Немудреная трапеза подняла настроение, пора и в дорогу. Но переодеться все-таки придется. С трудом вытряхнув пыль из брюк, решительно надела, представляя, что на самом деле, я примеряю бархатные штаны Теля, которыми он жутко гордился — цвета спелой вишни, с серебристой пряжкой, словом загляденье, а не штаны. Куртку и рубаху уложила обратно в юбку-суму до лучших времен, вдруг пригодятся. Пришлось у платья подол оборвать, основательно так — по пояс. А что? Не то чтобы рубашка, но для дороги сойдет. Жаль, ниток с иголкой нет, наставления маман по поводу вышивки, да и простого шитья пришлись очень кстати.
Все, пора в путь. Мне надо еще засветло овраг с кикиморой обойти, хотя после моих мучений с золотом (это когда ей самородок по затылку съездил), она вряд ли особо побеспокоит. Да, а ведь мне и ночевать в перелеске предстоит. Не то чтобы страшно, но с охраной легче. Оказывается, и от Фларимона толк был. Нет, не буду о нем сейчас вспоминать, хватит и ощущения кольца на пальце, чтобы пожалеть о нашем знакомстве. Странная я: вроде злюсь на него и в тоже время... Хватит, потом буду мечтать и носом хлюпать, пора в дорогу.
Иду, третий день уже... А никаких обозов не видно. Может, я не в ту сторону двигаюсь? Хотя по такой жаре, да после мороки с золотом, я вообще не понимаю, где эта самая сторона. Повезло, что к дороге легко вышла. Мелкие разборки с кикиморой и особо настырным глухарем не в счет. Так, мелочи... наверное... Но нервы попортили. Особенно глухарь, всю рубаху из... Чудо, что я ее тогда надела!
Плохо мне... Ноги уже еле идут, в глазах туман, руки плетьми обвисли. Хочется пить, да только фляжка пуста — накануне вечером последние капли выпила. И как нарочно, ни ручья, ни ключа нет, про пруд или озеро молчу. Наверное, рада была б и луже, но сухая погода уверенно держалась на небосклоне, отгоняя даже намек на облака.
Сколько я уже иду? Не знаю... Я уже ничего не знаю... Еле-еле переставляю ноги, хотя следующий шаг может быть последним — рухну прямо на дороге... Может, стоило по лесу идти, все б леший помог или Вираг...
...В ушах шумит от усталости и жары. Жажда мучает... Но пока иду...
Ноги подкосились, рухнула на дорогу... А в голове все сильней шумит... Шумит и грохочет... Словно телега через мост расшатанный проезжает... Шумит...
-Тпрру! Стой, милая! — разносится зычный мужской голос.
Это он мне? Так я и не иду... Я вообще стою... сижу... не двигаюсь... Сон ли это, явь ли...
-Э, да то ж девчонка! — тот же голос совсем рядом.
Чьи-то руки подхватывают и отрывают от земли. А ноги меня не держат. И только те самые руки и не дают вновь упасть.
-Эй, девонька, жива? — участливо интересуется голос.
Хочется съязвить: "Пока да", но пересохший язык еле ворочается и по собственному почину выдает:
-Пить...
-О, живая, — радуется мужичок.
-Сдурел, Голованя?! Неси сейчас же на повозку! — подключается низкий женский голос. — Да не туда! На третью повозку! Шо ж ты роняешь, чай не мешок с картошкой!
-Она не заразная, можь проклята? А вы ее в обоз! — вмешивается скрипучий голос — не разобрать: мужчина или женщина.
-Окстись, Пафнутья! — все-таки женщина. — Вечно всяки гадости говоришь. Не дай Всевышний, услышит Лукавый, да сбудутся все твои карканья. Чай не ворона!
А первая женщина сильна, да и власть имеет: Пафнутья с первого раза умолкла, если что и бурчала, то лишь в уме.
-Голованя, чего рот разинул? Воды достань! Бедняжка от жажды мается! — продолжила командовать женщина.
Голованя, видимо тот мужик, что меня подобрал, спохватился и вскоре моих губ коснулось горлышко фляги или бутыли, теплая, но такая желанная вода потекла в рот.
