообразили? И успели ли радировать? В общем, все, что он конкретно ценного для нас сейчас знает как командир лодки.
— Михаил Петрович, так это не командир, а "комиссар" их. А командир в изоляторе отлеживается, после того как с ним Сидорчук с Логачевым пообщались...
Я столбенею. Кириллов рассказывал, как Брода, командир U-209, на допросе спешил выложить все, что знает и не знает. Командир U-251, которая в Карском море без винтов болталась, тоже, как в плен попал, кололся до дна, как в детективах пишут. И даже командир U-376 с интересной фамилией Маркс (да еще и имя у него Фридрих-Карл, вот юмор, если и впрямь какой-то дальний родственник?) — тоже, как обмолвился старший майор, упорства особого на допросе не показывал. Но если ты комиссар, то по должности обязан идейным быть на двести процентов, это ж специальность твоя, такая же, как торпедист или механик, ты должен пример всем показывать и за собой вести! Делом пример, а не языком. Правильные слова, когда спокойно, любой козел может проблеять, а ты выстоять попробуй, когда вот так. Значит, не человек ты, а полное дерьмо собачье — и уважения заслуживаешь столько же.
Всяко меньше, чем второй. С ним перестарались явно мужики. А полегче нельзя было?
— Так шибко буянил, — заявляет главстаршина. — Вот честное слово, если б нам большаковские на заводе приемы всякие не показывали, правда я и на гражданке еще занимался карате и айкидо немножко, так не усмирить было бы никак! Я ему руку на болевой, а он так вырывался, что, ей-богу, сам себе сломал! Лишь когда товарищ старший мичман (Сидорчук по переаттестации стал младлеем, но отчего-то ему нравилось, чтоб его называли по-прежнему) боксом ему и по ребрам, и в голову, тогда только вырубился. Укол ему, как буйным шизам, — так доктор сказал нам не уходить пока, вдруг проснется и снова начнет все тут громить?
— А этот? Тоже буянил, если вы и его... Или — в превентивных целях?
— Никак нет, тащ капитан первого ранга! Не верите, так хоть у доктора спросите: это ему тот, буйный врезал, своему же, в первую очередь! А после хотел санчасть рушить — ну тут мы уже помешали.
— Тьфу! Этот хоть что-то ценное знает?
— Да вот показания его, в переводе уже писали, гляньте.
Читаю. "...Я не солдат, не военный, никогда не брал в руки оружия. В национал-социалистическую партию вступил в 1934 году, но исключительно ради добычи средств к существованию..." Во, загнул! Это как? "...будучи третьим сыном, не имел надежды на долю в наследстве отцовского дела..." Короче, тут еще на пару страниц лабуды, какой я белый и пушистый, ни разу никого не обидел, служил исключительно по организационной части, последняя должность какой-то там чин по партийной линии в городе Штральзунд, причем когда предлагали повышение на оккупированных территориях, отказался из убеждений — ага, голубь, так тебе и поверили, просто не захотел ехать из уютного рейха, да и про партизан наших, может быть, был уже наслышан: это как из московского райкома году в восьмидесятом да в Афганистан, "на укрепление и в помощь". А вот теперь то ли провинился в чем-то — а скорее, где еще их фюреру столько "политработников" так вдруг набрать на все корабли, если у нас в сорок первом секретаря райкома вполне могли поставить комиссаром дивизии или полка, так, наверное, и у них тупо спустили разнарядку мобилизовать столько-то голов. А командир-то твой же за что тебе в рыло? Вот, и про это: "...а мои требования к дисциплине и порядку на борту". Ой, не могу, это ты будешь кадрового командира лодки порядку на борту учить? Скорее поверю, что следил ты за благомыслием экипажа, чем всех и успел достать, вот командир на тебе руку и отвел! Так-так, и до конца текста все то же. Тьфу еще раз! И на хрена было этого кадра вылавливать? А вот пусть сам он и ответит.
— Переведите ему: знает ли он, как ваши поступают с нашими комиссарами? После этого — что мы должны сделать с ним?
Раньше я был уверен, что "ползающий на брюхе враг" есть чистая аллегория. Сейчас наблюдал это воочию. Также где-то читал, что враг на брюхе вызывает ни с чем не сравнимую радость. Мне же захотелось в эту морду как следует пнуть. А как вопит, за жизнь цепляется на чистом инстинкте (оттого, наверное, и выплыл), без разницы ему любая идея. Что там Серега говорил в Москве? Любуйтесь, вот он, субпассионарий в чистом виде.
И если у фюрера таких много, и они отвечают у него за идейность и воспитание народа, то я спокоен: фашизму до победы тогда как пешком до луны.
— Богдан Михайлыч! — Это старший майор Сидорчуку. — Да заткните вы его, понять нельзя, что он вопит. Пусть говорит членораздельно.
Мне же этот фриц стал решительно неинтересен. А что там второй? Заглядываю в изолятор. Дрыхнет, ремнями привязанный к кровати. Сколько он еще так? А бог знает, это строго индивидуально, минимум пара часов, максимум полсуток.
Ну и пес с ним, у нас своих дел полно.
*
За весь 1942 год достоверно установлено всего четыре случая, когда в результате налета на Хебуктене был нанесен реальный урон самолетам люфтваффе. Первый случай зафиксирован 25 апреля. В этот день на земле был поврежден "Юнкерс-87" из I./StG5. Кроме техники пострадали и люди: трое убитых и один раненый из личного состава штаба "Авиакомандования Норд (Ост)" плюс раненый зенитчик. Разрушено здание мастерской.
29 мая окрестности Киркенеса интенсивно "обрабатывались" как авиацией СФ, так и силами приданных флоту авиационных частей. Около семнадцати часов в результате бомбежки Хебуктена было убито три человека. Кто нанес этот удар, нам установить не удалось. В полночь по Хебуктену действовали оперативно подчиненные СФ самолеты ВВС 14-й армии. Пять Пе-2 под прикрытием 14 "Томагавков" сбросили с высоты 3800 метров двенадцать ФАБ-100 и столько же ФАБ-50. По данным противника, на аэродроме был незначительно поврежден транспортный самолет "Кодрон" С445 (зав. 363) из состава I./StG5. Три техника из этой группы получили ранения. Сгорел жилой барак. Наши потери составили один Р-40, сбитый в воздушном бою.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
