— Хорошо, все чисто. Давайте заставим их двигаться.
— Начиная с двух впереди, — сказал Рада весело, и матрос фыркнула с явным удовольствием.
Рада и Хатчинс ухмыльнулись ей, но, по правде говоря, их настоящее внимание в основном было сосредоточено на двух рабынях для удовольствий. По-своему, деятельность, которой они вскоре займутся с этими рабами, была такой же рутинной, как сама сделка. Но это было намного приятнее, чем остальные их обязанности, и было одним из реальных преимуществ работы работорговцем.
Мужчина-матрос, управлявший двумя рабынями для удовольствий, подтолкнул их вперед своим стрекалом.
— Вот так, ребята. И я могу вам сказать из личного опыта, что они так же хороши, как и выглядят.
Та, что была очень пышногрудой, повернула голову, чтобы посмотреть на него. Хатчинс на мгновение подумал, что она действительно собирается пристально посмотреть на своего дрессировщика, как бы маловероятно это ни было. Рабов для удовольствий приучали к еще большей покорности, чем предназначенных для тяжелого труда.
Но потом он понял, что ее взгляд был просто сосредоточенным, и удивился еще больше. Из-за того то же самого обучения рабы для удовольствий проводили большую часть своей жизни в каком-то ментальном тумане.
Хотя матрос с "Уробороса" не смотрел на рабыню. Он поднял стрекало и изучал показания датчика на ручке. Увидев его впервые, Хатчинс был вновь удивлен. Датчики стрекал были довольно простыми вещами, как правило. Но этот датчик был похож на что-то, что принадлежало лаборатории.
— Эй, что...
— Чисто, — сказал матрос.
Хатчинс начал хмуриться и задаваться вопросом, что человек имел в виду, но он так и не успел закончить ни то, ни другое. На самом деле немногие оставшиеся секунды жизни Альберто Хатчинса прошли для него как в тумане. Каким-то образом цепи другой рабыни для удовольствий оказались на его шее, грудастая выбила из-под него ноги, и при падении стройняшка использовала цепи и его собственную инерцию, чтобы раздавить ему трахею и сломать шею.
Рада продержался чуть дольше. Ненамного. Только выбив ноги из-под его напарника, пышногрудая рабыня сковала его руки своими собственными наручными цепями и отправила дробовик в полет. Это было больно, и он вскрикнул. Этот вскрик, возможно, насторожил бы командный центр и пробудил бы трехствольник оборонительной башенки... если бы только каждая из камер и каждый датчик в отсеке — и те, что находились в проходе за его пределами, если на то пошло — не были обмануты различными нестандартными элементами, встроенными в усложненное рабское стрекало. Однако Рада на самом деле не думал об этом в данный момент, и его вскрик был прерван в любом случае парализующим ударом матроса, который держал стрекало. Это действительно было больно.
К тому времени, двигаясь намного быстрее, чем Рада считал возможным, раб для тяжелого труда был рядом. Каким-то образом его цепи оказались сняты. Он схватил Раду за горло — на самом деле огромная рука существа целиком обхватила его шею — и стукнул его головой о ближайшую стену. Удара было бы достаточно, чтобы горилла и то потеряла бы сознание. Череп Рады был раздроблен.
* * *
Сидя в своем укрытии в воздуховоде, Брайс был потрясен до паралича на несколько секунд. Хаос в коридоре внизу разразился так внезапно и был таким жестоким, что его разум по-прежнему пытался наверстать упущенное.
В наушнике он услышал восклицание Джеймса Льюиса — просто шум без слов; он сам, вероятно, сделал то же самое — и, мгновение спустя то, что походило на рвоту, от Хартмана. Позиция Эда располагала его ближе всего к сцене, которая выглядела слишком ужасно даже с точки обзора Брайса. Работорговец, которого ударили головой о стену коридора...
