Вошь на гребешке

Снова завыла Ружана. Последний раз булькнул горлом мертвый Йонгар. Чужие вальзы очнулись от ступора и сунулись было в бой, осознав смерть своего хозяина — но спайка ахнула и разродилась тем, чего все боялись и ждали. Само небо с хрустом разорвалось, полыхнуло мощным ветвистым корневищем молнии. Мир потемнел и задрожал, сопротивляясь перемене, которая спешила вломиться в Нитль вместе с инородным законом и пространством, выпирающим из лопнувшего бока спайки.

Бэл последним усилием заставил себя закрыть глаза. Он не справился с обещанием, данным Черне. Не смог одолеть малую беду, подстерегшую хозяйку вне круга боя. Да и новый Нитль, изуродованный переменами — зачем на него глядеть? Зачем жить, делаясь, подобно тому старому вальзу востока, — слепым, глухим и ничтожным... В смерти порой больше достоинства.

(55) Грибница составляет основу зимнего пищевого рациона обитателей замка: выращивая вершки, кормят и зверей, и скот, и людей. Корни грибницы питаются в яме, куда собирают объедки и отходы после должной их подготовки. Это удобно. Но грибница имеет свое мнение о холодах. Она предпочитает зимовать по-дикому, изловив жертву, подчинив и медленно, сонно переваривая её в глубокой норе.

(56) В понимании Нитля плоскость — особенная структура мироздания, его частный случай с упрощенными законами. Вроде бы там всего четыре стороны света.

(57) Едва ли не самый скрытный зверь. Он редко дарит людям расположение, даже пойманный. Но друг белопуха не может замерзуть и не терзается от одиночества. Тепло белопуха цветет в душе — так говорят люди Нитля. Стоит добавить, что мех его мягок и красив, по общему желанию зверька и его друга может менять длину и оттенок, а равно приобретать узор.

(58) Мелкая, сварливая и крикливая зверушка. Как псах бесценна. Но уговорить ее отнестись к людям с сочувствием способны лишь псари с железными нервами и бескрайним терпением...

(59)Мир твердых форм: Если вы способны однозначно вычислить расстояние от точки А до точки Б и оно неизменно — у вас в мире стоит крепкий пространственный якорь. Если время течет равномерно, снова наблюдаем признак якорения. Изменчивость — главное свойство природы Нитля. Многих оно раздражает. Но Нитль вовсе не прочь открыть границы и отпустить недовольных восвояси. Миру с характером требуются люди без предрассудков.

(59) Лютые зимы: Если верить ангам, тогда лето приходило на считанные недели. Люди не ведали отдыха, мир лихорадило. Корни сохли и сохли. Сила умалялась. Было взято приступом немало замков. Причину прихода лютых зим одни видят в гибели короля, другие — в постановке востока на якоря, два эти события почти совпадают по срокам. Нынешняя королева сохраняет влияние, поскольку она, обладая немалым даром запада с последующим уклоном к югу, смогла восстановить баланс сил. Некоторые, правда, видят не баланс, а ослабление севера. Но тут важно учесть вот что: после гибели Астэра первую даму севера, Тэру. сочли слишком опасной даже те, кто прежде поддерживал.

(60) Заякоривание, или постановка на якоря: Комплекс мер, снижающих, как говорят вальзы, объемность мира. Для востока нынешнего ближе законы так называемой плоскости, чем законы Нитля: там трудно пробиться к слоям силы и духа, знаний и связей. Лес малоподвижен, многие корни усохли полвека назад и не восстанавливаются. Дар востока утрачен, поскольку за полвека сама память о нем "выстужена" — иссякла связь поколений. Живых вальзов нет.

(61) Дракон, кровь дракона, сгусток крови — как концентрат сути дракона: То есть чистая стихия, без примеси разума и души. Необузданный, взрывоопасный хаос.

(62) Жабья икра, наесться икры: Привычное выражение. Дети Нитля полагают, что икра имеет универсальное свойство усилителя слуха. Хотя это неверно. В стенах замка, и тем более в каминном зале, оно неэффективно.

