Брат купил картошки и немного кислого творога. Почти все отдал ей, и Саша справилась с едой в считанные минуты. Пока ела, к ним подошел другой мальчик, грязный и вонючий. Отозвал брата в сторону и там что-то серьезно втолковывал. Саша не слышала.
— Пойдем.
— А кто это был? — спросила Саша, с удивлением глядя в спину уходящему мальчику.
— Друг.
— Странный.
— Нормальный. Пошли скорее.
Они покидали пакеты от еды на землю и потопали назад в детдом. Саша утолила голод и по сторонам не смотрела. Неожиданно брат дернул ее в сторону, заставив спрятаться за каменную колонну.
— Что ты делаешь? — возмутилась девочка.
— Тшш. Смотри, — он кивнул на стоящий неподалеку запорожец.
На капоте запорожца поставили белые большие ведра, прикрыв их марлей. В ведрах был творог, сметана. Рядом несколько ведер с яблоками. Мужчина и женщина, зычно зазывая народ, предлагали купить их продукты. И все бы ничего, но тетя была их поварихой. Которая всегда говорила, что Саша много ест.
— Творог! Свежий творог! Сметана! Покупаем творог! Свежий! — кричала она, прохаживаясь туда сюда возле машины. Вокруг машины собралось много народа, который снимал с творога пробу и удовлетворенно кивал. — Что вы пробуете? — снова завопила повариха на трясущегося дедушку. — Пятый раз уже. Вы думаете, я не вижу?! Покупайте и пробуйте!!
— Дочка, я...— начал дедушка неуверенно, но его тут же обступили, а потом и вовсе оттеснили от капота.
— Сколько? — громко поинтересовалась какая-то женщина и, услышав цену, оскорблено всплеснула руками. — Грабеж! Что так дорого?
— А вы поглядите, — не унималась повариха, — хороший творог. Свежий. Сегодня только привезли. Не хотите — не покупайте. Очередь большая за вами.
Саша не выдержала и вырвала свою руку у брата, направляясь к поварихе. Брат за ее спиной ругнулся и стукнул ее по плечу.
— Не ходи! Ты сдурела?
— Я просто скажу...
— Ты дура? Не понимаешь совсем?
— Это же наш творог!
— Он не наш. Пошли отсюда.
— Наш! — Саша вырвалась и пробралась в самую толкучку. Встала перед поварихой и потерла нос. — Здрасьте.
Та замолчала и с опаской и злостью посмотрела на девочку.
— Хороший творог? — спросила Саша, делая пробу. — Хороший, — кивнула. — А где вы его взяли?
Она на мужа оглянулась за поддержкой и кивком указала на Сашу. Тот, расправив плечи, начал надвигаться на маленькую девочку.
— Так, девочка, иди по-хорошему, — сверкая глазами, приказала повариха. Но голос был добрым. — Тут видишь — очередь.
Очередь согласно зароптала. Муж поварихи подошел к девочке и больно схватил ее за костлявое плечо.
— Пошла отсюда, — зло и тихо прорычал мужчина.
— Сама уйду. Руки убрал, — процедила девочка.
И ушла. Перед этим перевернув два ведра с творогом и сметаной. В ту же ночь они с братом сбежали.
* * *
Я снова закрылась в себе, отгородилась от Марата и Оксаны. Но если с чеченом такой номер почти не прокатывал, и мне приходилось с ним общаться, то с его кралей все обстояло по-другому. Чаша презрения и гадливости, наполненная для них двоих, целиком доставалась именно ей. С Маратом сложно. Я могу на него только щериться, ощетиниваться, но по-настоящему злить его опасно. Мне не нужно повторения прошлого года, мне и так хорошо живется. Мне приходилось сдерживать раздражение к нему, но чечен прекрасно видел мое состояние. Теперь я точно знаю, что он в курсе. Он в курсе, что я все слышала. И его это мало интересует. А меня злит. Из нас двоих, правда, именно Марат первым заговорил на эту тему. Я лишь глядела исподлобья и раздувала ноздри.