Брайс на мгновение закрыл глаза. Часть мозгов этого человека больше не находилась в его черепе. Сила раба, убившего его, была невероятной.
Но сейчас не было времени сидеть без толку. Брайс очень кратко рассказал о том, что случилось, Майклу Алсобруку и Саре Армстронг, заключив:
— Вы бы лучше сказали Ганни.
Он услышал бормотание Алсобрука:
— Эй, без шуток.
Но Брайс больше не обращал на него особого внимания. Выполнив свой долг, быстро и точно сообщив о том, что произошло, Брайс теперь мог свободно решать, что ему самому следует делать дальше. Во всяком случае, так ему казалось. Он не видел причин зря мутить воду, спрашивая старшие и предположительно более мудрые головы, что, по их мнению, он должен делать.
Он выглянул через вентиляционное отверстие и увидел, что матросы "Уробороса" прошли вниз по коридору на шесть-семь метров в направлении командного центра работорговцев в большой башне станции. То есть, на шесть или семь метров ближе к самому Брайсу.
Для осторожности было так много причин, но не более того. Ну, возможно, больше, чем это. У большинства членов экипажа были дробовики-игольники — современные потомки древних дробовиков со Старой Земли — и они были специально разработаны для использования на борту кораблей, где было противопоказано применять пульсеры из-за способности их гиперскоростных дротиков пробивать насквозь переборки (и другие вещи... как системы жизнеобеспечения или критически важная электроника). Огнестрельное оружие, мягко говоря, вряд ли могло пробить потолок коридора и поразить Брайса или двух его товарищей, прячущихся в воздуховодах наверху.
Конечно, легкий трехствольник военного класса, который каким-то образом появился и попал в руки раба для тяжелого труда, был совершенно другим делом. Он был разработан, чтобы пробивать бронированные скафандры, и у него не было бы никаких затруднений в превращении Брайса Миллера в мелко измельченный гамбургер.
Брайсу казалось маловероятным, что кто-то может начать стрелять из такого рода артиллерии внутри любого орбитального поселения, если только ему не будет совсем необходимо, поэтому его наличие на самом деле не так сильно беспокоило его. Он сказал себе это достаточно твердо. Однако определенную тревогу вызвало то, что люди с "Уробороса" остановились, чтобы осмотреть один из люков технического обслуживания, который давал доступ к воздуховодам.
Он услышал, как женщина-матрос сказала:
— Я хотела бы, черт побери, чтобы у нас были схемы.
В ответ на это раб для тяжелого труда пожал своими массивными плечами. Ну, в свете последних событий, он, вероятно, не был рабом. На самом деле, он, казалось, командовал операцией, судя по тому, что Брайс мог почерпнуть из тонкостей языка тела членов экипажа.
— Даже если бы у нас они были, мы не могли бы рассчитывать на них, — сказал он. — В таких огромных, как эта, станциях, к тому же тех, которым десятки лет, вероятно, имеется множество модификаций и изменений — и чертовски немногие из них попадают в новые наборы схем.
Женщина нахмурилась. Смотря не на него, но на люк над ней.
— По крайней мере, в защелках нет ничего хитрого. Просто примитивные ручные, аллилуйя. Подними меня, Хью.
Огромный "раб" поставил свой трехствольник, наклонился, обхватил ее бедра и поднял к люку так же легко, как мать может поднять малыша. Женщина мгновение повозилась с защелками, и люк скользнул в сторону. Так или иначе — он, казалось, мог двигаться удивительно быстро для человека с телосложением гориллы — этот "раб" теперь обхватил ее колени и поднял женщину до полпути к воздуховоду. Оттуда она легко могла подняться внутрь.
К тому времени, как она сделала это, Брайс тихо скрылся за поворотом воздуховода, так что он был вне ее поля зрения. Он планировал обогнать ее еще как минимум на два поворота, прежде чем остановиться. Позади себя он услышал какие-то негромкие звуки, которые истолковал как шум от подъема другого человека в воздуховод. И очень отчетливо он услышал женщину-матроса, сказавшую:
— Дайте нам пять минут, чтобы занять позицию.
