Ветер и крылья - 1

Честно лежал Энцо аж два часа. Или два с половиной.

А потом все сладости были съедены, игры надоели, и мальчик пришел к старшей сестре.

— Ми-ия...

Девушка смягчилась и похлопала по соседнему пуфику.

— Иди сюда. Лучше у меня посидим, отсюда улицу видно...

— И чего там интересного?

— Энцо, мне все интересно, — мягко разъяснила Мия. — Это ты ходишь, где захочешь, а я — благородная дана. Меня даже не улицу выпустить нельзя.

Лоренцо опустил глаза.

— Мия... пойми...

— Я все понимаю, Энцо. Но мне иногда бывает и грустно, и обидно.

Мальчик тоже отлично знал свою сестру. И давать ей загрустить было никак нельзя — у Мии это затягивалось надолго. Будет потом ходить обиженная на весь мир...

А вот если ее сейчас отвлечь, потом можно с ней сыграть во что-нибудь, хоть и в тот же триктрак... Мия в него очень даже неплохо играла.

— Это у тебя лютня?

— Да.

— А сыграть что-нибудь можешь? Тебе ж раньше не нравилось...

— На спинете мне действительно играть не нравится, — Мия легко отвлеклась от темы. — А вот лютня, это другое. Мне нравится, она легкая, она всегда со мной...

— Сыграешь?

Девушка перебрала струны.

— Пожалуй...

Мелодия была незатейливой, но приятной. Обычная песенка рыбака...

— Море ласкает теплые камни, море смеется, пенные гребни, море мурлычет словно котенок, море прекрасно будет вовеки... Дай мне улова, дай мне надежду, дай мне покоя, в твоих ладонях...

Мия лениво перебирала струны. И искренне удивилась, когда...

Энцо вдруг прикрыл глаза и соскользнул с пуфика на пол.

— Энцо?!

Лютня полетела в сторону.

Умер?!

Спит. Просто спит...

Мия перетащила брата на кровать, и задумалась. Потом позвала маму и тетку, который, по счастью, были дома. А что?

Они сидели, она играла, брат заснул...

Казалось бы, обычная история. Ньора Катарина распорядилась перенести Энцо в его комнату и уложить в кровать. Ей все было понятно. Мальчишка болен, а дети много спят, когда болеют. Она знает, подруги рассказывали.

А вот для Фьоры, которая видела, что Энцо не так уж и болен, все было сложнее.

— Мия, ты ничего не делала?

— Нет.

— Специально его не убаюкивала?

— Нет, мама. Энцо вообще не сильно болеет, я же вижу. Кричал, наверное, на холодном ветру, вот и...

— Хм... Мия, ты можешь кое-что попробовать сделать?

— Что именно, мама?

Фьора была человеком очень своеобразным. Но там, где дело касалось выгоды, мыслить умела.

Мия попробовала поиграть на ночь Серене и Джулии. В результате, уснули все. Сестрички. Их нянька. Сама Фьора.

И все, в том числе и Энцо, проспали до утра.

Энцо проснулся здоровым. У остальных ничего и так не болело, поэтому как там с лечением, определить не удалось. Но усыпить Мия могла кого угодно.

Жаль, что этот ее талант действовал только в одну сторону.

Усыпить — пожалуйста.

Разбудить — не получается. Разве что холодной водой на голову, тогда да, тогда любой сон... вот именно, как водой смывает. Но усыпить...

Засыпали все, кто слышал лютню девушки. А насчет здоровья получилось проверить уже на следующий день.

* * *

Ньора Катарина болела крайне редко. Болезни ее тоже боялись. Но были и у нее слабые места.

Когда северный ветер резко менялся на южный, а ненастье на солнце, а такое бывало в Эвроне, у ньоры начинала зверски болеть голова.

До слез. До тошноты, до светобоязни...

Поспать бы, да ведь и не уснешь, когда всю трясет...

В такие моменты ньору, по ее же просьбе, оставляли в одиночестве, и давали всласть поболеть. Фьора посмотрела на это, и отправилась к Мии.

