— Согласен.
Стейнейр кивнул, и его глаза на мгновение потемнели. Уэйв-Тандер был совершенно прав относительно его собственного влияния на сэра Рейджиса Йованса, графа Грей-Харбор и первого советника королевства Старого Чариса. Они знали друг друга почти буквально с детства и безоговорочно доверяли друг другу. И все же это была не единственная причина, по которой Грей-Харбор так глубоко доверял суждениям архиепископа Мейкела Стейнейра.
Точно так же, как это не единственная причина, по которой я даже не подумал о том, чтобы предложить Рейджису присоединиться к "внутреннему кругу", — отметил он с более чем легкой грустью, а затем поморщился от собственной извращенности. — Действительно, довольно глупо для архиепископа сожалеть о глубине личной веры первого советника королевства, — сурово сказал он себе.
Возможно, так оно и было, но в некотором роде он сожалел об этом и был слишком честен с самим собой, чтобы отрицать это, особенно в уединении своих собственных мыслей. Как и любой другой житель Сейфхолда, Грей-Харбор вырос в Церкви Ожидания Господнего, и, несмотря на его жгучую ненависть к храмовой четверке и другим людям, которые развратили эту Церковь, его вера была глубокой. Это было абсолютно важной частью того, кем он был, того, что делало его таким сильным и благородным человеком.
И это было причиной того, что сэру Рейджису Йовансу никогда не могли сказать правду об "архангеле Лэнгхорне" и всей извращенной лжи, на которой покоилась Церковь Лэнгхорна. Это уничтожило бы его. А может быть, и нет. Он был сильным человеком, и его вера была могущественной. Он мог бы пережить шторм... но Стейнейр был уверен, что борьба будет ужасной. Которая, по крайней мере, ввергнет его в мучительный кризис совести, который парализует сильную, уверенную решительность, которая была такой неотъемлемой частью его — та самая вещь, которая сделала его таким выдающимся в его нынешнем положении.
Лично Стейнейр принес бы глубокую, искреннюю молитву благодарности, если бы все, чего им это стоило, сохранило бы самого эффективного, по меньшей мере за два поколения, первого советника, который служил королевству Чарис. Возможно, это было недальновидно с его стороны как архиепископа, но он был священником задолго до того, как стал епископом, и каждую ночь молился о том, чтобы "государственные дела" никогда не заботили его больше, чем отдельные души. И все же священник в нем ужасно боялся, что первый советник — это не все, чего им это стоило... и в этом факте заключался микрокосм истинного затруднительного положения Мейкела Стейнейра как человека Божьего.
У Стейнейра не было сомнений в том, что Бог должен был признать силу и страсть веры такого человека, как Рейджис Йованс, однако эта вера была искажена теми самыми людьми, которым было поручено воспитывать его душу. Как однажды сказал сам Стейнейр Мерлину Этроузу, Бог может многого требовать от некоторых своих слуг, но кем бы Он ни был, глупым Он не был. Он никогда бы не осудил такого человека, как Рейджис, за то, что он верил так, как его учили верить.
И все же, когда — и как — Стейнейр и другие, подобные ему, знавшие правду, провозгласили эту правду? Этот день должен в конце концов наступить. В конечном счете, вера не может основываться на преднамеренной лжи, и те, кто знал, что была сказана ложь, должны разоблачить ее. Но как? Когда? И какой ценой для тех, кто был воспитан, чтобы верить в ложь? Несмотря на свою собственную веру, Мейкел Стейнейр ни на мгновение не сомневался, что, когда будет рассказана правда, многие решат, что Сам Бог тоже должен быть ложью. Он боялся этого момента, боялся возможной цены для всех этих душ, но все же знал, что это должно быть сделано в любом случае. Точно так же, как он знал, что религиозный конфликт, который этот раскол вызовет к жизни, во многих отношениях затмит нынешний.
Вот почему они сначала должны были уничтожить храмовую четверку и разорвать мертвую хватку Церкви Ожидания Господнего на всем Сейфхолде.
