Пока старик смотрел поверх домов, Малика придвинулась к Адэру и прошептала:
— Надо говорить "спасибо". Обычные люди обычно так говорят.
— Кто тебе сказал, что я обычный человек? — прошептал в ответ Адэр.
Малика отодвинулась и отвернулась к окну.
Старик наклонился к Адэру и принялся водить приподнятой плашмя ладонью из стороны в сторону, будто елозил тряпкой по столу:
— Поворот сюда, потом туда. Раз-два. Третий поворот сюда, а там и дом. Да вы не ошибетесь. У него резной конек на крыше.
Вскоре Адэр вел машину по нужной улице, выискивая конька. Хорошо, если он будет большой и сразу бросится в глаза. Нет, все-таки, маленький — старик сказал бы "конь", а не "конек".
Достигнув конца улицы, Адэр развернул автомобиль и поехал еще медленнее, барабаня пальцами по рулю. Терпение иссякало.
— Заходите в гости, — раздался женский голос.
Адэр ответил селянке: "Непременно", — и поинтересовался, где дом начальника прииска.
— Вы его проехали. — Селянка вскинула руку, указывая назад. — Вон его крыша с резным коньком.
Видимо, этот злополучный конь был крошечным, раз он его не заметил.
— Какой по счету дом? — четко выговаривая каждое слово, сказал Адэр.
Распахнув глаза, селянка шагнула назад.
Адэр передернул плечами и, через силу улыбнувшись, выжал из себя:
— Я не могу его найти.
— Четвертый, — пробормотала селянка и торопливо пошла вдоль забора.
Никаких коней на доме не было, зато к верхнему углу крыши была прибита тонкая доска — полукруглая, как раскрытый веер, с вырезанными насквозь завитушками. Это он?..
Адэр пробежался взором по низкой изгороди из прутьев, по старым каменным стенам в трещинках и расколах, по ситцевым занавескам в сборочку и глиняным горшкам с цветами. Сбоку дома под навесом из парусины заметил видавший виды мотоцикл.
Между дощечками калитки протиснулась маленькая собачка — ушки надломленным зонтиком, хвостик торчком — и мягко так: "Тяв".
Из окна выглянула женщина. Отодвинув горшок с разлапистыми листьями, спросила:
— Вы к Анатану?
Адэр смотрел в простоватое, в оспинках лицо, силясь вспомнить, от чьего имени приходили отчеты, а хозяйка, приподняв белесые брови, добродушно улыбалась.
Ну, если веер с узорами — конек... Адэр заглушил машину.
— К нему.
— Он на прииске.
— Папа на работе, — прозвучал детский голосочек.
Адэр увидел над изгородью голову девчушки с тонкими, как карандаши, косичками.
— Аля! — окликнула ее мать.
Девочка с обиженным видом уселась на крыльцо, уперлась кулаком в щеку.
— Да вы заходите, — пригласила хозяйка.
Девчушка взяла со ступени трещотку, крутанула.
— Аля! — Мать постучала пальцем по подоконнику. — Не видишь, мы разговариваем?
— Где контора вашего мужа? — поинтересовался Адэр.
— А где ж ей быть? На прииске. А зачем вам?
— Хотим посмотреть.
— Анатан ждет вас? — с тревогой в голосе спросила хозяйка и тотчас назидательно произнесла: — Не надо туда ехать без Анатана. Подождите, я сейчас. — И скрылась за занавеской.
Над изгородью показалась голова девчушки с круглыми от притворного страха глазками.
— Там чудища! — Аля подняла над прутьями трещотку. — Возьми.
Адэр щелкнул зубами, чем вызвал у девочки радостный визг, и завел машину.
На крыльцо выскочила хозяйка:
— Постойте! — Припустила к калитке. — Подождите!
— Началось... — промолвил Адэр и вдавил педаль газа в пол.
Посмотрел в зеркало заднего вида. Жена начальника со всех ног бежала за ними по улице, размахивая руками.
Все повторялось, разве что распорядитель прииска додумался не выставлять напоказ свои доходы, а значит, придется потрудиться, чтобы уличить его в воровстве.