-Ну... ну... тише.. не все сразу... — хлопотал надо мной Голованя. — Ты лежи, лежи... авось полегчает... О, диво!
Э? Это он о чем? Судя по тому, что правая ладонь разжалась, обнаружилась монета. Ну, да, та самая, что в пояс не поместилась.
-Монета золотая, ненашенская, — зашептал кому-то Голованя, наверное, женщине с командным голосом.
-Откуда знаешь? Можно подумать в руках держал, — буркнула та в ответ. — Эх, бедное дитятко, издалека видать пришла. Что ж случилось с ней?
-Ну, очнется — сама расскажет, — мудро рассудил Голованя. — Припрячь монету-то, потом отдашь. А то вон Пафнутья косится! И зачем мы ее в обоз взяли?
-Просилась же... вот и...
Голоса удалялись. Действительно, зачем такую вредину в обоз взяли. Что? Обоз? Значит, правду сказал Вираг, и я таки попала в нужную сторону. Хотя о последнем рано судить: может они не в Мальбург, а из него едут. Ладно, потом разберусь.
Послышался хлесткий голос кнута, перекличка прошлась по повозкам, и обоз медленно тронулся в путь. Мерное покачивание повозки убаюкивало. Да и впрямь, можно расслабиться и поспать. Все равно на большее нет сил.
Скрип-скрип... Колеса тяжело поворачиваются вокруг оси, но следуют колее. Мерный перестук копыт отсчитывает путь. Надеюсь, обоз не идет в Ориенрог. Это была последняя связная мысль в голове — сон благодатным пологом сомкнул глаза, уводя в страну света и мечты.
Тихий вечер неясной дымкой окутывает землю. Долгожданная прохлада спускается на опаленные летней жарой леса, поля, дороги. Мерное покачивание повозки не дает проснуться окончательно. Повозки? Ах, да, я же встретила, наконец, обоз. Хотя скорее это меня встретили, точнее нашли. Ладно, не важно. Главное, я на верном пути, ну или почти.
Судя по разговорам, обоз останавливается на ночлег. Пора, наверное. Здраво судить не могу, поскольку кроме бортов повозки да клочка темнеющего неба ничего не видно, да и опытной путешественницей себя не считаю. Повозки явно куда-то свернули и замедлили ход, располагаясь определенным образом. Через силу выглянув из места пребывания, поняла, что полукругом. Видимо для защиты. А может, и ошибаюсь — не специалист я в этом, не специалист.
-Очнулась... — раздался рядом знакомый голос.
Повернувшись в сторону говорившего, я разглядела высокого худого мужика: жилистый, сухопарый, привыкший к труду. Наверное, крестьянин. Тогда что ж он делает здесь, в дороге?
-Живая, — расплылся в улыбке мужик. — Голованей меня зовут. А ты кто будешь?
-Гхм... Эредет, — мда, сил еще мало, да и во рту опять все пересохло.
-Далеко собралась, Эредет? — продолжал улыбаться Голованя.
-Я... э... — ну, не выкладывать же все первому встречному?
-От бедовая голова! Я ж те сказала проверить как она, а не допытывать! — прервала нашу познавательную беседу новая героиня.
У нее тоже подозрительно знакомый голос.
-Аггеюшка, я только спросил, — начал оправдываться мужик.
-Спросил он, как же! Кыш отседава! Я сама с девочкой потолкую, — распорядилась Аггея.
-Ее Эредет зовут, — уже уходя, бросил Голованя.
-Дознатчик, — усмехнулась женщины и обратила взор ко мне.
Мда... именно таких и называют ЖЕНЩИНАМИ! Высокая, видная, полногрудая, толстая коса, как и положено замужней крестьянке, короной уложена вокруг головы — белая косынка не в силах скрыть ее, настолько коса велика, лицо улыбчивое, а в глазах мудрость, не та, что узнается из книг, а приходит с годами, с тяжелой жизнью, с умением радоваться мелочам.
-По нраву? — усмехнулась женщина.
Ох, надо ж было мне так откровенно уставится на нее.
-Я... у... — краска залила не только лицо, но и шею, за уши вообще молчу.