Что, в свою очередь, вернуло его к проблеме его собственного предстоящего ухода и дыры, которая останется в совете.
— Сказать по правде, Бинжамин, на самом деле я не очень беспокоюсь о Рейджисе, — сказал он. — В конце концов, это не значит, что нам с тобой приходилось тратить все наше время на то, чтобы "направлять его" на то, что, как мы знаем, хотят сделать Кэйлеб и Шарлиан. Я имею в виду, что он уже делает это, и, видит Бог, он достаточно часто демонстрировал, насколько он компетентен на самом деле. Кроме того, существуют практические ограничения на объем "рулевого управления", которое мы могли бы выполнить. Если только ты не хочешь встать посреди следующего заседания совета и объявить, что ты "слышишь голоса"?
— Маловероятно! — Уэйв-Тандер фыркнул.
— Ну, когда ты дойдешь до этого, тогда оно и придет. — Стейнейр снова пожал плечами. — Рейджис не из тех, кто бросается в каком-то особом направлении, по крайней мере, не обсудив это сначала с остальными членами совета. Когда это произойдет, если ты думаешь, основываясь на чем-то, что ты знаешь неизвестное ему, что он вот-вот совершит ошибку, тебе просто придется сделать все, что в твоих силах. В любом случае, на твоем месте я бы не стал настаивать на этом слишком сильно, пока у тебя не будет возможности обсудить это напрямую с Кэйлебом и Шарлиан. Вполне может быть, что если мы все соберемся с мыслями, то сможем придумать какой-нибудь способ... скажем так, обуздать его энтузиазм. И, зная Рейджиса, даже если мы не сможем найти способ сделать это, он вряд ли сделает что-нибудь глупое или достаточно рискованное, чтобы создать реальную опасность.
— Вероятно, ты прав насчет этого, — признал Уэйв-Тандер. — Нет, в этом ты прав. И все же мне действительно не нравится, что суд в Черейте устроен таким образом, — он поморщился. — Я уверен, что Грин-Маунтин и королева-мать Элана чувствовали себя примерно так же, когда двор был здесь, в Теллесберге, и я знаю, что нам всем придется к этому привыкнуть, но это не значит, что мне это нравится.
— Да, это так, — согласился Стейнейр. — На самом деле, огромное расстояние — и то, сколько времени требуется для передачи сообщений между различными ее частями, по крайней мере открыто, — это самая большая слабость империи, и мы все это знаем. Я почти уверен, что храмовая четверка тоже так делает, и полагаю, что любой такой умный, как Тринейр и Клинтан, сделает все возможное, чтобы воспользоваться этим преимуществом. Конечно, — Стейнейр обнажил зубы в самой не архиепископской улыбке, — они не знают всего, не так ли? Возможно, мы сидим здесь и беспокоимся о том, как "управлять" Рейджисом, но они понятия не имеют о том факте, что ты или я можем обсудить ситуацию "лицом к лицу" с Кэйлебом и Шарлиан в любое время, когда нам понадобится!
— Что только больше расстраивает, когда мы не можем поговорить с кем-то еще в любое время, когда нам нужно, — прорычал Уэйв-Тандер, и архиепископ усмехнулся.
— В Писании говорится, что терпение — одна из благочестивых добродетелей, — отметил он. — Интересно, что так же поступают и все другие религии, о которых читали мы с Совой. Так что ты не получишь от меня большого сочувствия только потому, что это добродетель, которой тебе особенно не хватает, Бинжамин!
— Я надеюсь, ты все еще найдешь это забавным, когда будешь сидеть на галеоне посреди моря Чисхолма, — ответил Уэйв-Тандер, сверкая темными глазами. — Терпение, я имею в виду.
— Почему-то я подозреваю, что штиль в море Чисхолма будет одной из наименьших моих проблем в середине зимы, — криво усмехнулся Стейнейр. — По какой-то причине мне посоветовали взять с собой много золотоягодного чая.