* * *
Объезжая валуны и ямы, кусты с колючками и одиноко точащие сухие деревья, Адэр тоскливо следил за протоптанной дорожкой, бегущей к тонкой линии горизонта. Вероятно, по ней рабочие добираются до зловонных провалов и расщелин, наполненных рубинами — одними из наиболее дорогих ювелирных камней.
Среди непривычно золотистого с бронзовым отливом песка стали попадаться подозрительные серые нити, точно сам песок поседел. Они становились шире, длиннее. И вскоре по бокам машины тянулись дымчатые полосы. Впереди между небом и землей виднелась уже темная лента, а не тонкая граница, и вырисовывались смутные очертания холмов.
Адэр притормозил. Открыв дверцу, набрал полную пригоршню седой пыли. Пепел... Отряхнул руку. Не тут-то было! На коже осталась скользкая, маслянистая пленка.
— Как думаете, о каких чудищах говорила девочка?
Адэр посмотрел на Малику, отвернулся. С недавних пор от ее черного бездонного взгляда нет-нет да и пробежит мороз по коже. Или он сам это придумал? Истосковался по нежному взору Галисии, по гибким рукам, тонкой талии и горячему дыханию на своих губах? Возможно. В Тезаре редкая ночь проходила в холодной постели. И чаще всего в ней была его хрупкая и кроткая Галисия Каналь...
Меньше чем через час Адэр заглушил двигатель примерно в сорока шагах от сторожки на деревянных сваях, с единственным оконцем и высокими ступенями, взбегающими к прочной на вид двери. Ближе подъехать не захотел, дабы не пачкать автомобиль — между участками земли, покрытой пеплом, извивалась слишком тесная тропа. За домиком, возвышались кучи песка и камня, закрывающие даль.
Из сторожки вышел старик и, поигрывая трещоткой, направился в их сторону. Местный дурачок? Хорош же начальник, если доверил охранять государственное добро больному человеку.
Адэр достал из бардачка блокнот, открыл дверцу.
— Что это с ним? — обеспокоенно произнесла Малика.
Старик опрометью несся к автомобилю, отчаянно дергая шнур с деревянными пластинками. Над пустошью летел сухой звонкий треск.
От вида сумасшедшего сторожа сердце тихонько ёкнуло и забилось где-то под коленками. Адэр захлопнул дверцу.
— Какого черта вам надо? — крикнул старик, прильнув к окну морщинистым лбом. Дурацкая детская игрушка в его руках не переставала трещать. — А ну вон отсюда!
Адэр сжался, как пружина. Стиснув зубы так, что сам увидел на скулах собственные желваки, припечатал к стеклу предписание о проверке прииска.
— А ты мне бумажку не тычь, — не унимался старик. — Проваливайте! Живо!
Еще пытаясь совладать с рвущейся наружу яростью, Адэр толкнул дверцу, но сторож, видимо, подпер ее коленом.
— Проваливай и баста! А то собак на вас спущу.
— Он не шутит, — прошептала Малика. — Давайте уедем.
Пружина внутри Адэра резко распрямилась, даже показалось, что в ушах взвизгнула сталь витков. Он опустил стекло, схватил сторожа за ворот рубахи. Сделав молниеносный оборот кистью, намотал ткань на кулак и по плечи втянул горлодера в салон. Обветренное, с дряблой кожей лицо покраснело, как переспевший арбуз, рот искривился ржавым гвоздем, глаза вылезли из впадин и стали похожи на глаза бульдога. Странное дело, но трещотка продолжала звонко трещать. И совсем уже странно: Адэр четко ощущал, как в его спину бьется волной страх Малики.
Он ослабил захват и процедил сквозь зубы:
— Мне нужен начальник.
— Так бы сразу и сказал, — прохрипел сторож. — Я провожу вас.
Адэр оттолкнул старика от машины:
— И выбрось эту идиотскую игрушку.
— Нельзя. Ады проснутся.
— Это кто?
— Собаки.
Пока старик прокашливался, хлопая ладонью по груди, Адэр смотрел по сторонам, пытаясь не встречаться с Маликой взглядом.