-Да не красней, не красней. Нет в том зазору, чтоб человека встретившегося тебе рассмотреть. Звать меня Аггеей, с мужем моим — Голованей обоз ведем в края дальние. А ты куда направляешься?
Значит ее муж — глава обоза. Ничего удивительного, что так все слушаются. С другой стороны, да будь муж хоть королем, никто и пальцем не шевельнет, если уважения нет. Взять хотя бы меня: да, Фларимон не король, всего лишь рыцарь (с его слов, других сведений не поступало), но его слушались в Ориенроге, а меня... Ох, от меня ж ответа ждут, и, судя по взгляду Аггеи, мнение о моих способностях все ниже и ниже.
-В Мальбург, — голос все еще не окреп, да и воды никто не давал.
Аггея сразу догадалась, что мне требуется помощь.
-Ох... Вставай, девонька, пойдем к костру. Сейчас похлебку сообразим, отвара мятного выпьешь, враз полегчает! — захлопотала она вокруг меня, помогая вылезти с повозки.
Пришлось выбираться, тем более что так помогают. Ноги слегка дрожали, голова немного кружилась, но в целом состояние очень даже ничего — после всего можно было ждать худшего.
-Монета твоя не пропала, не бойся, у меня она спрятана, — зашептала Аггея. — Пафнутья, вон та бабулька вредная, спать уляжется, я тебе ее отдам.
Мне ничего не оставалось, как кивнуть. Да и не беспокоилась я о монете, зря что ли в поясе остальное запрятала.
Вроде недолог путь к костру в центре полукруга, но рассмотреть многое успела. Обоз из десяти повозок занял целый луг. Интересно, а это много или мало — десять повозок? Семь или восемь семейств устраивались на ночлег. Вместе с ними и та самая Пафнутья — сгорбленная, в серо-синих одеждах, нос крючком, а глаза так и рыщут: "Чтоб такое углядеть, да повредничать". На одной из повозок среди разбросанных вещей устроился парень с лютней — не то менестрель, не то трубадур (никогда не различала их), что-то наигрывая и напевая:
-И вызовет на поединок
Не боль, не месть и не молва
А только глупый звук единый —
Брошенные вскользь слова!
Похоже, все-таки менестрель: насколько я помню, героические сказания и баллады по их части. По моему мнению, не слишком слова попадают на мелодию, но тут дело вкуса, кому-то вообще нравятся частушечные кричалки. Хмурый мужчина средних лет — по выправке и отношению к оружию воин — сосредоточенно рубит сушняк: ровно, методично, без лишних движений. Кучка детей затеяла игру в салки, шныряя между повозками, в ожидании ужина. Две старших девочки и трое парней помогали родителям в обустройстве ночлега и приготовлении ужина. Без лишней спешки, выверенными движениями каждый занимался своим, но и в тоже время общим делом. Сколько ж дней они путешествуют вместе, что успели так сработаться?
-Эредет, нам туда, — потянула меня за руку Аггея к костру.
Что, опять готовить? Нет, я конечно не против, благо практика солидная (угу, на стоянках с Фларимоном и ужин у разбойников — солидно, ничего не скажешь), но после каждого раза обязательно что-нибудь случалось! Готовить меня никто не заставлял, только к роли помощника припрягли. Давая мелкие поручения, Аггея попутно знакомила с окружающими:
-Это Вусала — рукодельница отменная, там сестры Дырдь и Дырея. Лук помыть надо. Вот Онежка — говорят, хорошо по руке гадает. Да, соль в том сером мешочке на третьей повозке. Там Мара возится, это...
Увы, всех с одного раза я не запомню, наверное... В отличие от меня, им только одно имя новое усвоить надо.
-Эредет, а муж твой где? — самой глазастой оказалась Килина.
А я то надеялась, что кольцо не заметят. Размечталась!
-Я... ну... нету его, — только и смогла глухо пробормотать.
Глаза защипало. Ну, уж нет, не буду плакать! Хватит!
-Ох, — дружно выдохнули собравшиеся женщины.
-Что ж родственники то его тебя отпустили одну? — полувозмущенно-полусочувственно выдала Патыма.