Девочка сопротивлялась недолго.

— Мам, а вдруг не получится?

— Мия, усыпить ребенка несложно. И служанки просто хотели спать. А вот сможешь ли ты усыпить человека, которому действительно плохо? Катарина ведь даже снотворное выпить не может, ее тошнит так, что даже вода внутри не держится. *

*— одна из картин мигрени. Сильнейшая головная боль, тошнота, рвота, светобоязнь — дня на два. Лично встречалась. Прим. авт.

— Я попробую.

Мия поудобнее перехватила лютню, и отправилась в теткины покои. Фььора улыбнулась, глядя на девочку со спины. Вот ведь...

Лютню Мия несла так, словно собиралась стукнуть ей Катарину... будем надеяться — до этого не дойдет.

Дана Феретти решительно постучалась в комнаты тетки и вошла, не дожидаясь разрешения. Да и какое там разрешение? Ответом ей был слабый стон...

Катарина обнаружилась в спальне, сидящая на кровати, утопающая в подушках, укутанная в меха — и откровенно несчастная.

— Что надо?

Хорошие манеры у нее стерло начисто. Больно же! Понимать надо!

Мия решительно уселась на край кровати.

— Тетушка Катарина, вам плохо. Вам поспать надо.

Катарина обожгла девочку злым взглядом. Вот как! Она-то и не догадывалась!

— Я вам сейчас сыграю — и вы заснете. Обещаю...

— Мия... уйди, — почти простонала Катарина. Ее опять начало тошнить, горький комок желчи подкатил к самому горлу. Она бы за ухо малявку вывела, но даже на это сил не было. Ни на что не было...

Мия устроилась поудобнее, и тронула струны лютни. В этот раз она даже не напевала. Так, мурлыкала что-то себе под нос... такое, непонятное. И с радостью видела, как расслабляется лицо ньоры Катарины, как разглаживаются складки, появившиеся от боли, как становятся спокойнее ее глаза...

Не прошло и получаса, как ньора крепко уснула, уткнувшись в подушки.

Мия вышла из комнат тетки, и отчиталась матери. Фьора кивнула, и отправила служанку сидеть рядом с Катариной. Ну и приглядывать — мало ли что?

Но ничего страшного не случилось.

Ньора Катарина проспала до утра, а утром встала, довольная и здоровая. Расцеловала Мию и подарила девочке золотую цепочку.

Мия обрадовалась. Но с небес на землю ее снова опустила Фьора.

— Не думаю, что ты сможешь так лечить что-то серьезное. То, что прошло бы и само, дай только выспаться человеку...

— А если попробовать?

— Если будет возможность, — Фьора погрозила пальцем. — Никому про это не рассказывай. Пообещай!

Мия вздохнула.

Рассказать, конечно, хотелось, но... кому? Энцо? Они сейчас почти не разговаривают. Мама и так знает. Сестренки еще маленькие. Дядя и тетя не рассматривались даже по умолчанию — они пока еще чужие.

— Обещаю, мамочка.

Фьора погладила дочь по пушистым светлым косам.

— Поверь, Мия, свои умения лучше держать в секрете. Никому не рассказывай. Ни мужу, ни детям, пусть думают, что это случайность, совпадение...

— Хорошо, мамочка. Я тебе обещаю.

— У женщины должны быть свои крохотные секреты. Я тоже не все твоему папе рассказывала.

Мия кивнула.

Если секреты... если должны... в такой формулировке это звучало намного приятнее. Она помолчит. И потренируется.

Тем более, ей очень нравится лютня.

Адриенна

Адриенне снился сон.

Уже четвертую ночь подряд ей виделось одно и то же, но именно сейчас сон стал настолько острым, что хоть вместо ножа используй. Ей виделась старая башня.

Та самая, черная, которую не стали сносить.

Та, которая помнила Сибеллинов.

Адриенна шла к ней. Шла по мокрой траве, шла по холодной земле, по ухоженным тропинкам дворцового парка. Шла, и никто ее не останавливал.

У нее были крылья.