(63) Полет: Летать умеют многие дети Нитля. Во сне — так просто все. Наяву кое-кто помнит себя в полете, но правдива ли та память? Черна убеждена, что именно так.

(64) Мир на якорях утверждается не сразу, так что память у Бэла не ложная, и сказанное им — Это не ошибка. Поставить на якоря — значит, принять должные меры. Но после этого пройдет немало времени, пока меры возымеют полное действие. Действительно плоским, лишенным уникальных особенностей силы и духа, восток стал лет за пятнадцать до этого разговора.

(66) Краснобыльник — Высокая трава. Обычная, растет обширными купами, часто норовит занять холмы близ замков. Для травников мало интересна. По слухам, помогает гонять вшей. Но это недостоверная легенда, как и сами вши.

(67) Жароцвет — Весьма уважаемая вальзами запада лоза. Облегчает работы по спряжению миров и пространств, маркируя кромки и корнями укрепляя складки.

(68) Исподники — Исконные враги Нитля. Их воззрения на мир и место в нем людей противоположны мнению живого леса и его обитетелей. Конус тьмы и столп света, вечно соприкасающиеся в точке зенита и норовящие проверить, чей закон сильнее — так для себя именуют противостояние вальзы.

(69) Перевертышем можно стать, когда душа уйдет в пятки и проследует далее, поскольку произошел внутренний слом. Перевертышей обычно уничтожают сразу. Это закон Нитля: они неуправляемы и непобедимы. К тому же вероятность того, что душа уцелела, считается ничтожной.

Глава 9. Влад. Ночь кромешной тьмы

Москва, промзона близ МКАД, все тот же вечер в начале ноября

Угодив в очередную лужу, Влад обреченно выдохнул сквозь зубы. Ругаться не было сил. В общем-то, уже ни на что их не осталось. Спина ныла, глаза отказывались разбирать дорогу при жалком свете серого-гнойного, с выжелтом, столичного неба, по обыкновению лишенного звезд, зато впитавшего, как ядовитый фосфор, свечение многомиллионной людской бессонницы.

Контора, имеющая многообещающий адрес с двузначным номером строения и корпусом вдобавок, умудрилась превзойти самые мрачные опасения. Она находилась даже не в промзоне. Она примыкала к полигону отходов, имела общий с ним въезд. Так что для встречи с небрезгливым нотариусом пришлось сперва притерпеться к запаху свалки, намешанному из гари, гнили всех сортов и прогорклой горечи. Затем протрясти на ухабах всю корейскую подвеску, сполна осознав правоту мастера автосервиса, неделю назад скорбно сообщившего о кончине каких-то загадочных "косточек" и объявившего такую цену за их похороны... то есть замену, что захотелось выбросить ключи от машины.

Сколько надо зарабатывать, чтобы денег стало хотя бы ненамного больше, чем их требуется? Чтобы смотреть на жизнь с прищуром сытого кота, а не пищать в душе полудохлой затравленной мышью... Город — хищник, человек в нем — дичь. Город каждого умеет зацепить, придавить и схарчить.

Влад брел к машине, пытаясь сообразить, сколько времени ушло на тупое, однообразное, доведенное до автоматизма движение руки с судорожно зажатой ручкой. Сколько он подписал бумаг? И сколько из них хотя бы просмотрел, читать-то он бросил на третьем десятке листков. Как раз когда осознал с глухим отчаянием: его срочно гнали сюда всего лишь потому, что учредители пожелали что-то там поменять в своем драгоценном составе. Но почему так спешно? Хотя кто задаст им этот вопрос? Уж точно не наемный директор, принятый в дело по протекции Иудушки и знающий глубоко внутри, для себя самого: он заменим. Очень даже заменим! И еще он прекрасно помнит, что это такое: остаться без работы при двух непогашенных кредитах, да еще и в ярме ипотеки.

