Замполитрука

— Und wenn ich wird dich töten, weil Sie etwas, dass Sie wissen, sagen Sie auch immer Treue zu Adolf Hitler?

— Ich bin ein Soldat und bereit, für den Führer zu sterben*.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

*— Звание, имя, фамилия, где служите?

— Фельдфебель Гюнтер Гросс, хозяйственное подразделение сорок седьмого моторизованного корпуса.

— Цель вашей поездки по деревням?

— Заготовка мяса для производства сырокопченой колбасы.

— Какие действия предпримут немецкие войска в ближайшие дни?

— Я не знаю! Я только занимаюсь сбором продуктов! Не убивайте меня!

— Что Вам известно о дальнейших действиях?

— Ничего. Я только занимаюсь обеспечением продуктами!

— Состав корпуса, имена командиров дивизий? Если знаете, скажите имена командиров полков.

— Я представился, сказал, где я служу, требовать от меня других сведений , согласно Женевской конвенции Вы не вправе. Если Вы как цивилизованные люди сдадитесь мне как представителю германского командования, я могу только походатайствовать перед командованием о том, чтобы вас сразу не расстреляли, а предали военному суду. Окруженные части должны, безусловно, сдаться на милость победителей. Вы со своими людьми сдаетесь в плен мне, я замолвлю за Вас словечко.

— А если я прикажу тебя убить потому, что ты молчишь о том, что знаешь, ты тоже сохранишь верность Адольфу Гитлеру?

— Я солдат и готов погибнуть за фюрера.

Отойдя от первоначального шока, видя, что прямо сейчас его убивать не будут, немец под конец стал просто наглеть и корчить из себя героя "Песни о Нибелунгах". Невысокий, достаточно щуплого телосложения, этот "герой" стал посматривать на окружающих свысока.

— Что это огрызок сказал?

Вопрос Зайцева, был сопровожден таким выражением лица, что я на месте немца сразу бы удавился.

— Ничего интересного. Сказал, что собирал жратву для германских генералов. А ты Зайцев, им это дело поломал. Кстати, ты не выполнил приказ, залечь и не дергаться.

— Так я действовал по обстановке, товарищ замполитрука! Уж очень хорошо все получилось, они на дороге, а мы по сторонам ...

— Молодец! Проявил разумную инициативу. Но вот там впереди, населенный пункт, как ты думаешь, на кого немцы свалят ответственность за гибель своих солдат?

— На нас?

— Черта с два! Мы уйдем, они приедут в село и расправятся с людьми.

— Так что, товарищ замполтрука, надо было их пропустить? А как же сколько раз увидишь ...?

— Да прав ты сержант, только надо как-то отвести беду от села. Немцы узнают, что их заготовители продуктов, закончили свой жизненный путь у села. Поймать нас они не смогут. Злость свою они выплеснут на крестьян.

— Колхозников?

— А ты других крестьян в СССР знаешь?

— Нет.

— Ну, так тащи этого немца в село, там разберемся.

* * *

Водителей нашлось достаточно, закинув в кузова убитых немцев, рота совершила очень быстрый переход через поле, с погрузкой убиенных солдат 'Вермахта' в кузова машин, за руль которых сели наши бойцы. Крик 'Воздух!' поверг всю роту в землю. Пара 'мессершимиттов', произвела обстрел подозрительных людей.

Команда 'Воздух!' была подана своевременно. Машины остановились. Личный состав разбежался в поле мгновенно. Прихватили и немецкого фельдфебеля. Но вот в результате налета, строчкой авиационного пулемета, был убит доброволец Хлопонин. Пацан, хотевший получить 'Орден Красного Знамени'.

А сейчас он лежит разорванный пулями гитлеровского истребителя. Мать его девять месяцев носила. Как родился, учила его всему. Выкармливала, и в один момент, человек превращается в труп. Видел я трупы. Дикая ситуация, матери рожают, воспитывают, потом сыновей убивают.

Трупы, трупы и трупы. Одна рота Колинича чего стоит, но вот так, как сегодня жив, а завтра жил, зная про пацана, что его очередь призыва еще не пришла очень обидно. Парень даже присягу не принимал. Доброволец! Так жалко парнишку!

* * *

Село называлось Малая Рогозница. После визита немецких заготовителей, кроме птицы, свиней и коров были еще жертвы. Две женщины и один старик, не желавшие добровольно расставаться со своей скотиной были убиты по приказу немецкого командира. В селе стоял плач.

Увидев среди красноармейцев, пленного фельдфебеля, собравшиеся на площади перед сельсоветом люди словно осатанели.