Большие, черные, сложенные за спиной, и Адриенна не расправляла их. Только куталась в тепло черных перьев, словно в плащ. И ни о чем не думала.

Она шла туда, куда ее звали.

Шаг, второй, отогнуть ветку кустарника — и вот перед ней стена старой башни. И девушка опускается перед ней на колени.

Земля холодная?

Неважно, здесь и сейчас ничего не важно. Только голос, который зовет ее.

Голос, который шепчет... и Адриенна делает то, что ей бы и в голову не пришло, в здравом-то уме...

Она шарит руками по камням, слепо разыскивая — что?!

Она не знает... она просто чувствует... и вот, наконец, один из камней поддается под ее пальцами. И открывается дверь.

Она небольшая, это почти лаз. Откуда-то Адриенна знает, что пройти можно несколькими дорогами, просто остальные сейчас недоступны. А вот этот...

Будь девочка чуточку толще, она бы уже не пролезла. Но она ввинчивается в лаз, словно змея. И камень медленно встает на свое место.

Адриенна почти ползет вниз. Туда, к корням...

Она чувствует странное тепло, оно ведет, оно зовет, оно поет в ушах гулом крови, и девочка не может ни о чем думать. Она идет туда, где в небольшом круглом зале стоит черный камень.

Алтарь?

Нет. На алтаре вроде как можно лежать, на нем можно приносить жертвы, а этот камень вовсе не таков. Это вроде наконечника копья.

Острого, с четкими гранями, черный камень полупрозрачен...

Обсидиан?

Адриенна не знает ответа. Но знает, что именно ей нужно сделать.

Она медленно ведет ладонями по граням кристалла. Тонкие пальцы режутся в кровь. Алые капли стекают по граням, но до земли не долетает ни единая капелька крови. Камень жадно пьет ее...

И девочке кажется, что с каждой каплей крылья за ее спиной становятся все сильнее, все реальнее...

Но скоро ее охватывает слабость. И нечто заставляет убрать ладони.

Слишком много крови тоже отдавать не годится. Ослабеешь, погибнешь...

Но ты еще придешь сюда, дитя. Ты еще придешь, чтобы получить дар Ворона. Дар Сибеллинов...

Адриенна так и не открывает глаза. Она медленно идет к лазу. Так же медленно выходит на поверхность, почти ползет обратно...

Видит ли ее кто-то?

Не видит?

Сила, которая ее ведет, об этом не задумывается. Ей и так неплохо. Она получила свое, а носитель...

Если он недостоин — это его или ее проблемы.

Адриенна медленно входит в свою комнату, и падает на кровать. И самое интересное, что Джованна не просыпается. Она спит, как спала и раньше, она ничего не слышит, она не видит грязных следов на полу, она не кричит от ужаса...

Она спит.

Адриенна тоже спит.

И тоже не видит, как раны на руках... нет, полностью они не затягиваются, такое ни одна сила не устроит. Но порезы уже не кровоточат. И выглядят так, словно им дня два-три.

Адриенна спит.

И видит во сне черные вороньи крылья. И слышит шум ветра у себя в ушах.

Ветер зовет, ветер поет, ветер несет девочку над землей, и она плачет от счастья. Она нередко летает во сне, но так реально — еще никогда.

Кто же она сама?

Ворон? Ворона?

Об этом она не задумывается. Просто у нее есть крылья. И перья. И ей хорошо...

Самое забавное, что никто из посторонних ее отсутствия не замечает. Грязные следы убирает молчаливая дворцовая прислуга, своя на каждом этаже, а они приучены не интересоваться, куда ходят благородные.

А остальное...

Джованну с утра ждал большой сюрприз.

* * *

— Дана Адриенна! Дана!!!

Джованна что есть сил трясла свою госпожу. Девочка честно пыталась открыть глаза, но получалось плохо.

Пределы сил человеческих не бесконечны. Усталость, кровопотеря, да и большой расход сил ночью... Адриенна едва ресницы разлепила.

— Да...

— Ох, дана!