— Напугала, — издевательски хмыкнул мужчина, разглядывая мою гримасу и воинственную, колючую позу. — Что ты хочешь этим доказать?
— Ничего, — процедила сквозь зубы, с силой сжимая челюсти.
Чечен вел себя так, будто ничего не произошло.
— Тогда в чем проблема? Ты крадешь, кидаешься с ножом на людей, а потом злишься и краснеешь из-за того, что услышала что-то из ряда вон выходящее?
— Ничего нового, поверь. Но у твоей крали исключительно писклявый голос.
Который всю ночь бил по нервам.
— Чего ты добиваешься? — шутки кончились, терпение Марата тоже. Неужели, он тоже, как и я, не в восторге. Боится смутить свою принцесску? А интересно, если я повторю что-то из их бл
* * *
ва при ней, она смутится? Скорее, умрет со стыда. Уголок губ злорадно пополз вверх. Это оказалось ошибкой. — Только попробуй вякнуть что-нибудь.
— С чего ты взял, что я буду?
— У тебя на лице все написано.
— Да неужели? — зло прищурилась, стараясь испепелить ублюдка на месте. — Знал бы ты, что у тебя на лице написано.
— А разве ты имеешь право мне указывать? — холодно и отстраненно поинтересовался Марат. — Кто ты такая? Ты здесь никто, а это — мой дом. Ксюша — моя девушка. Мы оба взрослые люди, и что хотим, то и делаем.
— Да хоть голые на голове ходите! Я это слушать не обязана!
— Гонор свой засунь в задницу и помалкивай. Не тебе меня учить, что, как и где мне делать.
Мужик, стремительно развернувшись и печатая шаг, вышел из квартиры, громко хлопнув дверью.
Он разозлился. Кто бы сомневался. Болезненное самолюбие чечена никуда не делось. Марат ненавидел, когда ему указывают или приказывают. Он старался не доводить все до скандала, а если кто-то пытался на него повлиять, мягко уходил от темы. Он не позволял никому собой управлять, пусть даже само по себе предложение носило положительный характер. Кто пытался заставить Марата действовать по указке сразу слышали слово "нет". Но чечен умел размышлять, и если предложение было хорошим — он его принимал. Но только на своих условиях и по своему собственному желанию, никогда не поддаваясь на уговоры.
Мое недовольство не стало исключением. Чечен воспринял его негативно, сразу обрубив мои возражения. И возможно, я сама была виновата в этом. Чего мне пока не хватало — так это такта. Я сразу начала вставать в позу, вытравливать Ксюшу из квартиры. Пусть что хотят делают, но я это слушать не обязана. Я упорствовала, не собираясь отступать, и сопротивление Марата увеличивалось. Он никому не позволял ставить себе условия, а уж тем более мне. Возможно, скажи я все как-то по-другому, чечен сам бы решил проблему. Но я давила, а он сопротивлялся. Один раз мне даже показалось, что он может притащить Ксюшу сюда и отыметь на моих глазах. Назло. Просто так. Показывая, что он здесь хозяин и главный.
Не имея возможности достучаться до мужика, я всерьез взялась за Оксану. Она не могла мне ничего противопоставить, на ней я срывала все зло и раздражение, накапливающееся после стычек с чеченом. И ладно бы я просила чего-то фантастического, но нет, я просто попросила огородить меня от этой стороны их жизни.
Над Ксюшей я банально издевалась. Но гораздо более тонко, нежели раньше. Открыто не хамила, но черт, я говорила такие вещи, от которых она терялась и не находила места. Я сознательно ее дразнила, насмехаясь над ней и ее идеалами, правда, теперь я могла делать это изящно, а не прямолинейно. Образование — полезная штука, оказывается.
— Забери, — положила черный томик Шекспира ей на колени и благодарно кивнула. — Я дочитала.
Оксана пару секунд его непонимающе разглядывала, вспоминая, что это и откуда. Наконец, она вспомнила, черты лица разгладились, и девушка улыбнулась.
— И как? Понравилось?
— Ничего. Дочитала.
— А что так нерадостно?