— Я не горжусь собой, — неожиданно для себя промолвил он. — Но иного способа взять себя в руки я не нашел. — Открыл дверцу. — Можешь остаться.
Он шел, глядя Малике в спину, и усмехался. Как, должно быть, нелепо смотрится их маленькая компания, шагающая по извилистой дорожке между большими пятнами пепла, расплескавшимися точно грязные лужи. Впереди полоумный дед раскручивает трещотку, за ним идет Малика. Вертит головой туда-сюда, наверное, высматривает обещанных собак. И он... в рубашке, пожелтевшей от стирки дешевым мылом, в сморщенных, не первой свежести штанах, и в припыленных сапогах, по которым стоит только пройтись щеткой, и в носках отразятся плывущие по небу облака.
Поднявшись по ступеням, старик толкнул плечом дверь сторожки, пропустил Адэра и Малику, сам вошел следом. Домик изнутри походил на палату в лечебнице для умалишенных: пол и стены были обиты толстым войлоком.
— Так вы, значит, ничего не знаете, — сказал сторож, и, не дожидаясь ни вопроса, ни ответа на свои слова, бросил трещотку на укрытый дерюжкой топчан, смахнул рукавом паутину с оконной рамы. — Смотрите. — И когда Малика и Адэр уставились в окно, легонько хлопнул дверью.
Пятна пепла перед домиком взбугрились, встрепенулись, подняв в воздух серые хлопья. Миг, и хлопья вновь укрыли землю дымчатым слоем, открыв взору тонкокостные, обтянутые свинцовой кожей скелеты собак, замерших в стойке для нападения.
Адэр и Малика отпрянули от окна.
— А! Красавцы! Прям из ада встали, — с искренним восхищением произнес старик и постучал в стекло.
Собаки повернули морды к дому: литой, без отверстий нос, плотно прижатые к черепу уши-монетки, затянутые беловатой мутной пленкой глаза.
Адэр вновь прильнул к окну:
— Слепые.
— И глухие, и запахов не слышат. Зато чуют содрогание воздуха и земли, — сказал старик и через секунду тихо добавил: — Я так думаю.
— Откуда они? — спросила Малика.
— А кто ж их знает? Пытались прикормить, приручить, значит. И хлеб приносили и мясо — не едят, — а птиц на лету хватают, и зайцев хватают, и мышей, и диких собак. Кровь им нужна. Живая кровь. А трещотки боятся. А теперь и вашей машины боятся, значит, — говорил важно, с расстановкой старик. — А вам повезло, не загрузли в их норах. А могло не повезти.
— Норы глубокие? — спросил Адэр.
— Где по колено, а где и батогом дна не достать. И спят они там, пока содрогание их не разбудит.
— Получается, что к прииску никто незамеченным не пройдет, — произнес Адэр.
— Ну да, — ответил старик, — трещотку за версту слышно. Слышите?
В сторожку сквозь войлок действительно пробивался звонкий треск. И вскоре мимо брошенной машины проехал на велосипеде человек, одной рукой держа руль, другой раскручивая шнур с пластинками. Ады повернули головы в его сторону, припали к пеплу и словно растеклись.
— Надо же, успел! — обрадовался курносый паренек, войдя в дом. — Тетя Тася за вами вдогонку отправила, предупредить о собаках.
— Пошли искать начальника, — нетерпеливо сказал Адэр.
Они шли по дорожке мимо нагромождений из камня и куч песка и глины.
Старик уже давно надел на шею шнурок с дощечками — норы адов исчезли, — и, шагая чуть впереди, по-хозяйски размахивал руками:
— Там месторождение приказало долго жить. А там порода, что алмаз, ничем не пробьешь. А вон... — Указал на два небольших здания, виднеющихся между отвалами пустой породы. — ...Контора и приемный дом. Рубины принимают, значит. Но мы сперва на объект заглянем, Анатан в конторе редко сидит. А оттуда... — Старик махнул рукой в сторону высокой деревянной вышки с шатровой крышей. — ...Прииск как на ладони.
