Красное Солнышко

— И ещё — среди рабов надо людей нашего языка поспрашивать. Может, и найдутся. Сам видишь...

Кивнул в сторону глубоко осевших каторг. Гостомысл кивнул в знак согласия... Подобного ужаса Лондиниум ещё не испытывал. Вошедшие в гавань Темзы ночью огромные корабли невиданных доселе очертаний быстро расправились с манипулой оставленных для охраны города солдат, а потом закованные с ног до головы в сталь гиганты ограбили склады приготовленных к отправке в Метрополию товаров дочиста. Но это не всё... Покончив с грабежом чужаки вошли в притихший от ужаса город. Рабы были освобождены. При этом нападающие громко что-то выкликали а своём варварском наречии. Тех, кто отвечал, уводили с собой, и было видно, что рабы этому были счастливы. А потом... Не один отец рвал на себе волосы, видя позор своей дочери, бьющейся под телом огромного варвара, слыша её мольбы и крики. Но никто не посмел даже подумать о сопротивлении. Родители затыкали уши, мужья — облегчённо вздыхали, радуясь тому, что остаются живы такой малой ценой... Нашли нескольких попов. С теми покончили быстро. Устраивать развлечения было некогда. Воины стремились насладиться женским телом, без которого обходились столько времени, и священнослужителей просто повесили на деревьях и воротах. Сам Гостомысл получил наслаждение от дочери того самого римского военачальника, который увёл своих солдат на поиски объявившихся на Острове варваров. Словно посмеялся над незадачливым воякой. Дом римлянина ему указали освобождённые рабы славянского племени, которых набралось не так уж и мало, почти тридцать человек. Путята внимательно побеседовал со всеми, потом вынес своё решение — люди не сломались. Остались тверды духом. Можно брать их с собой. Поделили на две команды. По пятнадцать человек каждая на каторгу. Изладили по две мачты на каждую. Заставили пошить пленных женщин паруса. Задержались из-за жтого ещё на сутки. Зато теперь идти обратно, к Заставе на Зелёной Земле и далее можно было и на захваченных кораблях. С опаской, правда. Но можно. Да ещё князь к тем пятнадцати, что появились, ещё по десятку своих дружинников добавил. Так что за переход более-менее спокоен был. Заодно и с грузом разобрались. Выкинули лишнее. Нужное добавили. Немного облегчили корабли. Уложили всё, как нужно, чтобы при волне грузы не сдвинулись, на один борт не навалились и не перевернули лодьи. Очистили и городскую казну, забрав собранное золото-серебро. Да не так оно любо было, как то, что зимовать теперь спокойно можно было. Да много чего ещё добыли. Эх, будь людей, да кораблей побольше... Однако делу — время. А потехе — час. Отвели душу дружинники, дело справили. Засиживаться нечего, хотя некоторые из тех жительниц города, кто под славянами полежал, и глазки строят, и зазывно улыбаются, просятся уплыть с ними, обещают быть верными жёнами. Да вот только Тень Проклятого над ними столь густа, что пустота души женщин видна невооружённым взглядом каждому воину... Никого не взяли с собой воины. Хотя на пристани, когда караван из четырёх кораблей отчалил, рыдали многие навзрыд... Суда ходко бежали по течению. Несмотря на опасения, каторги тоже вели себя прилично, почти не отставая от насадов. Но это здесь. На реке. А как римские корабли поведут себя на морской волне? Зря, что ли, ромеи вблизи берегов стараются плавать, не уходя в море без крайне необходимости? А когда отошли от Лондиниума подальше, дозорный на мачте закричал, назад указывая. Князь встрепенулся, поглядел, куда тот указывает. Неужели легионы вернулись? Ан, нет... Потянулись к небу густые чёрные дымы. Вспыхнул град. С чего бы вдруг? Подошёл Путята, глянул в ту сторону, произнёс тихо:

— Рим много зла сделал тем, кто вокруг него живёт. Видел, князь, как они рабов держат?