— Да бред это, — я безразлично на книжку посмотрела и фыркнула. — Детский лепет.
Оксана шокированно распахнула глаза и открыла рот.
— Это же Шекспир! — едва ли не возмущенным тоном воскликнула она. — Это...это классика. История любви.
— История озабоченных подростков, а не любви, — бесстрастно парировала я, в душе улыбаясь ее растерянности. Такая забавная. — Сколько им там? Четырнадцать? Шестнадцать? Им просто захотелось секса. Мальчику захотелось — развел девочку. Джульетта дура самая настоящая. Да и этот...туда же.
У нее не было слов. Но отвисшая челюсть, выпученные, блестевшие от слез глазки и бледность лица обо всем уже сказали. Да, больно, когда рушатся идеалы.
— Но...но...
— Ну что но? — лениво протянула я, ложась на диван и закидывая ногу на ногу. — Представь, не померли бы они так по-идиотски, что бы было? Они сбежали, жили бы в нищете. Девка бы залетела, Ромео нашел бы себе очередную дуру. Через лет десять Джульетта бы состарились — если бы не умерла к тому времени — и сказке конец. Тупые зажравшиеся придурки они. Подростки с этим...как его там...— защелкала пальцами, пытаясь вспомнить недавно прочитанное или услышанное слово, — пубертатным периодом. О, точняк. Гормоны у них играют. Потому что согласись, ради обычного секса кончать жизнь самоубийством — идиотизм.
Ксюша не согласилась. Как же она все принимает близко к сердцу, прямо загляденье. И это было только начало. Разминка. Я играла на ее нервах, я игралась с ее идеалами и представлениями, разрушая их целостность и чистоту. Это была новая для меня категория — делать больно человеку не физически, не запугиванием, а морально, манипулируя чувствами.
Формально не к чему было придраться — я не хамила, не дерзила и сдабривала свои пошлости приторными улыбками. Все, как учил Марат. Я мстила за каждую минуту и секунду, которую мне приходилось терпеть. С психологией в то время у меня знакомства не состоялось, но, как ни назови, Марат и Ксюша затронули мою зону комфорта. Она у меня небольшая, но очень чувствительная. И задевать ее было лишним. Теперь я мстила, и мстила жестко. И собиралась продолжать мстить до тех пор, пока они не уберут свои интеллигентные грязные лапы с моей небольшой зоны комфорта. Я не просила многого.
Марату потребовалось совсем мало времени, чтобы меня раскусить. Вернее сказать — ему ничего не стоило это сделать. Но своего я добилась — Оксана уехала, сославшись на туманные причины и головную боль. Я никогда не останавливаюсь на полпути.
— Ушла подстилочка, — притворно сокрушаясь, качала я головой. — Какое горе.
— Сука ты, Саш, — сдерживаясь из последних сил, Марат холодно улыбнулся, но кулаки хрустнули.
— Ну а она бл**ь. И Петровна говорит, что сука — литературное слово. Так что мне-то еще ничего.
Мы разругались. Я его провоцировала, сознательно понимая, что получу. Но черт, если мне еще раз придется быть свидетелем их...этой гадости...Пусть где угодно этим занимаются, но не при мне. Мне досталось. Мне так досталось, что я даже подумала, будто разрушила какие-то его планы. Ну а что я? Пусть куда-нибудь с ней идет и там все делает. Марат думал иначе. И из-за того, что я сделала так, как хочется мне, он дико злился.
— Может, нам с Оксаной тебе квартиру еще купить?! — вновь завелся парень. — Или нам уехать отсюда, чтобы тебе не мешать? Скажи, не стесняйся.
— Я просто прошу меня не трогать! — крикнула, не выдержав его ора. — Это так сложно?!
— Не смей на меня орать! — в ответ рявкнул Марат, рывком подбираясь ко мне. — И указывать — не смей. Нравится тебе или нет — Оксана будет здесь жить. Со мной! И попробуй хоть что-то сделать, увидишь, что будет.
— Мне на вас плевать! На тебя и твою суку! Но я это не буду слушать. Я не хочу! Лучше убегу, но здесь не буду!