Блеск в глазах Уэйв-Тандера превратился в веселое фырканье. Чай, заваренный из листьев и плодов золотоягодного дерева, которое достигало высоты около десяти футов и произрастало практически в любом климате, был стандартным сейфхолдским средством для лечения морской болезни.
— Возможно, тебе эта мысль покажется забавной, — строго сказал Стейнейр, — но я сомневаюсь, что буду чувствовать то же самое, когда мы будем смотреть на волны высотой со шпиль собора!
— Вероятно, нет, — признал Уэйв-Тандер с усмешкой. Он откинулся на спинку своего стула и несколько мгновений потягивал бренди, затем снова посмотрел на Стейнейра.
— А Нарман? — спросил он. — Ты давил на отца Жона по этому поводу в последнее время?
— Не совсем, — признался Стейнейр. — Я сам все еще в раздумьях, если честно. Понимаю, насколько ценным мог бы быть Нарман, но на самом деле я еще недостаточно хорошо его чувствую — как человека, а не просто как князя, — чтобы чувствовать себя комфортно, предсказывая, как он отреагирует на полную правду.
— Он достаточно хорошо справился с версией правды "у Мерлина есть видения", — отметил Уэйв-Тандер.
— Как и Рейджис, — возразил Стейнейр. — О, не пойми меня неправильно, Бинжамин. Если и есть кто-то, кто... скажем так, достаточно гибок в ментальном плане, чтобы принять правду, то это должен быть Нарман. И я очень склонен верить, что Мерлин — и Кэйлеб, если уж на то пошло, — правы в том, где он сейчас разместил свои основные привязанности. Может быть, проблема просто в том, что Эмерэлд так долго был врагом. Имею в виду, вполне возможно, что у меня есть какое-то автоматическое предубеждение ко всему эмерэлдскому, включая самого князя Нармана. Я так не думаю, но это не значит, что я не такой. Мне просто... не по себе от того, насколько... стабильна его лояльность. Это неподходящее слово. — Архиепископ махнул рукой с выражением человека, непривычного к тому, что он не может точно выражать свои мысли. — Предполагаю, что все сводится к тому, что я на самом деле не смог провести с ним достаточно времени, чтобы почувствовать, что действительно знаю его.
— Что ж, это достаточно справедливо, — признал Уэйв-Тандер. Князь Нарман провел в Теллесберге не более полутора месяцев, прежде чем отправиться в кампанию на Корисанде вместе с императором Кэйлебом. Он вернулся в Старый Чарис два месяца назад, но пробыл в Теллесберге менее двух пятидневок, прежде чем отправиться в Эмерэлд. Ни один разумный человек не мог бы жаловаться на его приоритеты, учитывая тот факт, что он не видел ни свою жену, ни своих детей большую часть года, но это означало, что Стейнейр — и Уэйв-Тандер, если на то пошло — не могли пользоваться драгоценной возможностью по-настоящему узнать его.
— Может быть, у тебя будет возможность познакомиться поближе во время вашего пастырского визита, — отметил барон, и Стейнейр кивнул.
— Я планирую обратить на это внимание, — сказал он. — Если уж на то пошло, думаю, вполне возможно, что в конечном итоге он тоже отправится обратно в Чисхолм со мной. И, как ты так тактично указал несколько минут назад, — архиепископ поморщился, — это должно дать мне достаточно времени, чтобы "познакомиться".
— Понимаю, что океанские круизы должны быть отличной возможностью завести дружбу на всю жизнь, — заметил Уэйв-Тандер, и Стейнейр фыркнул. Затем выражение лица архиепископа стало немного более задумчивым.
— На самом деле, — сказал он тоном человека, привыкшего признаваться в чем-то, что он находил, по крайней мере, слегка удивительным, — думаю, что настоящая дружба с Нарманом определенно возможна. — Он покачал головой с озадаченным видом. — Кто бы мог подумать об этом год или два назад?
