Коммюнике ?14 французского верховного командования в Индокитае за период с 10 по 24 мая 1053 года: 'В ночь с 17 на 18 мая форпост Мыонг-Хуа, который с самого начала наступления Вьетминя оказывал победоносное сопротивление, пал под натиском подавляющей массы нападавших'.

Три строчки из двухсот — вот и все, что досталось на долю доблестного Телье и его трехсот человек.

Еще одна глава в истории Мыонг-Хуа была написана шесть спустя. В июле 1959 года крошечный аванпост Соп-Нао был опять занят одиночным взводом, на этот раз Королевской армии Лаоса, поскольку последние французские боевые части покинули независимый Лаос в 1955 году (по состоянию на начала 1961 года в южном Лаосе оставалась только одна французская авиабаза и французская инструкторская миссия, численностью около 350 человек, которая быстро вытеснялась американским инструкторским персоналом. Прим. автора). После отхода коммунистических повстанцев Патет-Лао в конце 1957 года, Сон-Нао был тихим гарнизоном, в котором можно было беспокоиться только о нескольких контрабандистах из Северного Вьетнама, доставлявших опиум в обмен на кое-какие западные товары, которые можно было найти в Лаосе.

Командовал маленьким гарнизоном лейтенант Део Ван Хун, отпрыск знаменитого рода Део, вождей Черных тай, которые еще несколько лет назад железной рукой правили горными провинциями северо-западного Индокитая. Среди них был старый Део Ван Лонг, глава федерации тай, столицей которой был Лайтау, ныне находящийся в коммунистическом Северном Вьетнаме; были Део Ван Кам и Део Ван Три, вожди провинций и многие старейшины в Сон-Ла и Фонг-То. А еще были Део из Дьенбьенфу, чей предок, объединившись с французским консулом Огюстом Пави, сделал возможным проникновение французов в северный Лаос и горные районы Северного Вьетнама. Део Ван Хун, ставший лейтенантом Королевской армии Лаоса, был, таким образом, 'дома', в районе, в котором он получил назначение. Его собственный народ бродил по холмам по обе стороны границы, и ему не о чем было беспокоиться.

На самом деле, он был настолько уверен, что его предупредят о любых неприятностях, что вместо того чтобы спать на аванпосте вместе со своими людьми, поселился в деревне, где жил со своей женой в лаосском доме на сваях, как и большинство здешних жителей. Июль 1959 года был очень теплым месяцем в северном Лаосе. Молодой рис хорошо рос в узких долинах и в течении нескольких недель Соп-Нао было совершенно спокоен. С тех пор, как реки набухли от дождей, патрулирование почти не велось. Не то, чтобы это делало патрулирование невозможным, но ничто в нынешней ситуации не делало дальнее патрулирование необходимым.

Но когда в ночь с 29 на 30 июля 1959 года луна зашла над Соп-Нао, из белесого тумана, окутавшего холмы, показались темные тени. Одна или две собаки попытались залаять, но были быстро прикончены несколькими хорошо поставленными ударами длинных кинжалов горцев. Без колебаний основная масса темных теней направилась к лаосскому посту, расположенному над Соп-Нао на голом холме — то есть, этот холм был голым, когда там были французы. С тех пор низкий кустарник снова поднялся с фантастической быстротой, характерной для тропиков истал достаточным укрытием для любого нападающего. Тени молча окружили маленький аванпост, а затем замерли, ожидая сигнала.

Тем временем, небольшая группа одетых в черное людей быстро вошла в сам Соп-Нао. Без колебаний они направились прямо к дому Део Ван Хуна. Несколько человек окружили его, а четверо забрались в шестифутовый просвет под домом. До сих пор не было произнесено ни единого слова, не было слышно ни малейшего шума.

Глубокая тишина внезапно была нарушена хриплым треском огня пистолетов-пулеметов, ведущегося в ограниченном пространстве, за которым почти сразу последовали крики боли; четверо человек под домом Део Ван Хуна открыли огонь через дощатый потолок по лейтенанту и его жене, лежавших, по лаосскому обычаю, на циновках из рисовой соломы, устилающих пол. Первая же очередь попала Део Ван Хуну в грудь и пах, а его жена была легко ранена в бедро.

Это был сигнал, которого ждала группа, окружившая пост на холме. Они начали поливать пост огнем из пистолетов-пулеметов и ручных пулеметов, методично продвигаясь от куста к кусту. Через несколько минут бой закончился и аванпост оказался в руках противника. На самом деле, полная неготовность лаосцев и чрезмерная подготовленность нападавших, в итоге спасли лаосцев от уничтожения. Если бы они сопротивлялись в течении нескольких часов на посту — как и ожидали нападавшие — дневной свет сделал бы невозможным любую попытку отхода. Как бы то ни было, сумятица атаки позволила большей части взвода бежать с аванпоста. Те самые кусты, которые помешали сонному часовому заметить нападавших, теперь мешали им стрелять в убегающих солдат. В самом Соп-Нао вражеские диверсанты отступили к аванпосту, как и было приказано, бросив Део Ван Хуна на произвол судьбы. Это опять же, было на руку лаосцам, так как Део и его жена с помощью проснувшихся жителей деревни и бегущих солдат, смогли добраться до челнов, лежащих на берегу Нам-Хуа, небольшого притока Нам-Хоу. Отчаянно гребя вниз по течению к Мыонг-Хуа, они спаслись от нападавших, которые все еще находились на захваченном аванпосту, разбирая добычу — оружие, одежду, пайки и всегда драгоценную полевую рацию.