— Так, значит? — Марат напрягся, и я подумала, что он опять меня ударит. Но он больно дернул меня за руку, выворачивая руку, и потащил в коридор. — Никто тебя за язык не тянул.
Неосознанно я упиралась, цепляясь за все предметы, попадавшиеся на пути. Свалила вазу, уронила картину со стены, которую еще Оксана привозила. Я царапалась и вырывалась, но у чечена была железная хватка, от которой наверняка оставались синяки. Я догадывалась, куда и зачем он меня тащит, и, честно сказать, почувствовала страх. Мне не хотелось на улицу. К тому же зимой. Мне вообще не хотелось. Мне было неплохо здесь. И я винила во всем Оксану. Если бы не она, то я бы осталась здесь.
— Не нравится, — тяжело дыша, Марат в два поворота открыл замок и распахнул дверь. — Выметайся!
Он вытолкнул меня, так что я споткнулась о коврик. И хлопнул дверью.
Пару секунд я просто стояла на лестничной площадке и пялилась на железную дверь. И только тогда я поняла одну вещь. Я уже привыкла там жить. В этой самой квартире, которая стала моей зоной комфорта. Моим домом, хотя прошло чуть больше года. Я внутренне поверила Марату. Его словам, что если я соглашусь — он мне поможет. Не помог. И свое собственно поведение я не считала неправильным. Что с того, что я ее выжила отсюда? Но даже догадываясь, что это не сойдет с рук, я не думала, что он выгонит. Зимой. В одних тапках.
Стоять рядом с дверью не было смысла. Я еще раз оглядела джинсы, кофту с короткими рукавами. Надо что-то делать. На шее висел кулон, который подарила Ксюша. А через пару домов гастроном, в котором есть ломбард. Нормально. Первый страх и растерянность ушли, уступая место деловитости. Я справлюсь. Холодно, конечно, девочка в легкой одежде вызовет ажиотаж, но я куплю. На первое время мне хватит. Справлюсь.
Спустилась вниз и на первом этаже столкнулась с нашей соседкой. Как назло.
— Сашенька, — она удивленно моргнула, оглядывая мою одежду, и еще удивленнее смотрела, как я направляюсь к выходу. — А ты куда? Ты почему в таком виде? И не дома?
— Дверь захлопнулась, — плечами пожала и слабо улыбнулась, на ходу придумав легенду. — А Марата дома нет.
— А что ты не дома была?
— Вышла посмотреть, что в почтовом ящике лежит.
— Ааа, — бдительность соседки была усыплена. — А ты куда?
— Да я к знакомым. У них должен быть ключ.
— Иди ко мне домой и позвони им. Пусть они его привезут.
— А у них нет телефона, — не моргнула я глазом. — Придется идти. Тут недалеко.
— Давай спасателям позвоним.
— Они дверь выломают. Что я потом Марату скажу? — трогательно, подражая Ксюше, хлопнула ресницами и потупилась. — Надо сходить.
— Куда ты в таком виде? — запричитав, указала рукой на мою одежду. — Простудишься ведь. Давай пока у меня посидишь, чайку попьешь, а потом и брат твой приедет. У него же есть ключи?
— Он поздно приедет.
Сначала я не оценила ее предложения. Но подумав, решила, почему бы и нет? Посижу у нее, придумаю что-нибудь. Возможно, у нее есть какая-то одежда. Я попрошу у нее что-нибудь на время, исключительно чтобы дойти до друга семьи, а там меня и след простыл. Пусть с ней потом чурка разбирается. Меня это не должно волновать.
— Ну ладно, — согласилась, делая шаг по направлению к ее квартире. — Давайте подожду. Спасибо большое.
— Не за что, дочка, — она пропустила меня внутрь и закрыла дверь. — Проходи. Сейчас чайник включу.
Пока она хлопотала на кухне, я осматривалась. Планировка почти та же, что и у нас, вернее, у Марата. Только комнат не две, а одна. Дверной проем завешан причудливой шторкой, на трюмо много статуэток. Запах еще в квартире был такой странный, но не противный.
