Черная Луна | Dark Moon

Что же тогда иссушает магию его песен?

Дуво неспешным шагом шел по улицам. Ворота парка оказались открыты, он вошел, отыскал тропу, которая вела на Высокий Холм, затем сошел с тропы на траву. И лег навзничь, раскинув руки и закрыв глаза, и ощутил магию земли — словно нежный голос шептал в его душе. Однако даже эта магия изменилась — пускай и неуловимо, но изменилась.

Эльдерское воспитание научило Дуво никогда не цепляться за сложную проблему, но позволить разуму свободно воспарить над ней. Мастер Раналот много раз говорил ему, что для успешного решения проблемы надо не сосредоточиться на ней — а совсем наоборот.

— Но ведь это же бессмысленно, — сказал тогда десятилетний Дуво, шагая с учителем по благоухающим садам Храма Олторов.

— Сосредоточиться на проблеме, мой юный человек, нужно лишь тогда, когда суть ее уже найдена. Ты разгневан из-за того, что сказала сегодня утром Пелтра. Сейчас ты сосредоточен на том, что подтолкнуло ее сказать именно эти Слова, — и, быть может, добьешься успеха. Но все же расслабься, отпусти на волю свой разум — и тогда спросишь себя, отчего так тебя задели ее слова и что в тебе побудило ее так сказать.

— Пелтра ненавидит меня, потому что я человек. Она называет меня животным и говорит, что от меня дурно пахнет.

— Это пока еще говорит твой гнев. Забудь о нем. Поднимись над ним.

Дуво тяжело вздохнул.

— Мастер Раналот, у меня это вряд ли получится. Я ведь не эльдер.

— Зато Пелтра — эльдер, и у нее тоже ничего не получается... пока.

— Я не знаю, почему она злится на меня. Я ни разу ни чем ее не обидел. И точно так же я не знаю, почему меня так задели ее слова. Я и вправду человек. И животное — как все мы. Быть может, от меня и вправду дурно пахнет. — Дуво рассмеялся. — Почему эти слова так задели меня, учитель?

— Потому что так хотела Пелтра. И потому что тебе не все равно, что она о тебе думает.

— Это правда. Она вообще-то славная. Я думал, что я ей нравлюсь.

— Твой доклад о целебных свойствах горных трав был превосходен, Дуво. Ты хорошо потрудился.

— Спасибо, учитель. В библиотеке нашлось много нужных книг.

— А кто рассказал тебе о книге Сориуса? Дуво задумался.

— Пелтра, — сказал он наконец. — Мы гуляли по холмам, и она рассказывала мне об этой книге... — Он густо покраснел. — Я не получил бы награду, если б Пелтра не рассказала мне об этой книге.

— Тебе нечего стыдиться, — мягко сказал Раналот.

— Я так не думаю, учитель. Пелтра была так горда оттого, что разгадала твою загадку, что похвалилась мне. Потом я тоже прочел эту книгу — и получил награду.

— Значит, ты считаешь, что виноват перед Пелтрой?

— Да. Только я не хотел обидеть ее. Я поступил так по недомыслию.

Вот и теперь, на склоне холма Дуводас постарался подняться над мучившей его головоломкой и позволил своим мыслям привольно бродить, где вздумается. Многое, очень многое может изменить магию земли — смерть, насилие, чума, страх... иногда даже радость. Точно так же разум либо плоть самого музыканта могут перемениться и потерять созвучность с земной магией. Дуво спокойно и кропотливо исследовал свои мысли. Разум его, как и прежде, был ясен и настроен на поток магии; плоть не загрязнена употреблением мяса или вина. Уверившись, что проблема не в нем самом, Дуво вздохнул с облегчением и, взяв арфу, заиграл древнюю балладу о Дальнем Веке и Умирании Света. Он играл — и чувствовал, как струится в нем магия земли, наполняя собой его жилы и увлекая за собой. Он был одно целое с землей и травой, с деревьями и цветами — и радостно ощущал, как все сильнее бьется незримое сердце самой Жизни.

Земля приняла музыку Дуводаса. Он доиграл балладу — и глубоко вздохнул.