Лейтенант Део Ван Хун умер на лодке по пути в Мыонг-Хуа, куда измученные выжившие из Соп-Нао добрались на следующий день. Гарнизон насчитывал батальон, усиленный полудюжиной тяжелых минометов. Кроме того, со времени предыдущей обороны Мыонг-Хуа в зарослях была вырублена взлетно-посадочная полоса, пригодная для небольших самолетов. Но уже через несколько минут после прибытия гарнизона из Соп-Нао весть о взятии аванпоста облетела Мыонг-Хуа и еще через несколько минут, благодаря чудесному распространению слухов, который в Азии является почти шестым чувством, население уже знало, что лаосский батальон не будет сражаться за Мыонг-Хуа. На самом деле, сомнительно, был ли этот процесс запущен одним из солдат, сказавшим населению, что они не будут воевать, или кем-то из местного населения, которое было под оккупацией коммунистов с момента смерти Телье в 1953 году и до того, как королевское правительство Лаоса подписало соглашение с Патет-Лао в ноябре 1957 года, говорившего солдатам, что бесполезно сопротивляться такому коммунистическому вторжению. Ибо у населения не было никаких сомнений в том, что началось вторжение.

Число нападавших и их национальность до сих пор не были выяснены; позже выяснилось, что их было около 80 и что это были черные тай с северо-вьетнамской стороны границы. Но с точки зрения лаосского командира в Мыонг-Хуа, это могла быть вся 316-я дивизия Вьетнамской Народной Армии. В тот же вечер, весь гарнизон форта Мыонг-Хуа, вооруженный американцами и обученный французами, покинул форпост и отступил в окружающие горы — не увидев врага и не сделав ни единого выстрела.

Они оставались на высотах, наблюдая за своим брошенным аванпостом, в течении нескольких дней, пока, при очевидном отсутствии 'противника' не решили снова занять свои квартиры. Население Мыонг-Хуа, которое по большей части осталось на месте, встретило своих 'защитников' с едва заметными улыбками, но воздействие этого эпизода на моральных дух подразделения, как и на гражданское население, было разрушительным.

2 августа 1959 года в коммюнике лаосской армии было объявлено, что 'аванпост Соп-Нао был вновь занят после трехчасовой схватки', а 5 августа в коммюнике лаосского правительства было добавлено, что нападение было не 'вторжением', а 'небольшими группами партизан, которые воспользовались эффектом внезапности, чтобы захватить небольшие гарнизоны лаосской национальной армии'. И далее в отчете добавлялось: 'Похоже, что число заявленных в первых сообщениях нападавших было несколько преувеличено'.

Но первые сообщения уже разошлись по всему миру и люди снова заговорили о 'войне в Лаосе'. И возможно, хорошо, что память у газетчиков настолько коротка, что они не помнят, как несколько лет тому назад, тот же самый маленький форпост месяц сдерживал дивизию коммунистов, ибо это вызвало бы несколько неудобных вопросов — а сегодняшний Индокитай не место, чтобы задавать неудобные вопросы.

Дневник: женщины

Это была бы совсем не французская война, если бы женщины не играли в ней важную роль. Во-первых, на самом деле все еще существовало французское гражданское население — не только иждивенцы военного и административного персонала, но и жены и дети торговцев и перевозчиков, врачей и школьных учителей, всего около 80 000. Были тысячи людей, для которых 'домом' были Сайгон или Ханой, Туран или Вьентьян, а не холодный туманный климат французской метрополии. Их дети были выносливыми предприимчивыми ребятами, которые пережили японские концлагеря в возрасте пяти-восьми лет, пережили атаки Вьетминя в 1945 и 1946 годах; ходили в школу, зная, что ручная граната может их покалечить на обратном пути, но которые все еще очень хорошо сдавали французские конкурсные экзамены и регулярно выигрывали французские ежегодные чемпионаты по плаванию среди учеников средних школ. В конце концов, в Индокитае можно плавать круглый год, а во многих школах Франции нет зимних бассейнов.

В стране, где полигамия была легальна (она была отменена на бумаге в 1958 году) общий подход к женственности и сексу отличается от обычаев западных стран. Существование легкого секса рассматривается всеми как нечто само собой разумеющееся и поэтому, по мнению некоторых, он представляет гораздо меньшую проблему, чем в большинстве других стран. Например, у входа в Женскую пагоду возле Большого озера в Ханое размещен плакат с довольно недвусмысленным содержанием: 'Это официальное запрещение всем влюбленным приводить в этот храм своих подружек, чтобы устраивать тут шумное веселье. Это священное место'.