Джованна только за голову схватиться и смогла. А что еще ей оставалось?

Девушка вся грязная, словно ее ночью черти в луже купали, волосы сбиты в один грязный комок, кровать аж черная... на ногах ссадины, на руках порезы, хотя и подживающие, но вчера-то их не было! И за несколько часов такого не будет!

За несколько дней, разве что!

— Дана, что с вами случилось?

Ответа она ждала любого. И не сильно удивилась, когда Адриенна с трудом качнула головой.

— Не помню... не знаю...

— Так!

Здесь и сейчас Джованна выбирала. И выбрала не по личной преданности, а по рассудку. Какая уж тут преданность? Просто если кому рассказать, что случилось с даной, вопрос будет в первую очередь к ней. А ты-то что делала, дорогуша?

Где ТЫ была в это время?

Тебя следить приставили, тебя в покоях девушки поселили, а она куда-то ночью уходит? А что ты пила? Что ела?

Но в том-то и дело, что Джованна все брала для себя на дворцовой поварне. И подсыпать, подлить, как-то одурманить ее Адриенна не могла. Значит...

Значит — проспала.

И кому первый кнут достанется? Что с даной сделают? К лекарю и повитухе погонят, это уж точно, потом в церковь, а коли выяснять, что девственница, да креста не боится — вот тут служанке и влетит. Она первая не уследила.

Из дворца погонят, плетей всыплют...

В делах великих малый виноват, это уж завсегда так. А потому Джованна решила пока ничего и никому не говорить, и как следует тряхнула Адриенну.

— Дана, вы видите, что с вами?

Адриенна опустила глаза.

— О, Господи!

— А перекреститесь?

Адриенна послушно сотворила знамение.

— Молитву прочитать?

— Ни к чему, — проворчала Джованна. Что у девушки любовных приключений не было, она тоже видела. Такое не спрячешь. — сейчас вы под одеялом полежите, а я слуг позову, пусть ванную наберут. Его величество желает видеть вас на завтраке...

— А время?

Адриенна почти застонала. Да что уж там... одна мысль, что придется встать, и идти.... Она причиняла почти физическую боль.

— Часа два у нас еще есть. Не больше.

— Мало...

Джованна только головой покачала. И лично стерев простыней грязные следы с пола, засунула ее под кровать. А потом накрыла дану одеялом.

Не видно?

О-ох... вечно эти благородные себе проблем на хвост отыщут. А кому расхлебывать?

Вестимо, слугам...

* * *

После горячей ванны, после мытья головы и тщательного расчесывания волос... нет, человеком Адриенна себя все равно не почувствовала. И Джованна лично влила в нее бокал горячего вина с пряностями. Чего ей только стоило договориться на поварне, чтобы никому и ничего не рассказали!

Адриенна почувствовала себя хоть чуточку, но лучше. Правда, голова закружилась, но мутить перестало, противные мушки перед глазами не летали... почти, если голову резко не поворачивать, на ногах держаться получалось...

Дан Марк только ахнул, глядя на следы на руках дочери.

— Но... как!?

Адриенна покачала головой.

— Я не знаю, папа. Я. Не. Знаю...

И столько безнадежности было в ее голосе...

Спасибо Джованне, которая достала Адриенне чье-то нижнее платье — девочке оно было откровенно велико, но подол служанка на скорую руку подшила. Зато рукава спускались, полностью закрывая кисти. Если не размахивать руками, то и порезов не заметят. Так Джованна и ввела новую моду.

— Я потом с тобой поговорю, — процедил Дан Марк служанке.

Адриенна качнула головой.

— Нет, папа. Джованна не виновата, никто не виноват... я даже н помню ничего.

— Но ты... тебя не...

Подобрать слова дан Марк не мог, но Адриенна и так все поняла.

— Нет. Все в порядке. Только порезы.

— И грязь, — кивнула Джованна.

— Ты куда-то выходила ночью?

— Не помню. Я даже не представляю — как?! Чтобы меня никто не заметил...

— Никто. Дворец уж гудел бы, — поддакнула Джованна.