Выйдя из-за очередной груды остроугольных камней, они остановились на краю глубокого котлована. Наверное, именно так выглядит муравейник изнутри. Внизу, по колено в воде копошились рабочие: одни орудовали лопатами, другие держали огромные сита. Противоположный склон был облеплен людьми, которые кирками и мотыгами откалывали глину и твердую породу. Несколько человек, стоявших над обрывом, с видимыми усилиями тянули наверх веревки с привязанными к ним ведрами.
Сложив руки в рупор, старик крикнул:
— Анатан! К тебе.
На дне котлована от толпы рабочих отделился невысокий худощавый человек в резиновых сапогах до середины бедра и устремился вверх по дорожке, похожей на сброшенный вниз серпантин.
Загорелый, средних лет мужчина — с веселым искристым взглядом и выгоревшими на солнце короткими волосами — поклонился Малике, вытер руку о рубаху, протянул Адэру:
— Анатан Гравель.
Стиснув крепкую ладонь, Адэр почувствовал бугристые шершавые мозоли.
Немного позже, сидя на деревянных стульях в кабинете начальника и держа запотевшие стаканы с холодной водой, Адэр и Малика наблюдали, как Анатан достает из старенького сейфа стопки документов и раскладывает на столе.
— Это карточки рабочих. Это расчетные ведомости, — объяснял он, похлопывая рукой по пачкам. — Здесь копии моих отчетов. А это сводные таблицы по добыче камней за последние пять лет.
Адэр, пролистывая бумаги, почти не вникал в цифры. Он вслушивался в мелодичный тягучий голос, смотрел в открытое простодушное лицо Анатана и понимал, что прииском заправляет настоящий хозяин.
— Копаем до подземных вод, промываем каждую песчинку, копаем дальше. Вот и вся наша работа, — говорил Анатан, подталкивая к Адэру очередную пачку. — Мне бы машины, как в Партикураме. Есть такие — с черпаком, вокруг колес гусеницы, и едут они везде, что по грязи, что по камням.
— Откуда знаешь? — спросил Адэр.
— Ребята на заработки подались да вернулись. Вот от них и знаю.
— Почему вернулись?
— Говорят, дома лучше. Здесь хоть и кроют крепким словцом, зато на родном языке. А еще мне бы машину, большую, рабочих возить.
Адэр усмехнулся:
— Где топливо возьмешь?
— А вы где берете?
— Из Ларжетая привозят.
— Из столицы, значит. А в Ларжетай откуда привозят?
— Из Тезара.
Анатан хохотнул, присел на край стола:
— А мы ведь в Ларжетай по топливо не ездим, и в Тезар не ездим. Я как-то разведку проводил, колодцы копал, ну и вытягиваю из одного колодца ведро, а вода горючим пахнет.
Адэр насторожился:
— Горючим, говоришь?
— Ну да. Раз написал наместнику, два. Молчок! Ну, тут умельцы нашлись, из этой воды топливо гонят. Правда, это топливо доброго слова не стоит. Мопеды трещат, дымом плюются. Но едут!
— Далеко колодец?
— А я вам на карте покажу.
Анатан достал из сейфа потертую временем карту, разложил на столе.
За разговорами незаметно пролетел день, и за окном потянулась вереница рабочих. Люди постукивали в стекло и прощались с начальником.
— Дневная смена? — спросила Малика.
— Мы ночью не работаем, — ответил Анатан. — Вокруг ады, не дай бог кто в потемках в их нору нырнет — никакая трещотка не поможет. Да и в темноте много не намоешь.
— У тебя рабочих гораздо больше, чем на других приисках, — промолвил Адэр, взглянув в свой блокнот. — А объем добычи скачет.
— На моем объекте самый тяжелый труд. Попробуй-ка, вгрызись в глину и камни, дойди до месторождения, и все вручную. Представляете, сколько рук надо? Да вы сами все видели. А насчет добычи... пока роем — пусто, начинаем мыть — густо, мороз ударил — взрываем, оттаяло — вновь начинаем рыть.
— А как насчет воровства? — спросил Адэр.
Анатан посмотрел с удивлением:
— Какого воровства?
— При обыске рабочих камни находили?
— Да что вы такое говорите? Мы никого не обыскиваем.
Адэр покачал головой:
— Значит, воруют, а ты потворствуешь.