К настоящему времени Брайс был почти уверен, что люди с "Уробороса" планировали уничтожить работорговцев, которые сейчас занимали башню. И учитывая безжалостность их расправы с первыми двумя работорговцами, он также был уверен, что "убрать" было словом, которое, в данном случае, не сочеталось с мягкосердечными терминами, такими, как "заключенные".
Тем не менее, он не потратил много времени на обдумывание этого вопроса. Брайсу было все равно, когда дело дошло до безжалостного поведения новичков по отношению к людям, в настоящее время контролировавшим операции работорговли на станции Пармли. Убийство двух работорговцев, свидетелем которого он только что стал, безусловно, было шокирующим из-за его жестокости и внезапности. Помимо этого, однако, это произвело на него не больше впечатления, чем наблюдение за убийством опасных животных. Клан Брайса поддерживал практические отношения с работорговцами, но ненавидел их.
Действительно, важный вопрос, который все еще оставался нерешенным, заключался в том, кто все-таки эти люди?
Он снова подсоединил устройство связи к протянутому в проходе проводу. Голос Ганни Бутре раздался в его ухе.
— Кто они, мальчики? Можете ли вы уже сказать?
Неудивительно, что Эд Хартман откликнулся первым. Брайсу очень нравился его двоюродный брат, но нельзя было отрицать, что Эд часто выступал неподготовленным.
— Они, должно быть, другая группа работорговцев, Ганни, пытающаяся прорваться силой, — сказал он уверенно. — Браконьеры. Должно быть.
Голос Джеймса раздался следующим.
— Я бы не был так уверен в этом...
Брайс разделял скептицизм Джеймса.
— Я согласен с Льюисом, — сказал он так убедительно, как возможно, когда вы пытаетесь шептать в комм-устройство. — Эти люди кажутся слишком смертоносными, чтобы быть просто еще одной партией работорговцев.
Он добавил то, что считал решающим доводом.
— И один из них сам раб, Ганни. Ну... во всяком случае, был рабом. Я видел маркер на его языке.
— Я тоже, — сказал Джеймс. — Эд, ты тоже должен быть его видеть. Ты был ближе всех.
Брайс задался вопросом, где сейчас Льюис и Хартман. Как и он, они бы поспешили скрыться из виду, как только поняли, что некоторые люди с "Уробороса" забираются в воздуховоды. Они были бы осторожны, как и он, но не слишком обеспокоены этим вопросом. Многокилометровые воздуховоды тянулись по всей станции Пармли, а единственные сохранившиеся чертежи и схемы были укрыты.
Если вы хотели пройти по каналам воздуховодов, вам нужно было или двигаться медленно и постоянно проверять свое местоположение приборами, как делали члены экипажа "Уробороса", либо вы должны были запомнить сеть — как Брайс и его кузены делали на протяжении многие лет. Даже они знали только ее часть. Пришельцы никак не могли поймать их, как только они оказывались в каналах.
Ответ Эда пришел с запозданием. Это было вызвано не более чем нежеланием Хартмана молчаливо признать, что опять же он использовал свой рот прежде, чем мозг.
— Да, ладно. Я тоже видел.
— Ну, разве не прелесть? — сказал Майкл Алсобрук. — Ганни, мы влипли. Они должны быть из Баллрум.
Брайс уже рассматривал такую возможность. И если это так... У клана вполне могут быть серьезные неприятности. Убийцы Баллрум, выполняющие миссию по уничтожению, не собирались мягко относиться к людям, которые — по крайней мере, с их точки зрения — также получали прибыль от работорговли, даже если сами не были работорговцами. И у них также не было никаких причин, чтобы сохранять станцию в неприкосновенности, так, как это делали работорговцы. Даже если предположить, что убийцы Баллрум будут соблюдать Эриданский эдикт, он применяется только к планетам, а не к космическим станциям. Они могли бы просто отойти и уничтожить объект ракетами с ядерными боеголовками. Или просто разорвать его на части импеллерным клином своего корабля, даже не тратя боеприпасов.