-Они... не... я им не нужна... — рассказывать об истинных отношениях с Хафелой и иже с нею не буду, тем более, суть этих самых отношений уже выдала.
-О-ох... — еще один дружный вздох.
-Теперь-то ты куда? — спросила Кирша.
-В Мальбург...
-И то верно, в городе все легче устроиться, работы больше, но жилье дороже, — ну, наседки точь-в-точь заквохтали.
Они бы еще неизвестно сколько так охали-ахали, рассуждая о нравах, моих действиях и прочем, но оголодавшее детское и мужское население собралось вокруг костра и потребовало кормежки.
Немудреная пища — похлебка, да картошка печеная — не мешала вести разговоры. Я, конечно, могу и ошибаться, но по обрывкам фраз, долетающих до моего укромного места близ одной из повозок (у костра жарковато, да и неловко как-то — не знаю я этих добрых людей, получается, навязываюсь), выходило, что говорят обо мне, а точнее о моей горькой судьбинушке. К концу трапезы мою историю знали все. Женщины сочувственно шмыгали носами, утирая концами платков глаза: бедная сиротка, молодая, да вдовая, а теперь еще и родственники мужнины выгнали. Когда ужин закончился, и всяк стал заниматься чем душе угодно, старшие женщины собрались в кружок у костра, и жена Головани запела сильным, но уж больно тоскливым голосом:
-Ой, да ива-иву-ушка,
Ветви по воде плывут... ох
Ой, да ты моя кручину-ушка,
Слезы по щекам текут... ох
Вслед за ней подтянулись и остальные:
-Ой, да ива-иву-ушка,
Млады листья оборвут... ох
Ой, да ты моя кручину-ушка,
Завтра замуж отдадут... ох
Ой, да ива-иву-ушка,
Ветер косы растрепат... ох
Ой, да ты моя кручину-ушка,
Счастья боле не видат... ох
Мда, если это они обо мне, то я себе не завидую. Впрочем, что мне завидовать? Одна, среди чужих людей, незнамо где... Счастливица, да и только.
Все же, если подумать, да хорошо присмотреться ко всем произошедшим событиям, то... Пожалуй и впрямь счастливая я: бандит украл из деревни тети, но Фларимон меня освободил, леший хотел подзаработать, но мне удалось его переубедить (не зря все-таки маман вдалбливала нам основы магичества), ручейник хотел обидеть, леший его прогнал, разбойники не убили, волхв только замуж выдал — Фларимон на самом деле не плох, совсем наоборот.. О чем это я? Ах, да. После всего Фларимон не тронул меня, а всего лишь отвез к родственникам. Хафела... мда, потрепала тетечка мне нервы, но Всевышний не допустил беды. Даже вот сейчас, в данный момент сложившейся ситуации мне повезло: обоз мог и не пойти, могли меня объехать или даже переехать, не взять с собой, в конце концов! Так что не буду гневить судьбу. Хотя мне очень интересно, почему Голованя и Аггея не побоялись взять меня в обоз. Монета? Ну, не стали бы тогда мне говорить, что она у них, а уж подбирать тем более. Может, надеются, где одна, там и вторая? Сомнительно, но чем Лукавый не шутит? Правильно, только собой. Эх, ну почему я не сказала, что это кольцо с помолвки? Ведь есть такой обычай, многие надевают кольцо до венчания. Вот и ляпнула бы что-нибудь соответствующее случаю. Хотя... слишком уж приметное колечко, необычное, да и только венчальное на безымянный палец надевают. Вообще-то теперь палец не безымянный, а мужнин (у Фларимона он женин), а родится ребенок, безымянный палец правой руки станет материнским (у него же — отцовский). Так что не вышло бы у меня обмануть людей. Замужняя я, пусть и вдовая для них.
Будто читая мои мысли, нарисовалась Аггея, неловко теребящая какую-то тряпку в руках. Ах, нет, это не тряпка, а платок или косынка — точнее разобрать не могу.
-Эредет, девонька... Ты хоть и вдовая, вновь можешь мужа выбирать. Да только не скоро то будет, вон кольцо не снимаешь.
Так... к чему это она? Кольцо понравилось? Знала бы она, что я с радостью его отдам, да не снимается оно!