Когда ему сравнялось восемнадцать, мастер Раналот привел его на прогалину посреди Олторского Леса, и там они бок о бок уселись на плоском валуне.

— Какую музыку ты сыграл бы здесь? — спросил Раналот.

— Это просто, учитель. Есть три вида музыки, и каждый здесь уместен. Песня леса, песня реки либо песня гор. — Дуво пожал плечами. — Или твой вопрос не однозначен? Это загадка, да?

— Этого, Дуво, ты не узнаешь, покуда не заиграешь сам. Взяв арфу, юноша обратился душой к музыке леса. И — ничего. Поднявшись, он покосился на валун — быть может, это камень преграждает путь потоку магии? Дуво отошел на пару шагов в сторону и повторил попытку. И снова — ничего. Он искоса глянул на Раналота и увидел в золотистых глазах эльдера глубокую, затаенную грусть.

— Учитель, разве я что-то делаю не так?

Раналот покачал головой.

— Ты знаешь, почему этот лес зовется Олторским?

— Потому что здесь погибли олторы. Все до единого.

— Именно так, — печально подтвердил эльдер. — В этом лесу была уничтожена целая раса. Олторы были мирным, независимым народом — куда им было устоять против даротов? Города их один за другим были уничтожены, и уцелевшие олторы в конце концов бежали сюда, в этот лес. Тогда его окружила армия даротов — шестьдесят тысяч безжалостных воинов — и началась кровавая резня. Последние олторы, два десятка женщин и около сотни детей, сумели добраться до этой прогалины. Здесь они и погибли.

— И теперь на этой прогалине нет магии? — прошептал юноша.

— Да, — кивнул Раналот. — Верни ее, Дуво.

С этими словами пожилой эльдер поднялся, похлопал юношу по плечу и ушел. Дуво сел на землю. Здесь, подумал он, погибла целая раса. Не племя, не клан, даже не народ — раса. Юноша содрогнулся, ощутив безмерную тяжесть возложенного на него дела. Как может смертный возродить магию там, где произошло такое чудовищное жертвоприношение?

Поставив арфу на бедро, Дуво попытался играть — но музыка не приходила. Несколько часов он сидел на прогалине. Солнце село, взошла луна, а юноша все ждал вдохновения. За час до рассвета он поднялся и прошел по прогалине к самому краю обступивших ее деревьев. Здесь ощущалось слабое дуновение магии — словно движение воздуха, потревоженного трепетом крыльев бабочки. Дуво медленно обошел прогалину по краю и на ходу начал негромко играть веселую и ясную Песню Рождения. Играя все громче, он двинулся от края к центру прогалины и прошел три шага, прежде чем музыка смолкла. Вновь и вновь возвращался Дуво к деревьям, увлекая за собой магию, чувствуя, как ее ручеек постепенно проникает в землю под его ногами. Шаг за шагом, убийственно медленно сотворил он магическую паутину, которая понемногу опутала всю прогалину.

Солнце давно взошло, наступил полдень. Дуво безмерно устал, но ни на миг не прерывал музыки. Вернувшись в центр сотворенной им паутины, он приготовился играть Гимн Творения. Несколько минут юноша стоял неподвижно, глубоко и размеренно дыша, набираясь сил. А затем ударил по струнам — и над прогалиной взлетел его чистый и сильный голос. Солнечный свет пролился на прогалину, на ветви соседних деревьев спорхнули птицы. Дуво шел и пел, и теперь музыка ни разу не прервалась, не смолкла.

Магия вернулась!

Обессиленный, Дуво опустился на валун и положил рядом арфу. Пальцы его дрожали и были стерты до крови.

Из-за деревьев вышел мастер Раналот, лучи солнца искрились на его белоснежной шерсти. На плече его висела арфа.

— Ты молодец, Дуво, — с гордостью за ученика промолвил он. — Людей, подобных тебе, нет. И в тебе я вижу надежду для всей твоей расы.

— Спасибо, учитель. Я и представить не мог, что это будет так трудно. Скажи только — почему эта прогалина оказалась лишенной магии? Неужели из-за того, что именно здесь пришел конец расе олторов?