— Отдайте! Отдайте нам этого нелюдя!

— Он приказал!

— Деда Матвея ...

— Евдокия Чернову и Марфу ...

— Отдайте!

Красноармейцы едва сдерживали людей.

— Плотников! Старшина!

— Я, товарищ политрук!

— Убери с глаз этого немца в сельсовет!

— Есть!

Убрав раздражитель, удалось утихомирить людей, да и то далеко не сразу. Вопросы, вопросы! В село пришла Красная Армия! Днем! Значит дали немцам по зубам!? И как холодный душ слова о том, что это не наступление на врага, а постыдный и позорный отход. На лицах так читалось 'Мы все, все готовы были отдать и сделать для армии! Почему!? Почему вы отходите?'. Бойцы стыдливо опускали головы.

Затолкав немца в темную кладовку, председатель сельсовета, мужик лет пятидесяти пяти-шестидесяти, вислоусый, седой, с лицом изрезанным морщинами, и очень хитрыми глазами, начал меня расспрашивать. Разговор вышел тяжелый. Дед говорил исключительно по-белорусски. В деревне у дедушки, на западе Смоленской области говор был схожий, понимал я его без труда. Сказывалось отсутствие пионерского детства, когда меня на все лето сплавляли к деду с бабкой.

— Скажы камісар, не моцны ў вашых квадрацікаў і ромба, таму не ведаю якога рангу, надоўга гэта?

— Я не комиссар. Я заместитель политрука. Как Вас зовут уважаемый?

— Раз зоркі на рукавах носіш, значыць камісар. Афанасій Пятровіч Лукашэвіч. Пяцьдзесят сёмы год ужо.

Дед явно проигнорировал мою должность. Вкралось подозрение, что не так уж плохо он разбирался в кубиках, ромбах и треугольниках. И попытка моя увести разговор в сторону окончилась неудачей.

— Надоўга гэта?

— На три года.

— На тры гады?! Стала быць да сорак чацвёртага?

— Да, вернемся в сорок четвертом, но обязательно вернемся. Это будет обязательно! А пока вам придется жить под немцем.

— Ох, матуля! Як жыць?

Точные даты не называю, просто не помню или не знаю, а насчет настроений у людей, так пусть лучше знают, что их ждет. Хоть как-то приготовятся.

— Тяжело придется, врать не буду. У вас в селе немцы в первый раз появились, уже троих убили. Дальше будет только хуже.

— А ты адкуль ведаеш?

Что тут скажешь? Я из будущего и все знаю, как и что будет? Мелькнуло в голове что-то из прочитанного.

— Бабка у меня ворожея была, всей деревне будущее предсказывала, когда люди просили. От нее это у меня.

— Ну, есди бабка была варажэя. Але ж такое больш па жаночай лініі перадаецца.

— В основном да, по женской линии передается, но бывают исключения в правилах.

— Справы-а-а! Штож ты не паваражыць і таварышу Сталіну не сказаў?

— У товарища Сталина, своих советчиков много, куда мне со своим званием.

— Ну, так, ну так, гэта так.

— Афанасий Петрович! Есть ли в селе коммунисты? Есть ли люди призывного возраста? Это от семнадцати до пятидесяти пяти лет?

— Камуністаў ёсць трое, прызыўнога ўзросту мужыкоў і хлопцаў, восем чалавек.

— Оповестите и тех и других, что в селе им оставаться нельзя. Или пусть уходят с нами, или прячутся так, чтобы их никто, никогда не нашел. Немцы коммунистов повесят или расстреляют, а призывников в плен возьмут, не посмотрят, что гражданские.

— Зробім.

— Есть просьба. Похороните нашего бойца. Погиб при налете фашистских самолетов.

— Пахаваныя, як мае быць. Але вось пад крыжам яму ляжаць прыйдзецца.

— Хоть под крестом, хоть под пирамидкой со звездочкой. Это не важно. Важно, чтобы по-человечески был похоронен, запишите, как его звали и откуда он, после войны может быть родственники на могилу приедут. Есть еще просьба. Нам нужны продукты на переход к нашим. Сможете помочь?

— Цяпер па вёсцы сала збярэм, бульбу, лук. Хлеб, калі ў каго сухары ёсць, таксама збярэм.

— Спасибо. Еще хочу сказать, в сорок втором, немцы начнут угонять молодежь на работу в Германию. От четырнадцати и старше. Детей надо сберечь.

— Дзяцей значыць. Схаваем. У Калядзічы адправім, там лес вакол. А зброю нам дасце?