Гостомысл угрюмо кивнул. Честно говоря, он бы забрал Эпику с собой, несмотря на предупреждение жреца. Уж больно та была красива и стройна, да и девица... Да вот только увидел, как в подвалах её роскошного дома закованные в железа и колодки люди сидят. Оборванные, грязные, тощие... А Путята закончил свою мысль:

— Ты дал рабам глоток свободы. И они сейчас возвращают хозяевам то, что те заслужили. Добрых — пощадят и защитят. А вот тех, кто издевался над ними...

Замолчал. Глухо добавил:

— Только вот потом вернуться легионеры и всех уничтожат. А в округе наловят новых. Или привезут из других мест...

Князь дёрнулся, но замер, остановленный жестом:

— Не стоит. Здесь правит Чернобог. И эти места — его истинная вотчина...

Гостомысл опустил голову, потом упрямо мотнул ей из стороны в сторону, спросил:

— Как думаешь, быстро до дома доберёмся?

Жрец поднял глаза к облакам, что-то прикинул в уме, потом ответил:

— Думаю, седьмицы за три. Дольше плыть будем. Каторги нас держать станут. Я, конечно, попытаюсь ветер попутный держать, но как Святовид решит, так и будет...

...Брячислав хоть виду и не показывал, а за Славом и его жёнкой наблюдал внимательно. У них вроде как сладилось всё. Во всяком случае, не слышал князь, чтобы юноша свою супругу-неумёху бранил, или слово худое ей в сердцах высказал. Да и та ходила, расцветая с каждым днём, и не было видно у неё ни ушибов, ни синяков. Без дела не сидела. То с иголкой, то, несмотря на то, что тяжела, моет, стирает. Помогает на кухне поварам. Коли время есть — с мужем своим по грибы, ягоды, или на охоту. Тогда то и понял князь, откуда у девицы походка такая. Раз вернулись оба — парень олениху тащит на спине, а она — оленёнка. Ремешок вокруг лба. Тушка — на спине. Шаг широкий, размашистый. И словно над землёй плывёт ровненько. Хотя под ногами бугры да кочки. Словно и не чует веса не маленького. Тут то и сообразил князь, что сызмальства приучена та грузы носить. Оттого и походка такая... Но видно, что старается девушка. Хочет достойной женой быть. Учиться хозяйствовать, речь славянскую учит. И, похоже, что любит своего Слава искренне, всей душой, несмотря на то, что вначале было... Не только от безысходности она тогда к городку пришла... Ой, не только...

...Князь отвлёкся от раздумий, в которые погрузился, видя, как кругленькая из-за беременности фигурка суетится над длинным столом под навесом, расставляя посуду. По теплу все ели на улице. Вышел из кузни Слав, подошёл к своей любушке, прижал к себе, чмокнул в макушку, тронул шутливо нос. Жена зацвела, а князь вздохнул — пусть парню повезёт...

— Лодья! Лодья! Наши возвращаются!

Миг, и двор наполнился топотом. Все, кто был свободен или занят, кроме дозорных, разумеется, бросились к тыну, до рези в глазах вглядываясь в свинцовую гладь моря. Всё верно. Часовой не обманулся. Действительно виден парус лодьи. Но чьей? Крут и Брендан? Или потерпевший неудачу Гостомысл, лишившийся одного корабля? Не различить пока знаков на парусе... Как ни старайся... Рядышком встал Слав со своей малюткой-женой. Той не видно, парень присел, подхватил её на руки, приподнял. Держит без всякой натуги, словно пёрышко. Оно понятно — своя ноша не тянет. Девица глянула, потом глазки свои раскосые чуть прищурила, и князь чуть не сел, услыхав:

— Брендан. Брендан.

— Монах?!

Не поверил своим ушам. Но вскоре лодья приблизилась, и Брячислав различил Громовик на парусе. А ведь верно — Крут и ирландец. Но что у них за вести? Нашли? Удачно? Ведь задержались почти на седьмицу против условленного... Впрочем, вон они, на палубе. Да и остальные тоже. Улыбаются. Машут руками. Не ощущается тяжести не выполненного дела. Наоборот, светлое дуновение удачи так и витает над лодьей... С лёгким шорохом нос врезался в песок, и Крут спрыгнул на берег, не дожидаясь, пока сбросят сходню. Склонился в коротком поклоне, выпрямился, вымолвил то слово, которого так ждал старший:

— Удачно, княже! Но о том тебе Брендан лучше поведает.

