Орден для Поводыря

Волею Судеб, Его Высочество уже отбыл в Европы. Газеты сообщают всякое, так что и сказать нельзя, где же наследник ныне. Однако же, к дню Ангела матушки своей, Императрицы Марии Александровны, неужто он не воссоединится с пребывающей в Дармштадте Семьей? Вот и приходится мне, дабы неверной бумаге столь вопиющие известия не доверять, собираться в дорогу. Надеюсь к восьмому августа быть в Югенгейме, и изыскать возможность обсудить с Государыней твои подозрения. Оттуда уже и писать тебе стану, ибо знаю, как ты озабочен и мечешься духом в клетке Дикой Сибири.

Однако же, придется мне открыть источник своей заботы, о чем ты, мой милый Герман, не обессудь. Как то мне еще объяснить? Мне хоть Государь наш и дал прозвание "придворного ученого", однако не оракул же я Дельфийский.

Ну вот, я и успокоила наружу рвущееся сердце. Милостию Господней во время мы узнали, и есть еще время все изменить"...

Ага! Значит, голову мне в темном переулке не проломят, если что. Потому что тогда и Елене Павловне тоже нужно будет. А на Аляске тоже поди люди живут... Как у нее там? "Верь и ты". Едрешкин корень, а что мне остается то?

Ладно! Дело сдвинулось с мертвой точки. День рождения императрицы вроде восьмого. Значит, княгиня уже больше недели назад должна была, как переговорить с матерью Никсы. Добавим еще неделю — народ нынче неторопливый. Если нужно за час все решить, за пару дней точно управятся... Сколько фельдъегерь до Бийска будет добираться? Месяц? Ну, пусть будет месяц. Итого — середина сентября. Скорее даже — последняя декада. Значит, до двадцатых чисел могу рулить губернией спокойно.

Царская семья, значит, в германских землях. Поближе к сыночке... А я Императрице в Питер писал. Станут ее секретари мое послание ей пересылать, или оно так и валяется где-то в канцелярии? От безвестного губернатора дьявольской тьмутаракани?! Сто против одного — валяется. Дай Бог, если какой-нибудь ушлый секретарь вскрыть конверт с указанием "лично в руки" осмелится. А если нет?

На Победоносцева тоже надежды мало. Кому он писать станет? Царю? Ха-ха три раза. Скорее всего — в Третье Отделение. А там князь Долгоруков сидит, которому эта суета нафиг не нужна.

Есть небольшая надежда на расторопность графа Строганова. Человек, вроде, уважаемый и в судьбе наследника прямо заинтересованный. Любимый жеж воспитанник. Только пока он обо мне справки наведет, пока Александру II отпишет, пока почта доставит. Как раз конец августа настанет. И то при условии, что Сегрей Григорьевич поверит и поторопится.

Остается Мезенцев. Ему медицинский консилиум — повод выслужиться. Выпрыгнуть выше ленивого шефа. Тот, дескать, мышей не ловит и безопасностью Семьи пренебрегает. А я вот каков... И Томский жандарм Кретковский Николаю Владимировичу здорово угля в топку подбросит.

Только, если все по самому плохому сценарию пойдет, мне конец. Не Семья, так жандармы раздавят. И папа с княгиней не помогут. Вот тогда не видать мне ускоренной индустриализации и заселения края, как своих ушей...

Да что ты говоришь, Гера? Действительно так? И правда не принято отменять постановления предыдущих губернаторов. А, сразу отменять? Чуть погодя, значит, все равно отменят? Ладно. Пусть так. Но пара лет у людей будет? За два года те же Ерофеевы много чего в своем Каинске настроят. Ломать, поди, не заставят...

Я, кстати, не просто так каинских купцов вспомнил. Среди тех пятнадцати конвертов, что я отобрал к немедленному изучению, было и послание подписанное Венедиктом Ерофеевым. Помню, даже слегка удивился — почему не главой семьи? Потом уже вспомнил, что Петр Ефимович, при всей своей исключительной деловой хватке — грамоты не знает. Так что вполне возможен был вариант, что диктовал один, а буквы выводил — другой.