Мне нравится его деловой подход. Дед уже планирует, как он будет бороться с оккупантами.

— Оружие убитых немцев, за исключением того, что пойдет на вооружение тех, кто пойдет с нами, оставлю вам. Надо спрятать следы грузовиков которые проезжали через село и на подходе к нему. Хоть вениками замести. Машины мы сожжем, фашистов раскидаем и в кабины посадим. Но надо собрать все гильзы на месте боестолкновения и разбросать в том месте, как будто колонна была уничтожена до того как она въехала в село. Иначе немцы пришлют карательную команду. Будут жертвы.

— Зробім. Сляды пашлю дзецюкоў замятаць, гільзы збярэм, і там рассыплю.

— Вопрос к Вам Афанасий Петрович. Какие населенные пункты по дороге на восток?

— Туды Маісевічы, ...

Дед начал махать руками, пытаясь объяснить мне местную географию 'на пальцах'. Пришлось достать из полевой сумки эскиз Фомкина, карандаш и предложил ему показать все предметно.

Петрович вздохнул, имея в виду мою бедную 'картографию', и уверенной рукой стал помечать населенные пункты.

— Ну, вось глядзі камісар, тут Золотеево, Грабава, Старое сяло, Деричи, Алексичи, Дорогляны, Малевіча. Тут чыгунка. Зэльва, Бярозка, Озерница, Косцень, Слуцк.

— А где леса есть? Сами понимаете, идти нам лучше не по полю. Вот по вашему прошли, товарища потеряли.

— Лясы вось тут. Між Золотеево, Грабава і на Старая Галынка. Вось тут дарога ад Слуцка да Мастоў, што на Нёмане. У Деричи не хадзіце, там хоць і ёсць пераправа праз Шчару, але балюча шмат германскіх самалётаў туды ляцела. Мне кум сказаў, што загінула там шмат людзей.

— Спасибо понял, — про переправу у Деричей и гибель от немецких пикировщиков множества красноармейцев пытавшихся переправиться через реку, я что-то помнил, переправлялись там наши, первые успели, а остальных немцы разбомбили.

Дед посмотрел на эскиз, взял карандаш и очертил вытянутый овал.

— Вось тут балоты. Ёсць там дрыгва, машыны там не пройдуць, а людзі змогуць. Дам вам правадыра. Ёсць у балоце і выспы, даволі вялікія, можа там застануся?

— За проводника спасибо, а вот на осторовах вы сами прячьтесь. Ну или скотину прячьте. Нам надо на соединение со своими выйти.

— Ну, няма, так няма. Воля ваша.

— Афанасий Петрович, не обижайтесь, если все в примаках осядут, воевать некому будет. — дед посмотрел мне в глаза понимающим взглядом. — Прошу Вас ускорить сбор продуктов. Пусть призывники и парни от шестнадцати и старше тоже подходят. Здесь их ничего хорошего не ждет, а мы обязательно прорвемся к своим. Их все равно в армию призовут, через год-два. Пусть в военные спецшколы попадут как добровольцы, поучаться до призывного возраста. У вас они или в лагерь военнопленных попадут, или их в Германию угонят. За пару верст от вас, через поле у дороги, есть наши погибшие. Там еще оружие осталось, вот патронов правда практически нет, но вы все равно винтовки соберите, а погибших похороните.

— Зробім. Што вы з немцам рабіць будзеце? Няўжо нелюдзі ў жывых пакінеце?

— В живых не оставим.

Это мое слюнтяйство. Нет, чтобы его сразу кокнуть, потащил с собой. Военнопленный! Они с нашими пленными не церемонятся. Нет среди них невинных. Юберменши сраные! Допросить — толку с него! Не пытать же?! Передвижная дивизионная колбасная мастерская.

— Расстреляем на глазах у людей, чтобы знали, что Советская власть карает нелюдей и вся недолга, — нечего с ними церемониться. Общечеловеки!

— Вот только Афанасий Петрович сельчан предупреди, якобы ничего не видели, ничего не знают. Расстреляем мы его в селе и отволочем на место сожжения грузовиков. Я понимаю, что народ хочет суда. Но учитывайте, каратели все равно придут. А тут все с чистой совестью должны говорить, что знать ничего не знают, ведать не ведают. И еще, Афанасий Петрович, разделывайте туши скотины, жарьте птицу, моим бойцам, что-нибудь за полчаса выделите. Нельзя нам надолго задерживаться. Спасибо Вам за все.

— Зробім. Няма за што.