Улыбнулся широко, от души. Со спокойствием исполненного долга. И тут же вновь крик дозорного, только с другой стороны косы, опоясывающей бухту:

— Паруса! Паруса!

...Отлично! Как раз срок и Гостомыслу возвращаться. И дозорный голос подал — "паруса". Значит, и у него удача. Оба паруса вернулись. Обе лодьи. Хороший знак! Боги благоволят к славянам! Значит то, что задумано и что делается верно. Не стали бы они помогать тем, кто идёт против воли Вышних...

— Четыре паруса! Четыре!

Князь насторожился — почему четыре?! Осенило мгновенно:

— Слав, бери свою птичку, и наверх! Глаз у неё острый, может, увидит?

Несколько томительных мгновений, мучительное ожидание. Все словно застыли на берегу. И те, кто оставался в городке, и те, кто только что прибыл. Забыто было всё. Но тут с вышки раздался ликующий голос парня:

— Наши! Наши! Анкана говорит — наши идут! На всех кораблях наши!

Вздох облегчения вырвался из груди Брячислава: видно, удачный поход был. Захватил корабли по пути. Значит, волноваться не стоит. Можно пока перекинуться словом с теми, кого посылал на разведку новых земель...

Оба так и стояли перед ним. Лица обветрены, покрыты бронзовым загаром. Море наградило. Лодья с виду в полном порядке. Народ тоже сытый, довольный. Все живы, здоровы. Ряд полный. Да и лодья поднагружена чем то. Не выскочила с разгона на песок, как обычно, когда гребцы на последних саженях пути изо всех сил разгоняют корабль, чтобы тот по инерции вышел на берег как можно дальше. Правда, таким способом вытаскивают на сушу корабль лишь в хорошо знакомых местах, чтобы не пробить днище. Но славяне уже изучили и дно бухты, и все окрестности, так что дружинники ничем не рисковали. Зато сэкономили силы и время...

— Как?

Брендан ответил:

— Много земли. Очень много. Конца-края не видели. Леса огромные. Зверя — видимо-невидимо всякого разного! В горах руды самые разные: и железо, и медь, и олово. Всё нашлось! Почвы плодородны. Птица не переводится.

Князь лукаво усмехнулся:

— Может, и реки из киселя, а берега из каши?

Монах не понял шутки, но Крут поддержал товарища, с которым успел крепко подружиться за поход:

— Вода и берега, княже, обыкновенные. Но вот что края те обильны на диво — правда истинная. Не обманываем тебя. Привезли с собой и меха разных зверей, и образцы руд, и древесину, чтобы посмотрел на них Путята, да сказал, что и как. Но я и так сказать могу — жить там лучше будет, чем здесь. И земли те столь велики, что тесно нам никогда не будет!

...Сказал, как припечатал. Брячиславу уверенность Крута по душе пришлась. Значит, истинно так.

— В пути как было?

Тот открыл было рот, как дозорный завопил вновь:

— Корабли в бухту входят!

И князь махнул рукой:

— Ладно, други, чтобы нам по десять раз одно и тоже не повторять, встретим Гостомысла со товарищами, а вечером нам всё расскажете.

— Так лучше будет, княже.

Опять коротко поклонились, отошли чуть в сторону, тоже на входящие корабли смотрят. Две лодьи славянские, большие, с острыми носами, украшенными драконьими головами. Две ромейского образца каторги, но под парусами. По мачте из палубы торчит, на белых парусах знак дружины — Громовник красуется. На головной — Гостомысл на борту стоит, рукой машет, приветствуя. Улыбка шире ушей. Едва к берегу подошли, махнул на песок, к брату подбежал, кулаком в грудь широкую сунул шутливо, потом обнял, отпустил, рукой на лодьи показал:

— Как тебе, брат? Все забиты товарами до отказа. Еле приволокли! И железо, и зерно, и много чего ещё взяли. Люди с нами пришли. Тоже славянского языка. Из рабства лютого мы их освободили. Немного, но три десятка есть ещё!

— Да уж вижу! Спасибо тебе, обязаны многим тебе теперь.

Гостомысл обернулся к дружинникам, махнул рукой:

— Вытаскивайте на берег, разгружать потом будем!

