Зверь лютый. Книга 13. Рацухизация

— Ты — глухой? Ты же слышал, как меня волхв назвал: "Зверь Лютый". Знать — это моя профессия. Иначе лютость становится самодурством, а зверство — глупостью. Давай, ври дальше. Значит, попал ты к Будрысу в рабы...

Было это лет тридцать назад. Жили они, поживали. Наживали добра, как это понимали в то время и в том месте. Будрыс женился, родил трёх сыновей, Жмурёнок прижился в ближних слугах. Потом пришёл Свояк. И всё стало пеплом — край выжгли в головешки.

В тот год правящая семья погибла полностью, из ближайших родственников — "седьмая вода на киселе" — живой один овдовевший Будрыс. "Поротая литва" признала его своим князем.

Литвинов вырезали и больше им не надоедали. Кучковичи перебрались в Суздаль, вятичи без своих вождей... расхлёбывали радости от визита Долгорукого. Интересы Долгорукого и Свояка лежали в Киеве. Туда же смотрели Смоленские и Черниговские князья. Образовалась передышка, которой Будрыс воспользовался. Оставшиеся в живых местные вятшие, по подсказке и с благословения уцелевших жрецов Перуна, послали Будрыса за помощью в Ромов.

Какие именно идеи бродили в голове тогдашнего Криве-Кривайто, когда он привёл Будрыса к священному дубу с вырезанными на нём ликами девяти богов... Где Неман, а где Протва...

* * *

Серьёзный политик должен видеть далеко. Гумилёв относит первую мировую войну, чуть ли не к 7 в. Когда на всём пространстве Евразии от Японии до Англии разгорелась цепочка конфликтов. Вроде бы локальных, но возможных только при наличии соседнего.

"Если поротвичи в нужный момент восстанут и нападут на суздальцев, то те не смогут напасть на смоленцев. Тогда смоленцы нападут на полоцких. Полоцкие побегут спасть свои дома, поляки останутся одни, мы их быстренько бьём и переходим через Вислу". Ну, например...

Тема в тот момент весьма актуальная — в 1147 году проходит совместный русско-польский поход в Южную Пруссию, который был частью весьма обширного и удивительно бездарно организованного мероприятия мирового масштаба — Второго крестового похода.

Поразительно: ни на одном направлении — в Пруссии, у Волина, под Любичем, в Малой Азии, Сирии, Византии, Палестине — крестоносцы не одержали победы. Единственный серьёзный успех — захват Лиссабона группой западных рыцарей, занесённых в Испанию бурей и предложивших свои услуги португальскому королю.

Это ещё не Северные Крестовые походы. Но Северогерманские графы добились разрешения от папы и императора на замену. Вместо освобождения захваченной турками Эдессы — захват земель "злобных северных язычников". Прочие христиане — от датчан до русских — присоединились.

В условиях общего наступления христиан по всей линии соприкосновения в Северной Европе, один из главных лидеров язычников — Криве-Кривайто — не мог оказать существенной помощи маленькому, заброшенному на край света литовскому племени.

Будрыс получил немного людей, чуть-чуть денег, очень много добрых слов и молитв. И — молодую жену. Из числа вайдилес — служанок у вечного огня. У пруссов существовал институт, подобный римским весталкам.

Одна из основных функций верховного жреца Перуна — поддержание священного огня. Кроме отопления вселенной, этот костёр имел и прикладное значение: в случае, если Криве заболевал и не мог длительное время выполнять свои обязанности, он удалялся, чтобы совершить акт самосожжения, после чего жрецы-вайделоты выбирали нового Криве.

* * *

Я не могу оценить мотивы: был ли этот брак проявлением особого доверия к девушке со стороны верховного "отопителя" — Криве-Кривайто, или наоборот — наказание за промахи в "пожарном деле". Вероятно, всё-таки, второе: девушка была дочерью одного из семи действующих прусских князей. Она — прямой потомок самого брата-основателя Видевута.

— Привёз тогда Будрыс молодую жену и присланных с ней от Священного Дуба. А они наглые такие. Как пришли — сразу учить стали. Чуть что — топорами своими били. И велели покойников хоронить на север.

Точно: свежие пруссаки. В могильниках этой эпохи хорошо видны славяне — они укладывали своих мёртвых головами на восток, местные литвины — клали на запад. А вот новые пришлецы из западных балтов хоронили головами на север.

Вообще-то, это давний ятвяжский обычай. Однако в подходящий момент "ятвяжские похороны" оказались востребованы и пруссами.

Традиционно пруссы сжигали своих мёртвых. Но полтора столетия назад очередной Криве-Кривайто озаботился приростом народонаселения. Госполитика в части размножения резко изменилась. Слоган: "Каждому жеребцу — по три кобылы!" — пошёл в массы.

Результат выразился в массовой порубке леса.

"Плодитесь и размножайтесь" — сработало, "размножившееся" — помирало, хвороста на покойников стало не хватать. Пришлось жрецам-перунистам менять не только нормативы сексуальных сношений, но и методы религиозных погребений.

Полстолетия назад, в самом начале 12 в., пруссы, по результатам "сексуальной революции", провели революцию ритуальную — перешли к ингумации.

Прежде — жгли всех покойников, как заповедовали братья-основатели. И поныне освящённые богами всевозможные кривы и вайделоты завершают свой жизненный путь на кострах. Остальных — зарывают.