Впрочем, этот секрет легко раскрывался. Всего и делов — открыть желто-серый, стандартный почтовый конверт. "Доброго здоровьичка, благодетель наш, батюшка Герман Густавович, от отца нашего, Петра Ефимыча, братьев моих и от меня, верного вашего слуги, Веньки Ерофеева, Петрова сына, шлю вам приветы". А-бал-деть! Вот это да! Вот это Веня загнул. Нука-нука... "Люди добрые сказывают, будто вы, батюшка наш благодетель, войско великое собрамши, Божией помощью и с Благословения Всевышнего, китайца воевать поехали. О воинском счастье вашем, отец наш, Петр, сын Ефимов, молебен в церкви нашей заказал, и свечи нам с братьями велел ставить, и за здоровье, и за"... Тут почерк резко менялся. Похоже, мужик списывал откуда-то. "И за успех предприятия вашенского, и за заступничество Божие. Чему и были мы с братьями рады без меры и все исполнили как батюшка наш, Петр, сын Ефимов говорил.

А писано сие того ради, чтоб известия вам, батюшка генерал Герман Густавович, о делах наших обсказать. Машину мы купили. И человека с машиной с Урала выписали. У человека того имя нерусская, можа и вы знакомы, с тем человеком — Ижинер — имя. Сказано было из ссыльных он и надобно власти о евойном новом месте жития известить. А кто же в губернии окромя вас, батюшка благодетель, исче власть? О том и писано, что нерусь этот, с Урала выписанный ныне у нас станет жить и за машиной смотреть.

Паровик батюшка сказывал на крупорушку пока ставить. Свекла хоть и здорова да ядрена выросла, Дорофей Палыч, знакомец ваш, и половину урожая на брагу не дал. Ругался учеными словами, отца нашего, Петра сына Ефимова, напугал. Так, отец сказывал, что рано еще туда машину ставить. В следующем годе тока. А там и новую можно взять.

Отец наш, Петр сын Ефимов, еще велел сказывать, что с иудеями все сладилось. От Куперштоха вам также большой привет. Строительство мы затеяли великое. Вы, батюшка генерал, пождиж ты и Каинск наш не узнаете. На всех окраинах шум да гам. Фабрики торговый люд строит. Мясниковы людишки в степи у инородцев шерсть скупают. Он и сам к киргизам уехал. Волочильни вдоль реки понаставил, а народишко и ругать опасаецца, сказано ведь губернским генералом што можна.

На том и кланяемся, и молимся за вас, батюшка благодетель Герман Густавович".

После исключительно правильного, изящного и легкого языка княгини, депеша от Ерофеевых показалась кирпичом на накрахмаленной скатерти. Но и такие новости очень важны для меня. Особенно порадовала кооперация с иудеями. Кои-то веки, вместо того, чтоб брать деньги в долг, каинские купцы затеяли с евреями совместный бизнес.

Хорошо бы конечно чем-то еще занять Куперштоха с компанией, кроме виноторговли. Какой-нибудь переработкой... Чего-нибудь этакого... Чего много в то, что нужно... А чего там действительно много? Скота! А скот — это кожи и мясо. Ну и молоко, конечно, но технологии производства сыра я не знаю. А вот... А вот консервы! И плевать, что нет жести на классическую консервацию. Стекло — тоже нормально. Даже в двадцать первом веке часть тушенки производили в стеклянных полулитровых банках. А крышки... Бумага, залитая воском. Почему нет? Этакий деликатес для армии или для путешествующих Сибирским трактом может здорово пригодиться. А Исаев, владелец стеклофабрики в окрестностях Томска еще жаловался, что покупают плохо. Строят мало, и водку в бутылках не покупают. Так почему бы не совместить предприимчивость евреев, с исаевским стеклом и каинским мясом?