Этим он отличается от предупреждающих плакатов, которые я видел в мэрии Манилы во время своей предыдущей поездки, один из которых гласил: 'Пожалуйста, сдайте свое оружие охраннику при входе', а на втором было написано: 'Никакие агенты, брокеры, посредники и факторы не допускаются в помещение мэрии'.

Этот подход нашел свое отражение даже в правительственном информационном бюллетене 'Вьетнам-Пресс', северное издание которого, по крайней мере, еще не было заражено осквернением высокой морали, которое обрушилось на Сайгон в последующие годы. Во всяком случае, его составитель сообщений разработал свой собственный классический стиль, чтобы сообщать о неблагоприятных событиях в любовной жизни города.

Заголовок: 'Дорогая, ты предпочитаешь любовь или деньги?'

Заметка: 'Мистер Цао Ван Хоп, 50 лет, заявил сегодня утром полиции, что госпожа Нгуен Тхи Сюань, которая провела с ним ночь в отеле, воспользовалась его сном, чтобы украсть у него 5000 пиастров. Полиция проводит расследование'.

Заголовок: 'Больше его не любили...'

Заметка: 'Господин Нгуен Тен Туат зверски избил госпожу Нгуен Тхи Нинь, свою любовницу, которая отказалась заняться с ним любовью'.

Заголовок: '4300 пиастров в обмен на жену'

Заметка: 'Эта забавная история произошла с 49-летним китайцем Сун Пьех Сангом, чья новая жена ушла от него в бордель, где он ее и обнаружил. Господин Санг подал в полицию жалобу, поскольку управляющий борделя теперь требует у него 4300 пиастров в обмен на жену'.

Французская армия, как и все остальные армии в мире, должна была внести свой собственный вклад в любовную жизнь страны, но вероятно, более причудливым способом, чем любая другая армия.

Во-первых, существовало такое священное учреждение французских колониальных войск, как B.M.С. Первоначально эти три буквы означали Bataillon Médical de Campagne (медицинский полевой батальон), но по ходу дела, они перешли к другому учреждению, французское название которого — Bordel Mobile de Campagne, или мобильный полевой бордель. На протяжении многих лет вопрос о том, следует ли упразднять этот институт, находил сторонников обоих точек зрения. С отрицательной стороны, аргумент, который используется против любого вида легализованной проституции — это, в основном, аморально и не сокращает венерические заболевания.

С другой стороны — и до сих пор, по крайней мере во французской армии, эта точка зрения выдерживала все нападки — мобильный полевой бордель имеет те преимущества, что обеспечивает солдатам контролируемую сексуальную разрядку, тем самым сокращая дезертирство, изнасилования несчастных девиц из окружающего гражданского населения, а также венерические заболевания, поскольку и солдат, и девиц из B.M.C. регулярно проверяют. Что касается вопроса о безнравственности, то девицы сами являются добровольцами, обычно из племени улед-наиль из Константины, красивые женщины которого сделали вековой традицией служить проститутками по всей Северной Африке, пока не соберут достаточно денег себе на приданое. Получив приданое, они возвращаются в дом, селятся с парнями из своей деревни и с тех пор становятся преданными матерями.

Я помню, как служил в марокканской дивизии, в которой было подобное учреждение и поэтому вызывала зависть соседних американских частей. Более того, поговаривали, что покойный генерал Паттон, всегда понимавший нужды своих войск, охотно бы согласился поэкспериментировать с этой идеей, но в конце-концов отказался от нее, когда ему дали понять, что шум, произведенный возмущенными женами и матерями Америки, вероятно, приведет к галдежу в Конгрессе, и тем самым продлит войну на несколько месяцев.

В Индокитае B.M.C. действовали на удивление хорошо и приятной переменой в однообразии армейского конвоя становилось внезапное появление 2,5-тонного грузовика, с сидящими в кузове улед-наиль, в их ярко раскрашенных алжирских одеяниях, выкрикивающих шутки в адрес солдат.

Мобильные полевые бордели двигались с подразделениями в зонах боев — если уж на то пошло, весь Индокитай был зоной боев — и некоторые из девушек героически погибли, выполняя обязанности медсестер под огнем. Конечно, их присутствие отравляло жизнь женщинам-военнослужащим — как выражались некоторые шутники, потому что они составляли 'недобросовестную конкуренцию' — и вообще, французская армия в Индокитае держала их в значительной степени вне поля зрения американских газетчиков и официальных лиц.

'Вы только представьте себе, какой будет вой, если какой-нибудь болтун выступит с заявлением о том, что американские средства идут на содержание борделей для французской армии' — сказал один полковник. Как бы то ни было, девушки не стоили армии ни копейки, поскольку мужчины платили им (по стандартным тарифным ставкам) за их 'услуги'.

Был однако, один случай, когда две девушки из B.M.C. чуть не получили Военный крест за службу, выходящую за рамки служебных обязанностей. Это произошло в Лайтяу, французской авиабазе в 200 милях в тылу коммунистов, где два французских батальона продержались, окруженные Вьетминем, больше года. Однако дальше к северу от Лайтяу был крошечный взводный аванпост в Цинхо, который прикрывал один из путей подхода к самому Лайтяу.