Тусклое небо не создавало света, оно лишь колеровало сумрак в самый мерзкий его тон и заодно проявляло сполна мельчайшую взвесь помоечного тумана, плотно облепляющего окрестности. Будто старомодная вата-утеплитель, туман забивал все щели. Дышать неразбавленной, застоявшейся свалкой было едва посильно. Пришлось открыть рот и глотать гадость, хотя бы так обманывая чуткость носа и — вот нелепость для задушенного смогом горожанина — мечтая о насморке.

Машина смутно обозначилась впереди. Приветливо мигнула рыжими подфарниками, ободряя хозяина и обещая посильную ей, пусть и весьма бюджетную, защиту от вони. Конечно, нет ионизатора, о котором как-то раз вдохновенно вещал Костик. И нештатного для этой модели, ценимого тем же Костиком угольного салонного фильтра тоже нет. Впрочем, рассуждая в день рождения дочурки о том, как надлежит перевозить младенцев в условиях городской "мертвой" пробки, да еще и по туннелю, приятель был в ударе и щедро обогащал кругозор гостей сведениями об экзотических путях обретения комфорта. Например, о воздухе хвойного леса, сжатом и помещенном в баллон, совсем как у аквалангистов, и еще о каких-то очередных нано-технологиях, то ли особо полезных, то ли потенциально вредных...

В памяти не осталось ничего определенного. Только горьковатый, как у этой свалки, осадок неизбежной зависти. Костик умеет говорить легко, словно и не надо подбирать слова, чтобы они вставали одно к одному, как на параде. Костик при этом искренне, доверительно улыбается, дозировано и уместно смотрит в глаза собеседнику. Иногда он замолкает, подбирая слово — и пауза не кажется затянутой, нелепой. Попытки оттренировать такую же модель ведения беседы, увы, не дали нужного результата...

За спиной чавкнула грязь, кто-то сдавленно выругался. В первое мгновение Влад подумал о нотариусе: вот кто сегодня тоже уработался вдрызг, если разобраться. Но голос даже в едва слышном бормотании почудился совершенно иным. Второй мыслью, конечно, шли скопом все враги рода водительского: продавцы полосатых палочек, парковщики и прочие вахтеры-привратники. Как мздоимца ни назови, а кошелек на всех один. Влад сокрушенно вздохнул, принимая напасть как логичное продолжение гнусного трудового дня, не желающего завершаться и после заката... Он обернулся, заранее готовя простоватую улыбку, совершенно бесполезную в полумраке этого глухого местечка.

Человек отчетливо рисовался черным силуэтом на фоне желтоватого тумана. Он стоял и без спешки что-то крутил в руках... или тер?

Ослепительно вспыхнул свет. Чуть в стороне от черного человека, оказывается, стоял автомобиль, именно теперь врубивший четыре синеватых прожектора, закрепленные на дуге над крышей.

Влад перестал ощущать запах свалки и вспотел, мгновенно ощутив и жар, и ледяной озноб на мокрой коже. Никто не собирался выписывать ему штраф. Никто не интересовался содержимым довольно тощего кошелька. Весь путь, проделанный после разговора с Иудушкой, был роковым. Влад сам прибыл на свалку и, кажется, еще засветло был сочтен всего лишь мусором, подлежащим утилизации.

Щурясь против света, пытаясь зачем-то удерживать под локтем сумку и одновременно второй рукой заслоняться от ослепления, Влад все еще не верил. Он отчетливо видел маслянистый блеск металла в ладони черного человека. Того самого, кто буркнул невнятные слова и тем заставил обернуться. Теперь возникли еще и шаги второго, опять за спиной. Соединять все перечисленные факты в очевидную логическую цепочку, а вернее удавку, мозг отказывался наотрез. Влад сам запрещал сознанию худшее, заслоняясь дрожащей ладонью и от ослепления, и еще более — от способности видеть, понимать, присутствовать здесь и теперь.

— Зря ты полез в дела Георгия, он так и велел сказать, — лениво сообщил голос за спиной. — Посмотри в сторону света, вот так. Опознание должно быть однозначным, мы ж не лохи какие.