Тут же, чтоб не забыть, сел писать письмо Куперштоху. Пусть посчитает, рынок исследует. Про Исаева с его стеклом написал. И, главное, чтоб меня не забывал — спросил о "нашем деле". Так кажется давно... После Пасхи я ему писал уже. Просил, чтоб тот связался со своими родственниками в России, да поискал мне специалистов. По большей части — геологов, по какой-то причине не служащих по Горному ведомству, и металлургов.

Просил, да что-то ответа до сих пор дожидаюсь. Не порядок. Об этом тоже написал. Что, я ведь могу и огорчиться. А огорченный губернатор сразу начинает беспорядки нарушать и наказывать, кого попало. Оно ему таки надо? В общем, выразил свое недоумение фактом откровенного игнорирования нужд законной власти.

Блин. Как же я о власти-то мог забыть. Обрадовался отсрочке неминуемой расплаты за попытку изменить Историю, и о Дюгамеле забыл. Так бы и сунул непрочитанным письмо в архив вместе с другими.

Ух ты! Свеженькое. Отправлено из Семипалатинска первого августа. За две недели послание генерал-губернатора сумело добраться. Что же там такого срочного-то?

"Милостивый государь, Герман Густавович. Волею Государя нашего, Александра II, переговоры с китайским цзиньдзяном велено продолжить. А по сему"... Бла-бла-бла, давай отчет, чтоб знать, чем на заграничных делегатов давить. Да — на. Давно готово. Что там еще? Многочисленные столкновения китайских поселенцев из инородческих племен солонов и сибу с русской армией. Провокации и попытки штурмов укрепленных пикетов. Сколько-нибудь успешных атак не случилось. Эх, как бы мой Андрей Густавович под раздачу не попал... Хотя, все описанное генерал-лейтенантом вроде к Синьдзяну относится, а Принтц по Внешней Монголии сейчас путешествует. Другая провинция совсем. Дай ему Бог удачи! А купцам — прибытку. Чтоб захотели торговлю в Кобдо вести. Чтоб Суходольский не зря дорогу строил.

На счет прибытку. Что там отец Германа Густавовича пишет? Чем сунулю любимого обрадовать хочет?

Старый генерал, и по совместительству — доктор Права, не подвел. Лаконично, практически — сухо, без каких-либо сантиментов, он извещал двуединого в одном теле своего сына о предпринятых действиях, расходах и доходах. "Из вырученных за акции 387 тысяч рублей на твою долю, Герман, приходится 247590 рублей серебром, — отчитывался отец с замашками бухгалтера. — 45 тысяч, с твоего письменного разрешения, я счел необходимым вложить в оформление привилегий и организацию опытного производства. 30 тысяч дополнительно вложил я, и с позволения Морица, еще 20 тысяч взято из средств ему принадлежащих. Учтено в Министерстве Финансов товарищество на вере "Лерхе". Заявлен капитал в 80 тысяч рублей серебром.

По учетным книгам товарищества, на 1 августа, всего изготовлено писарских товаров на сумму 278 тысяч ассигнациями. Отправлено заказчикам — на 213 тысяч. Получено расчетов на 176 тысяч. Твоя, отпрыск, часть составила 49115 рублей ассигнациями.

Получено дополнительных заказов, сверх имеющихся, на 79 тысяч. Нанимаем новых ремесленников. Кроме того, Московские и Нижегородские мещане просят уступить им право на производство писарских прилад за 50 и 70 тысяч серебром соответственно. Однако, следуя твоим, Герман, указаниям, я велел управляющему менее ста тысяч не отдавать. И не более чем на год.

Тобой интересуются жандармы. Будь внимателен к сказанному. Ты всегда отличался несдержанностью".

