Крылья ветра

Во дворе гостерии, облюбованной грандом, горели масляные лампы. Орденцы в приметных багряных одеяниях молились и вкушали скудную и пресную, подобающую их сану, пищу. Сэрвэды в сторонке переговаривались и сонно тянули вино, цедили сплетни и глотали зевки. Им было скучно. Они точно знали, как в эту ночь бессмысленна и не нужна охрана. Нэрриха Ноттэ погиб, нэрриха Кортэ уехал — кто еще может угрожать покою? Прочим эта игра чужда, да и гранд им не нужен.

Ноттэ старательно обогнул двор и спустился с крыш у кухни. Канул в темноту коридора, наугад выбирая путь и полагая, что здешние гостерии все похожи, лучшая комната в них та, куда не доносится шум улицы.

Гранд не спал. Он лежал при погашенных огнях, одетый в дорогу и не готовый начать путь, ведущий вполне вероятно — к гибели. Разобрав намеренный скрип стула, не вздрогнул и не обернулся.

— Что тебе, ненасытный? Плату получил, да еще и сведения о планах того, кто тебя интересовал. Новых заказов нет, сказано же.

— Со мной ты не рассчитался за прежний, — тихо возразил Ноттэ, не сомневаясь, что гранд раздраженно беседует с тем, кого счел Кортэ.

— Клянусь спасением души, — свистящим шепотом охнул гранд, сел и резко обернулся. — Ты? Святые заступники, оградите...

— Не буди святых, они и так по твоей милости завалены просьбами, не отдыхают, бедолаги... А я даже не призрак, — уточнил Ноттэ, усмехаясь живучести предрассудков, лишивших гранда звучности голоса. — Хотя я понимаю тебя. Убиенные к тебе, пожалуй, должны валить толпами и требовать отмщения. Ты ведь даже не злодей, ты просто исполнитель. Исполнительный исполнитель.

— Свят-свят... двое подтвердили, что ты умер, — тем же испуганным шепотом отметил гранд, благоразумно не делая попыток звать на помощь.

Еще бы! Ноттэ как раз теперь с интересом изучал парные стилеты, любимое оружие самого гранда. Узкие, как жала и наверняка столь же ядовитые.

— Двое? С размахом меня ловили, однако же.

— Всех, кого мог, собрал и оплатил, вы слишком опасны, о сын заката, — заискивающе-почтительно уведомил гранд, сменив и тон, и обращение. — Если вы не перекупили их, тогда как же?

— Разве твоя очередь спрашивать? Дыши и радуйся, что я дозволяю тебе дышать и радоваться.

— Пока дозволяете, — мрачно предположил гранд, опираясь спиной о стену и щурясь. — Темно...

— Так зажги свечу, в чем дело. Только окно прикрой.

— Уже прикрыто... Не могу понять, зачем я угоден вам живой. Сверх того, — грустно и без фальши добавил гранд, — не понимаю, зачем сам я искал вас и ловил. Я уже прочел от первого до последнего слова записи Борхэ. Вам я могу признаться в столь дерзновенном нарушении запрета патора. Сплошной обман! Никакого продления жизни для людей. Лишь ваше... то есть его выживание за наш счет. По крайней мере, именно таковы мои выводы после поспешного изучения сохранившихся страниц.

— И они правдивы. Если бы я пожелал жить вечно, я мог бы стать бессмертным, расходуя на питание своего раха чужие души. Но я не Борхэ, тебе это известно. Чего же ты ждешь? Сообщи Башне, что похоронил и меня, и заодно страшную тайну. Значит, ты герой, спас людей от истребления злодеями нэрриха.

— Бездоказательно, — гранд огорчился сильнее прежнего.

— На, держи, — хмыкнул нэрриха. — Я изложил на бумаге то, что тебе поможет. Так сказать, еще при жизни. Покойному Ноттэ должны поверить.

— Осмелюсь спросить: вам с того какая польза?

— Неужели ты приехал сюда без оговоренного? — подался вперед нэрриха. — Мой учитель не оставил дневников, но хоть что-то могло уцелеть, даже должно было. Самое незначительное для вас. Любая мелочь. Ты не мог явиться в порт без платы по договору, пусть и неполной. Ты ведь знаешь, гнев взрослого нэрриха не к пользе Башни.

Гранд пожал плечами, прошел к дорожному сундуку, долго в нем рылся и наконец добыл невзрачную, потертую шкатулку. Передал нэрриха, снова сел на кровать.

— На стул и руки сюда, я не люблю случайностей, — буркнул Ноттэ, рассматривая и ощупывая шкатулку.

Гранд пересел, сгорбился, задумчиво изучил оказавшегося теперь совсем близко гостя, одетого хуже, чем многие рыбаки в городе, рубаха вон — грязная, с заплатой... Лицо бледное, осунувшееся. Волосы отрасли и неопрятно падают на лоб, лезут в глаза. Да сколько ни гляди — тощий пацан, деревенщина, таких в любом селении один-два, не особенно умных, но вполне безобидных. Разве в нем можно заподозрить силу, не сравнимую с человеческой? И как постичь загадку: чем больной старик полвека назад так привязал нелюдя, что и поныне этот канат прочнее любых иных? Стоило упомянуть имя — и сын заката, как невесть с чего принято звать этого нэриха, явился на зов, молча выслушал условия договора и так же молча вскинул на плечо легкий мешок, содержащий красную шелковую рубаху и небольшой задаток в золоте — подтверждение найма и столь малую плату, что она не привлечет и человека-наемника без особенных талантов.