— Не только эта прогалина, — ответил Раналот. — Магия исчезла со всего леса, и в последнюю очередь — с этого места.

Дуво ошеломленно взглянул на него.

— Но ведь этот лес такой огромный — на сотни миль! И ты...

— Я трудился много веков, Дуво. Это было необходимо.

— Но не мог же ты сделать все один!

— Таков мой дар — а теперь и твой. Без магии земля умирает. Да, на ней можно вырастить урожай, но духовно она мертва. В этом и состоит зло, которое несут дароты — они живут убийством, однако уничтожают не только целые расы, но и душу земли, где эти расы обитали. Неизмеримое, непостижимое преступление! Вы, люди, совершаете то же самое, только медленней — своими каменными городами, своей алчностью и похотью. Однако есть среди вас и такие, кто хранит и любит землю. Среди даротов таких нет.

— Ты говоришь так, словно дароты еще существуют — но ведь эльдеры уничтожили их много веков назад!

— Эльдеры никого не уничтожают, Дуво. Дароты существуют.

— Где?

— Там, где они никому не причинят зла.

Дуво забросал учителя вопросами, но Раналот не ответил ни на один из них.

— Что, если дароты вернутся? — спросил наконец юноша.

— Они не вернутся, пока существуют эльдеры. Много лет спустя после этого разговора на склоне холма, возвышавшегося над Кордуином, Дуво встал и повернулся лицом к северу. Во рту у него пересохло, сердце колотилось глухо и тяжко, как кузнечный молот. Теперь он знал, почему изменилась магия земли. Всем своим существом ощущал он, как поток магии медленно, чуть заметно движется на север — и там уходит в никуда, как вода в песок.

Эльдеров больше не существует.

И дароты вернулись.

Тарантио сидел за угловым столиком, спиной к стене, и доедал мясной пирог. Начинка была обильная, нежная и восхитительно вкусная. В этот вечер настроение у посетителей 'Мудрой Совы' было не из лучших — знаменитый музыкант так и не появился, и это многих возмущало. Кефрин сновал между столиками, извинялся и заверял посетителей, что арфист вот-вот появится. Четверо молодых дворян налетели было на хозяина таверны, громко твердя, что еда у него нынче — сущее дерьмо, а потому они не заплатят ему ни гроша. Тогда к их столику подошла Шира, что-то тихо заговорила — и юнцы утихомирились, смущенно поясняя, что они, дескать, пришли с другого конца города, чтобы послушать игру Дуводаса. Затем они извинились за свою вспышку. Тарантио молча восхищался тем, как умиротворяюще действовала Шира даже на самых горластых забияк. Он краем глаза глянул на Бруна — тот таращился на девушку с нескрываемым восторгом. Кефрин отошел от мятежного столика; на его румяном круглом лице было написано облегчение. Шира наполнила кубки молодых задир вином, в последний раз чарующе улыбнулась и ушла на кухню.

— Надеюсь, что арфист все-таки появится, — вздохнул Брун.

— Вряд ли, — ответил Тарантио, — судя по всему, он куда-то ушел.

Брун заметно приуныл, зато Дейса отсутствие музыканта только радовало.

— И как только люди могут наслаждаться этой жуткой какофонией? — удивлялся он.

— Потому что это красиво, — ответил ему Тарантио. Солгать Дейсу было невозможно, и сейчас он живо почуял в ответе Тарантио странную неуверенность.

— Объясни! — потребовал он.

— Это у меня вряд ли получится, братец. Я слышу музыку, и она трогает меня до слез. И в то же время я чувствую, что тебе это неприятно.

— Что ж, арфист сегодня не появился, за что я ему несказанно благодарен. И скажи дурачку, что у него весь подбородок в паштете.

— Вытри подбородок, Брун, — сказал вслух Тарантио. Юнец широко ухмыльнулся и, проведя ладонью по подбородку, слизал с пальцев остатки паштета.

— Вкусная здесь еда. Знаешь, это ведь Шира готовила. Что за чудо эта девушка!

Он покосился в сторону кухни, надеясь хоть мельком увидеть предмет своего обожания, но кухонные двери были плотно закрыты.