Брайс услышал, как Ганни пробормотала то, что, он был уверен, было проклятием, но на языке, которого он не знал. Ганни знала много языков. Затем она добавила:
— Это вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов, не так ли?
Брайс нахмурился. Ганни также использовала много древних и глупых старых поговорок. Что было "долларом"? И почему число шестьдесят четыре тысячи что-то значило?
Однажды он спросил своего дядю Эндрю об этом, после того, как в первый раз услышал от Ганни это выражение. Объяснение Артлетта состояло в том, что это выражение относится к тем временам, — задолго до расселения — когда человеческая раса была еще ограничена одной планетой и погрязла в суеверии. Доллары были злобными духами, печально известными подрывом моральных устоев тех, кто был достаточно глуп, чтобы торговать ими. Число шестьдесят четыре тысячи имело магическое значение, поскольку оно было восьмеркой в квадрате — восьмерка, в чем не было никаких сомнений, была магическим числом сама по себе — а затем умножалось на тысячу, что, учитывая допотопное происхождение десятичной системы, было, конечно, числом, наделенным мистическим значением.
Это была теория. Даже привлекательная. Но Брайс был настроен скептически. У его дяди Эндрю было примерно столько же теорий, сколько у Ганни старых поговорок, и многие из них были столь же глупыми.
Тем не менее...
— Я не так уверен, Ганни, — сказал Брайс. — Там есть что-то...
— Да?
— Я не знаю. На самом деле, я никогда не видел убийц Баллрум в работе, но...
— Чертовские немногие люди видели, мальчик, — сказала Ганни. — По крайней мере, те, кто пережил этот опыт.
Брайс поморщился. Ганни иногда также имела привычку сыпать соль на раны. Ей действительно нужно было это говорить тому, кто делил воздуховод с возможными маньяками Баллрум?
— Да, хорошо. Ганни, эти люди просто кажутся слишком... Я не знаю. Для меня они больше похожи на воинскую часть.
Снова заговорил Алсобрук.
— Ганни, это просто не имеет смысла. Кто бы мог послать воинскую часть на станцию Пармли?
— Понятия не имею, Майкл, — ответила Ганни. — Но не стоит так быстро отвергать мнение кого-то, кто на самом деле видел людей, о которых мы сейчас говорим. Чего, прямо скажем, у тебя нет.
Теперь снова заговорил Эд.
— Ганни, они очень близко подобрались к командному центру. Люди с "Уробороса", я имею в виду.
Брайс попытался представить в каком из соседних каналов должен был быть Эд, чтобы видеть это. Наверное...
Какое это имело значение? Во всяком случае, Брайс пришел к такому же выводу. Оставаясь впереди двух членов экипажа "Уробороса", которые проникли в воздуховод, он теперь сам находился почти над командным центром работорговцев.
Что делать? Он был уверен, что весь ад вот-вот вырвется на свободу, и разрывался между двумя мощными импульсами. Первый был простым инстинктом самосохранения, который кричал ему, чтобы он немедленно убирался отсюда. Другим было столь же сильное желание понаблюдать за тем, что должно было произойти.
После мысленной борьбы, которая длилась не дольше пяти секунд, любопытство восторжествовало. С Брайсом обычно так и было.
Следующий вопрос: с какой точки он мог наблюдать за предстоящими событиями, не слишком выставляя себя напоказ?
На самом деле был только один ответ — небольшой отсек для технического обслуживания, расположенный в одном из углов командного центра. Как часто бывало с такими станциями технического обслуживания, он был встроен непосредственно в сеть воздуховодов.