— Чем старик зацепил тебя? — вслух удивился гранд. — Он был всего лишь писарем, он и грандом-то числился лишь по милости высших. Так, бумажный червь, каких в любом архиве из пяти — пять.

— Он был человеком, уж поверь мне, повидавшему вас немало, это — редкость. Человек способен создать в своей душе целый мир, ничуть не менее сложный и цельный, чем внешний. Потом он уходит, свет гаснет и живущим остается только память, — Ноттэ грустно выговорил очевидное для себя. — Моя память. Ты в ней меньше пылинки, а он...

Ноттэ тяжело вздохнул, переставил стул ближе к свече и открыл узкую шкатулку. Совсем маленькую: длиной в ладонь, не более. Внутри свободно размещался всего один листок бумаги, свернутый в трубку. Серый, с обтрепанными краями, смятый и позже не очень аккуратно расправленный. И всего-то три строки, заполненные знакомым мелким, без изъянов, почерком... Вернее, в первой все идеально, вторая вполне хороша, а третья лишь начата и оборвана на полуслове.

— Он был самым мирным из людей, зачем понадобилось травить его? — застарелая боль снова ранила сердце.

— Если скажу правду, жизнь мне оставите? — жадно уточнил гранд.

— Мы с тобой повязаны тайной, — вроде бы согласился Ноттэ. — Пока я мертв, ты исполнил свой долг и имеешь право жить... это очевидно. Но берегись, я могу и воскреснуть для мира.

— Я все понял. Но гарантии, хоть слово.

— Хоть? — рассмеялся Ноттэ. — Ты ведь знаешь, я исполняю обещанное. Но ладно же. Золото из кошеля сыпь сюда, оплати мою сговорчивость и успокойся. Так тебе понятнее и проще. Еще присмотри сам, чтобы городку воздали за причиненный ущерб, меня тут вкусно накормили ужином и я благодарен. Наконец, надеюсь, ты осознаешь, что снова со мной встречаться не стоит?

— О да. — На лице гранда обозначилась осторожная тень улыбки. Даже наметилось некое превосходство выигравшего, едва он отстегнул кошель и монеты звякнули о столешницу. — Мы достигли соглашения. Вот сорок эскудо, весь мой личный запас в нынешнюю ночь. И ваш вопрос... Ответ так очевиден! Гранд Альдо мог стать патором, но и гранд Луиджи желал того же. Смерть одного из них решала вопрос окончательно. Луиджи распорядился отравить писаря и сообщил вам о злодеянии через своих личных сэрвэдов. Альдо мог бы оправдаться, но, полагаю, не успел.

— По крайней мере, ты не солгал... Глупая возня, жестокая, отнимающая жизнь у тех, рядом с кем вы все — даже не пыль, еще мельче, — поморщился Ноттэ. — Я пришел к верному толкованию событий через три года после гибели Альдо. Так, на будущее: не советую портить жизнь тем, кто мне дорог. Хотя бы помня о Луиджи. Тень Башни велика и способна сберечь немало тайн, в том числе рукотворных...

Улыбка прочертила на молодом лице нэрриха черные складки, вдруг сделавшие его жуткой посмертной маской. Гранд отшатнулся, даже прикрыл глаза. Нелепо бравировать знанием перед тем, кто старше своего облика... Кто выглядит юношей, но в нужный момент не забывает напомнить о своем истинном лице и своих возможностях. И как напомнить! О судьбе Луиджи знают все, кто имеет доступ к тайне высших. Став патором, он управлял делами Башни более двадцати лет, и оставил о себе самую добрую и светлую память в Эндэре. Много делал для бедных, истово молился, стойко переносил страдания прикованности к ложу, своего ужасающего бессилия даже руку поднять без посторонней помощи... За него молились во всяком доме, желая праведнику здоровья. Знали о постигшей патора беде: сразу после обретения сана Луиджи гулял по берегу и неудачно оступился. Говорили, он скатился с насыпи в прибрежные гроты, именно там его и обнаружили после десяти дней старательных, но уже безнадежных поисков. Никогда, ни с кем патор не разговаривал о тех десяти днях. За все двадцать лет при власти ни разу он не искал помощи у нэрриха, словно этих существ не было в мире. Уже находясь при смерти, патор продиктовал несколько посланий. В одном из них просил передать старую шкатулку — эту самую, теперь лежащую в ладони Ноттэ — тому, кому она предназначается, без всякий условий и обязательств. Поскольку 'совесть лучше полагать понятием нематериальным, так полезнее для здоровья'. Но последнюю волю не исполнили.

Гранд ощутил каплю, мухой ползущую по спине. Едва нашел силы поглядеть на собеседника, заново ужасаясь противоестественному сочетанию прелестной юности лица и всезнающей, безвременной жути, сокрытой во тьме бездонных глаз.