— Только не я, это точно! — Уэйв-Тандер потряс своей головой еще сильнее, затем взглянул на часы. — Что ж, — он поставил свой бокал с бренди обратно, — полагаю, мне пора возвращаться домой. Я хотел бы сказать, что Лиин будет задаваться вопросом, где я нахожусь. К сожалению, правда в том, что она уже знает, где я нахожусь, и у нее, вероятно, есть довольно четкое представление о том, чем мы вдвоем занимались. — Он поморщился. — Не сомневаюсь, что она собирается провести "тест на проверку" моего дыхания, как только я войду в дверь.
Стейнейр усмехнулся. Лиин Рейс, леди Уэйв-Тандер, иногда описывали как "грозную женщину", что было достаточно точным, насколько это было возможно. Она была почти такого же роста, как ее муж, и никто никогда не обвинял ее в хрупкости. У нее также были твердые мнения по многим вопросам, острый язык, который она совсем не боялась использовать, и острый ум, который довольно часто помогал ее мужу решить особенно сложную проблему. Она также была добросердечной и глубоко заботливой, о чем епископ, так долго бывший ее священником, знал лучше большинства. Однако она приложила немало усилий, чтобы скрыть этот факт. Хотя на самом деле у нее это не очень хорошо получалось. Она и Бинжамин были женаты почти двадцать пять лет, и, хотя Стейнейр знал, что Уэйв-Тандер забавно разыгрывал перед друзьями "мужа, которого клюет виверна", все, кто их знал, признавали, что правда была совсем иной. Тем не менее, нельзя было отрицать, что Лиин Рейс занимала явно собственническую позицию в том, что касалось кормления ее мужа и ухода за ним.
— Настоящая причина, по которой она пристает к тебе, — это сердечный приступ, ты же знаешь, — мягко сказал архиепископ.
— Конечно, я это знаю! — Уэйв-Тандер криво улыбнулся. — С другой стороны, это было шесть лет назад, Мейкел! Все целители говорили, что немного вина время от времени — или даже виски, в умеренных количествах — мне ничуть не повредит. На самом деле, они говорят, что это, вероятно, полезно для меня!
— Если бы я не знал, что они дали вам разрешение, я бы не пригласил вас истощать мои запасы, — отметил Стейнейр.
— Ну, я просто хотел бы, чтобы кто-нибудь из них еще раз поговорил с ней!
— Чепуха! — Стейнейр погрозил ему пальцем. — Не пытайся ввести меня в заблуждение. Это часть игры, в которую вы двое играете уже много лет, и я действительно не уверен, кому из вас это нравится больше. — Он проницательно посмотрел на Уэйв-Тандера. — На самом деле, большую часть времени я думаю, что тебе.
— Это просто смешно. — Стейнейр заметил, что голос мастера шпионажа звучал не совсем убедительно, когда он поднялся со стула. — Но, в любом случае, мне действительно нужно возвращаться домой.
— Знаю, — ответил Стейнейр, но что-то в его манере остановило Уэйв-Тандера на полпути к подъему. Брови барона поползли вверх, а затем он снова откинулся назад, склонив голову набок.
— И что ты только что решил, что все-таки собираешься мне сказать, Мейкел? — спросил он.
— Мы знаем друг друга довольно давно, не так ли? — Стейнейр наблюдал немного косо.
— Да, верно. И я знаю это выражение. Так почему бы тебе не пойти дальше и не рассказать мне вместо того, чтобы сидеть там, пока я вытягиваю по дюйму то, что тебе известно и что ты собираешься рассказать мне?
— На самом деле, — голос Стейнейра был непривычно серьезным, почти нерешительным, — это немного сложно для меня, Бинжамин.
— Почему? — спросил Уэйв-Тандер заметно другим тоном, его глаза сузились от беспокойства, когда архиепископ выказал неподдельный — и весьма необычный — дискомфорт.
— Завтра рано утром, — сказал Стейнейр, — отец Брайан будет в твоем офисе, чтобы доставить тебе полдюжины ящиков. Они не очень большие, но довольно тяжелые, потому что почти полностью заняты бумагой.