— Ты уже виделся с человеком, который хранит твои деньги? — довольно громко спросил он.

— Ты бы еще заорал во все горло, — посоветовал Тарантио, — а то не все тебя слышали.

Брун огляделся по сторонам.

— А зачем им надо это слышать?

— Не важно, Брун. Это называется 'ирония'. Понимаешь, я хотел намекнуть, что громко болтать о деньгах неразумно — здесь ведь могут быть и грабители.

— Ну, мне ничего не надо повторять дважды, — заявил Брун, глубокомысленно стукнув себя пальцем по носу. — Так ты виделся с этим человеком?

— Да. Наши дела идут неплохо. Мои вложения принесли мне почти две тысячи серебряков.

— Две тысячи?! — воскликнул Брун. Люди, сидевшие за соседними столиками, обернулись на этот возглас. В сознании Тарантио раскатился хохот Дейса.

— До чего же я рад, что мы взяли с собой этого дурачка!

— Что же ты будешь делать с этими деньгами? — не унимался Брун.

— Давай поговорим о чем-нибудь еще, — сказал белобрысому юнцу Тарантио. — О чем ты сам захочешь.

Брун надолго и тяжело задумался.

— Жалко, что не пришел арфист, — заявил он наконец. — И жалко, что вчера вечером ты его не слышал. Он так замечательно играл! Принести тебе еще пива?

Тарантио кивнул.

— Позволь-ка мне, братец, занять твое место, — сказал Дейс. — Давно уже я не наслаждался хорошим пивом.

— Нет. Я не хочу, чтобы ты устроил здесь резню.

— Не устрою, братец, будь спокоен. Даже не притронусь к мечам. Только выпью кружку пива — и баиньки.

Тарантио расслабился и отступил в глубь сознания. Дейс сладко потянулся и прикончил остатки пирога. Брун с двумя кружками уже возвращался к столику, когда рослый мужчина, один из тех самых задиристых дворян, вдруг резко повернулся — и наткнулся на него. Пиво выплеснулось из кружек прямо на черную шелковую рубашку рослого мужчины.

— Ах ты, болван неуклюжий! — взревел тот.

— Прошу прощения, — стараясь обойти его, дружелюбно отозвался Брун, — но ты ведь сам меня толкнул.

Рослый мужчина замахнулся и ударом кулака сбил его с ног. Брун упал на стол, ударился головой о спинку стула — и, потеряв сознание, рухнул на пол.

Дейс мгновенно выскочил из-за стола и подоспел к потасовке в тот самый миг, когда рослый мужчина уже собирался пнуть неподвижно лежащего Бруна. Дейс ловко подставил ему подножку, и тот со всей силы грянулся на пол, но тут же перекатился на колени и выхватил кинжал. Дейс ухмыльнулся и потянулся было к ножу, но передумал.

— Экий ты зануда, братец, — проговорил он вслух. Рослый мужчина вскочил и злобно прищурился.

— Я тебе за это кишки выпущу, сукин сын!

— Попробуй, — презрительно бросил Дейс. Противник кинулся на него. Дейс откачнулся вбок, левой рукой перехватил запястье руки с кинжалом, правой стиснул ее повыше локтя и как следует рванул. Раздался зловещий треск — рука рослого мужчины была сломана в локте. Пострадавший душераздирающе завопил и, едва Дейс отпустил его, рухнул на пол. Кинжал вылетел из его ослабевших пальцев. Из рукава черной, залитой кровью рубашки торчал обломок кости.

— Да заткнись ты! — рявкнул Дейс и ребром ладони разбил неудачливому противнику нос. Бросив его извиваться от боли на полу, он направился к Бруну, который уже пришел в себя и со стоном пытался подняться.

Ощутив за спиной какое-то движение, Дейс резко обернулся. Трое приятелей рослого наступали на него с ножами. Дейс громко расхохотался и шагнул к ним.

— На ваше счастье, я обещал своему другу, что сегодня никого не убью. Впрочем, это не помешает мне вас искалечить, как я только что искалечил вашего дружка — повезет ему, если не останется одноруким! Ну, кто первый? На сей раз, пожалуй, я переломаю вам ноги!