— Я не задавал вопроса об участи Альдо, лишь посетовал на несправедливость жизни, — усмехнулся Ноттэ, — ты поспешил с ответом... И даже разбудил желание задать новый вопрос. Мы, нэрриха, так любим играть в вопросы. Еще мы способны выискивать ответ долго, очень долго. Если сочтем его интересным.

Вторая капля поползла по спине, гранд передернул плечами, уже не пряча замешательства, переходящего в настоящий страх. Нэрриха погладил шкатулку, убрал в небольшую сумочку у пояса. Звякнул стилетами, выложив на столик оба и принимаясь рассматривать ножны более старого, с серебряной отделкой еретического южного стиля и витым шелковым шнуром, прикрепленным к рукояти.

— Патор Паоло, кажется, привык бывать у поющих колодцев. Борхэ, Кортэ, я, еще кто-то... положим, Вион.

— И это ведомо, — ужаснулся гранд очередной точной догадке.

— Простая догадка. Вион молод и азартен, к тому же всегда желал одолеть меня, — охотно пояснил Ноттэ. Почти весело прищурился, — в честном бою, и это его отличает от Кортэ. Полагаю, он бушевал, почуяв мою смерть.

— Бросил мне под ноги золото, пригрозил смертью всем, кто еще раз позовет его и обманет, проклял Башню, — шепнул гранд.

— Дешево отделались. Кто убил Оллэ, не спрошу, незачем слушать ложь знания или незнания. Мне полезнее выяснить когда. Осенью?

— Да, — гранд обрисовал ответ одними губами, бледнея все сильнее.

— Он имел опасную привычку приезжать всякий год в Барсу в сезон сбора винограда, — грустно кивнул Ноттэ. — Ты или иной исполнитель... приглядели за делом?

Гранд ощутил, как каменеет шея. Отрицательно покачать головой было необходимо, жизненно важно. Но тьма во взоре нэрриха не могла обмануться, она теперь казалась бесконечно древней и воистину всезнающей. Она не отпускала ни на миг. Воздуха не осталось в горящих легких, жизнь сделалась всего лишь ниточкой пульса, бессильно дрожащей на виске. Пот облепил тело роем навозных мух, щекочущих кожу. По спине, предвещая приход безликой, скользнул загадочный вьюжный ветерок, описанный в старых книгах одним из нэрриха, пожелавшим рассказать людям, как он ощущает смерть подобных себе...

— Лет сто назад я был мстителен и отправлял предателей в южную пустыню, к дикарям, живет там одно занятное племя, — очень тихо молвил нэрриха, продолжая глядеть в упор. — Полвека назад я счел, что смерть сама по себе наказание. Но позже передумал. Ты ведь знаешь, что совесть может оказаться не пустым словом? Вижу, знаешь... Поезжай к патору, усердный исполнитель. Игру следует завершить. После разговора с Паоло ты уж сам займись спасением жалких остатков своей души. Или жди, пока у меня найдется время. Пример святого Луиджи доказывает, что безнадежных людей нет.

Улыбка нэрриха стала неприятно-ласковой. Он встал, подхватил кошель и беззвучно покинул комнату. Гранд выдохнул сквозь зубы, ощущая во рту неприятный привкус железа, а еще крови из прокушенного языка. При попытке пошевелиться вздрогнул и замер. С ужасом перевел взгляд на свои руки. Оба стилета были загнаны в столешницу по рукоять. Один касался правого запястья, пришивая к дереву ткань рукава. Второй точно так же ограничивал подвижность левой руки. Ядовитые, бритвенно-острые жала только что неощутимо лизнули кожу, не оставив ни единой царапины. Совесть пока что оставалась словом, как и предупредил нэрриха. Самым главным словом в жизни, позволяющим надеяться на то, что новая встреча с сыном заката не состоится...

Глава 5

Ветер переменчив

'Вопросы бывают различны куда более, чем любой иной предмет, доступный для прикосновения пальцев или мысли. Одни мертвы, иные же живы. Одни пусты, иные же полны. Одни ядовиты, иные же целительны. Одни указатели, иные же ложные знаки, уводящие от пути исповедимого...

Живые вопросы — они не окупаются чужим трудом. Порой и целой жизни мало, чтобы составить ответ. Но ты уж сам выбери: копить золото или растить лозу...'

Бертран поморщился и отложил лист. Снова подтянул ближе, добыл из шкатулки другой, старый, с обтрепанными краями, придирчиво сверил почерк, цвет чернил, пробелы меж строками. Пойди пойми, что может быть важно для существа, если оно не человек? Одна ошибка — и вся игра окажется бесполезной... Хуже, если старые листки содержат тайный шифр или не проявляемые без особенного состава знаки, а то и второй текст.

— Мы трижды проверили, ваше величество, — осторожно уточнил доверенный переписчик. — Никаких пропиток или же следов игольных проколов, иных хитростей. Скопировали всяческие мелочи, даже самые крошечные брызги чернил с пера и две кляксы. Каждый лист начинается точно с той же строки, что оригинал. До знака, до линии безупречно повторено.