Ну, блин, спасибо. Порадовал! Жандармы его спрашивали... Спрашивали, значит, Мезенцев начал работу работать. Значит, воспринял рапорт Кретковского всерьез. Дай-то Бог! И с деньгами — супер! Выходит — у меня есть чуть больше двухсот тысяч рублей серебром. И деньги продолжают прибывать. Это просто отлично! Это же меняет дело. Это же теперь можно строить...

Как, все-таки замечательно, что можно что-то делать, не оглядываясь на всякие там бюджеты, фонды и дотации федерального центра. Как же они меня еще там достали — не вышептать! Шаг влево, шаг вправо — побег. Прыжок на месте — попытка улететь. Лишний миллион в смете — повод для прокурорского преследования. Тогда, правда, тоже имел возможность на свои кровные что-нибудь сделать для Родного края. Возможность-то имел, желания — нет. Мошну все больше и больше набивал. Благо — сейчас другой вопрос. Много ли мне, одинокому губернатору надо? Дом у меня, надеюсь, уже есть. Жалование — дай Бог каждому. А дикие, я бы даже сказал — халявные, тышшы оставить не кому. Почему бы и не поспособствовать расцвету губернской промышленности?!

С чего бы начать-то? Где-то тут я письмо от Петра Данилыча Нестеровского откладывал, из Каинска. Созрел, поди, клиент. Раньше от него только ежемесячные отчеты в канцелярию поступали. А тут личное мне послание...

Только взял конверт в руки, ввалился один из Васькиных приказчиков. Удивленно вскинул брови, обнаружив Его превосходительство сидящим на постели по-турецки и раскладывающим многочисленные бумаги на коленках. Выдохнул, что-то похожее на "ухх", и доложил, что Их благородие, господин Бийский городничий прямо-таки жаждет меня видеть.

Тяжело вздохнул. Вот чего, спрашивается, этому неугомонному Жулебину неймется? Солнце уже за горизонт село, и синие сумерки вот-вот в ночь обратятся. По мне, так совсем не подходящее времечко для визитов. Однако пришлось подыматься и идти. Острый приступ любопытства уже сбил, остальные сообщения могут и подождать полчасика.

Оказалось, что титулярный советник, явился, дабы меня к себе на подворье зазвать. И решить эту беду за полчаса ни как невозможно.

— Отужинать-с, Ваше превосходительство, — до конца так и не разогнувшись, и глядя на меня от этого как-то исподлобья, пояснил Иван Федорович. — Так сказать-с, окажите честь, значицца.

Мдя. Мои племянники не уставали приговаривать, что птица, прилетевшая поздно — пролетает мимо. Я уже часов пять в городе, а он только проснулся. Ладно, пока донесли, пока прислугу настропалил, пока список яств согласовали... Но пригласить-то давно уже мог, не тянуть до ночи.

Вечер был прекраснейшим, и тащиться куда-то на ночь глядя, с перспективой чудное мое настроение испортить, совершенно не хотелось. Однако и ссориться с покладистым, не обижающим местных купцов полицейским не стоило. Тем более что и вопросы к нему имелись... Этакие... Скользкие. Политические.

— Благодарю, господин городничий, отужинал уже — чуточку улыбнулся я, растерянному лицу чиновника. — А вот не выпить ли нам с вами, милостивый государь, водки? Артемка?!

Подождал минуту, пока шустрый хлопчик вынырнул из боковой двери.

— Собери нам с Иваном Федоровичем вина хлебного где-нибудь на улице. Ну и к нему все что нужно...

— Сей момент, Герман Густавович, — понятливо кивнул казачек и исчез. И только по зычным командам распоряжающегося Гилевскими слугами денщика как-то можно было отслеживать его перемещение.

— Там и на стол уже прибрали, — попытался возразить городничий.

— Да полноте вам, — отмахнулся я. — Я ведь не завтра отбываю. Успеем еще отобедать. Вот хоть бы и завтра приду. А сейчас, вроде как, вы у меня в гостях...