Вновь повернулся к брату:

— Уж прости, измаялись мы с этими каторгами. У людей вёсла из рук выпадают. Позволь отдохнуть хоть до завтра, а там всё раскидаем.

— Будь по-твоему.

Рад Брячислав — ведь как всё удачно складывается! И тут опять засвербила мысль в голове — ежели новые земли столь богаты, почему бы не дожидаться весны, приедать припасы, а не двинуть сразу всем на новое место? Охнул про себя, додумал дальше: сейчас отправить тех, кто оставался, в Аркону. Гостомысла жаль. Ему опять корабль вести. Зато зиму отдохнёт, соберёт караван, людей. А по весне сразу и придут на новое место. Отправить с ним Крута. Тот дорогу покажет... Впрочем, вначале переговорим. Посмотрим, что у нас есть, а там решим...

Поднялся на крыльцо, глянул на обнимающихся, оживлённо разговаривающих дружинников. На тех, кого привёл с собой брат, взял колотушку, ударил в било. Звон бронзы заставил всех замолчать, обратить взоры в его сторону. Вскинул руку к небу, выкрикнул:

— Сегодня — празднуем! Завтра будем добычу выгружать!

— Гой-Да!

Дружный крик взмыл радостно к небесам, а князь добавил:

— Ведите новых товарищей наших в городок! Будем баню топить, да пир готовить!..

Отшумело празднество. Спят люди сладким сном, лишь в клети княжеской жирник горит бездымно, освещая стол, на котором раскатаны листы пергамента. Брендан и Крут повествуют:

— До берегов прошли быстро. Едва наш остров обогнули. Уже через два дня вдоль скал пошли. Могли бы быстрее, да туманов много. И воды незнакомые. Потому и двигались с опаской. Видели зверя морского множество, рыб великанских, воду в небо изрыгающих. Птиц несметное количество. Решили было подальше от берега отойти, да течение могучее, будь оно не ладно, затормозило. Пришлось возвращаться снова к берегу. Далее вдоль него и шли. Берега голые. Одни скалы. Но края тем берегам не видели. Дальше в бухту вошли великанскую. Там деревья по берегам начали появляться. Прошли её насквозь, вышли к устью реки. Она нравом строга, бурлит. Несёт с Полдня (юга) свои воды. Там стали на стоянку, осмотрели окрестности. Леса велики, деревья — огромны. Дичью богаты. Решили пройти вверх по реке. И пошли... Через пять дён вышли на открытую воду. Течение, княже...

Крут виновато развёл руками.

— Но прошли. А там — словно Ирий на земле! Озёра пресные, чистые! Зверя всякого вокруг глаз считать устаёт. Почвы богатые, сплошной чернозём! Словом, места благодатные. Думаю, там можно не один град построить.

— А ты, Брендан, что скажешь?

Вместо ответа тот высыпал на стол кучку камней, разложил в линию:

— Когда у устья реки стояли, я по берегу ходил. Да и по пути тоже смотрел в оба глаза. Это — железная руда. Это — свинец. Здесь — цинк. Тут, понятно, прочие минералы. Медь, олово, а если эти руды в сталь добавить, то будет металл прочен и лёгок, ржавчине не станет поддаваться*. (* — речь идёт о никеле и хроме). Места здесь очень богаты. Но металлы, что я разведал, на Полночь располагаются. Впрочем, думаю, и в более благодатном климате тоже имеются. Сам понимаешь, княже. Наскоком да набегом смотрели.

Некоторое время стояла тишина, потом Гостомысл задал мучавших всех вопрос:

— А люди там есть?

Крут ответил:

— Есть, княже. Видели. Но не такие, как здесь. Ростом ниже нас, но осанкой горды. Кожа — бронзовая. Можно сказать, темна, как старый дуб. Кочуют по берегам. Но только там, где Большие Озёра. А так, когда вдоль побережья шли, никого и не видели. Жилищ не видели. Одеты просто. В шкуры. Но выделанные. Оружие — копья да луки. Железо, как мы поняли, им не ведомо. Нравом не скажу какие. Но когда мимо стоянки их проходили — стрел не пускали. Рожи не корчили. Смотрели просто молча. Так же и обратно. Думаю, жить в мире сможем. Ну коли нет...