Металлический клацающий звук словно сорвал последний предохранитель, и Влад закричал, едва ли понимая, что он — кричит. Мозг погас. Влад не мог ни бежать, ни падать и закрывать голову руками, ни спрашивать напоследок самое нелепое и неизбежное "за что?", ни сулить убийцам деньги. Он целиком слился с собственным страхом, огромным и непреодолимым. Последним.

Черный человек презрительно сплюнул в грязь, буркнул нечто вроде "гля, еще обделается, сучонок" — и стал поднимать руку с оружием. Влад почему-то исключительно отчетливо видел, как все происходит. Он сделался куклой, не способной двигаться без воли кукловода. Эдаким статистом в низкобюджетном фильме о "лихих девяностых". Похожих менеджеров среднего звена за одну короткую серию кладут по десятку. Перед этим на дураков вешают долги фирм-однодневок и прочие "токсичные" дела.

Обыватели жрут ужин, запивают пивасиком, развалившись на диванах и в креслах, выпятив городское рыхлое пузо. Обыватели щурятся в теплом свете домашних ламп, за железными дверями. Рыгают, на ощупь разыскивают сигареты — и безразлично наблюдают за очередной смертью на экране. Так себе трэш, снят без азарта, да и крови маловато. Это скучно, когда валят тупых лохов. Не страшно, не интересно и не ново. К бытовой чернухе зрителя приучили. И каждый в душе рад своей роли наблюдателя: он-то сидит живой, пивко тянет — значит, не лох...

Жизнь почему-то не пронеслась перед взглядом, как того требовали каноны последнего мига. Она истекала из бессильного тела вместе с отчаянным, звериным криком.

В туго забитых ватой ужаса ушах хрустнуло, словно крик пробил некий барьер. Тусклый плафон облачного неба лопнул подъездным светильником, изуродованным упорными недорослями. Синяя сеть ослепительных трещин оплела небо, под ногами шевельнулась почва, крупно задрожала и заворочалась, делаясь непохожей на укатанную свалку. Она стала чем-то вроде рыбы-кита из сказки, она проснулась и норовила стряхнуть людские постройки со своей спины.

Крик иссяк, в немоте страх сделался еще безграничнее. Легкие были судорожно сжаты, смяты полным выдохом. Влад ловил ртом воздух и не мог протолкнуть в горло. Сквозь синие кромки осколков разбитого неба вниз, на городскую свалку, полз из ниоткуда хлыст смерча. Он спустил с цепи бешеный ветер, и тот рвал волосы, наотмашь бил в лицо и вымораживал душу — он тоже был наполнен страхом, этот внезапный ветер, секущий кожу и прокалывающий спину иглами ужаса.

Черный человек отвлекся от своей неподвижной цели, глянул на катаклизм с несуетливостью профессионала, прикидывающего, не затронет ли локальный "конец света" его имущество, а если затронет, будет ли полным страховое покрытие. Свое спокойствие мужчина подрастратил, когда воронка смерча раскрылась слоновьим хоботом и выплюнула вниз, к самой парковке, нечто огромное, буйное и когтистое. Не тратя время на ругань, "не лох" нацелил длинное дуло на опасного врага — и всадил в глаз сталистого оттенка три пули, одну за одной.

Тварь, для которой не смог бы подобрать годное описание ни один зоолог, мгновенно ощетинилась дикобразьими иглами чудовищной длины, теряя первичное сходство с тиранозавром. Глаз даже не сморгнул, не заметил соринок-пуль. Зато пасть вдруг оказалась рядом, клацнула синеватыми светящимися зубами. Ноги черного человека остались стоять на прежнем месте, обрывки брюк еще ползли вниз от коленей, выше которых уже не было ничего.

Влад отчетливо разобрал короткий смешок, совершенно неуместный здесь, азартный. На шее твари — если это было шеей — почудилось висящее пиявкой гибкое тело. Глаз чудовища блеснул рядом, зубы ощерились у лица — и мир распался. ;

Глава 10. Милена. У края небытия