Новый обычай метрополии начали бурно внедрять и на Поротве.

"Поротвичи" постепенно восстанавливались после разорения, к ним перебирались и уцелевшие кланы голяди. Эти шли со своим Велесом. Появлялись и беглые русичи. Из недобитых язычников. С Сварогом, Даждьбогом, Ярилой... Кое-кто из собственных "демонстративных" христиан трансформировался в "тайных" — искренне уверовавших.

Монолитность народа и веры постепенно расползалась. В условиях "ложного крещения" и "враждебного окружения" — просто опасно.

Но больше всего Будрыса встревожили две свежие новости: о благожелательном приёме в Византии епископа Ростовского Фёдора, известного своим необузданным нравом и любовью к изничтожению язычников и еретиков.

"Как Федя вернётся — такое начнётся!".

И о строительстве рязанцами крепостицы в устье реки Нары, на горке, которую огибает речка Серпейка. Подобно Коломне, запиравшей Москва-реку и вятичей, новый городок Серпейск (Серпухов) — должен был запереть "поротвичей".

Рязанцы пытаются взять под свой контроль всю Оку, Ростик относится к этому благосклонно: рязанцы уже "просились под руку Великого Князя". Формальный владыка здешних мест — князь Черниговский, Свояк, после уже упомянутого мною обмена подарками и дружеского обеда — позицию Великого Князя Киевского... доброжелательно учитывает. А Боголюбскому постепенно отсекаются пути на юг, к Киеву.

Передышка для "поротвичей" заканчивалась. Жернова общерусской государственной и церковной политики могли в любой момент провернуться и смолоть небольшой народ в пыль. Князю "Московской Литвы" крайне нужны были новые ресурсы. Деньги, люди... От Криве-Кривайто — больше взять неоткуда.

Повод для нового визита в Ромов был вполне уважительный — инициация младшего сына. Единственно законного с точки зрения проведённых Криве-Кривайте свадебных обрядов. Единственного "поротвического" княжича от крови Видевута.

Право на наследование следовало заверить у "высших сил": пройти аттестацию на должность "будущий князь".

Семейка отправилась в Ромов.

"Мама, папа и я -

Спортивная семья!".

...

Все у нас всегда в ажуре:

В школе пять по физкультуре,

На работе тоже все ОК!

Просто некуда деваться,

Хочется соревноваться

И прийти на финиш всех быстрей".

В "школе", и правда — было "пять по физкультуре". Довольно изнурительные, болезненные и унизительные обряды вступление в ряды мужчин по Перуну, княжич выдержал. Поскольку: "Просто некуда деваться".

Пережил символический, но весьма реально грязный уход за скотиной в роли подпаска-раба. Побиваемого и высмеиваемого "пастухами Громовержца". Вытерпел неделю ритуальной "немоты". Издевательства окружающих при езде на храмовой кляче. Чуть не умер после "испития ключевой водицы" с психотропными ингредиентами: "улёт" был сильнейший.

Как говаривал Соловей-разбойник Змею Горынычу, глядя в спину Илье Муромцу:

— Пока трезвый — нормальный мужик. А чуть выпьет — то свистишь не так, то летаешь низко.

У княжича, из-за малого веса и индивидуальной восприимчивости, реакция была ещё жёстче.

Прошёл мальчик и бой на мосту ("Калинов мост") с тремя воинами в ритуальных шлемах — "головах дракона". С последующим сжиганием тел и поеданием их мяса.

Мясо дракона, со слов Жмурёнка мне на ухо — он исхитрился попробовать кусочек, было очень нежным, прекрасно приготовленным филе из конины.

Илья через набор подобных тестов прошёл у себя под Муромом. А куда было бедному еврею деваться, когда каганат гробанулся?! Но его инициация была уже в зрелом возрасте. Поэтому не сдвинулся, перетерпел перунизм и ушёл в православные святые. Именно положение пальцев его мумифицированной руки служит одним из аргументов православных богословов в части правильности троеперстия.

Будрысыч попал в руки вайделотам в более юном возрасте и хлебанул по полной. Из-за спешки ждать Перунова дня (20 июля) не стали. Обучение происходило по особо интенсивной программе с ускоренным выпуском. "Взлёт-посадка". Как шёпотом сообщил Жмурёнок:

— До сих пор по ночам во сне кричит и писается.

Теперь юному воину предлагалось перейти от отроческих забав с ритуальными боями, к взрослой мужской жизни. С реальными войнами.

Заодно он получил и новое имя.

— И тогда Криве-Кривайто поворотился к священному дубу, поднял свой посох в небеса и трижды вопросил: Имя! Имя! Дай ему Имя! И грянул гром, и ударил ветер. И Священный Дуб прошелестел своими ветвями: Гейстаут! Вот его имя! Он прославит его!

Собравшийся вокруг нас народ восхищённо ахнул и понимающе переглянулся. Мальчишка, уже очнувшийся и перетащенный связанным к нашему бревну-плахе, гордо оглядел собравшихся и высокомерно вздёрнул нос. Завидуйте, охламоны: меня сам бог назвал!

Но вот беда: у меня с фонетикой... и с ассоциациями...

— Какой-какой гей?! Почему гей?! Такой молоденький, и уже гей? А теперь его будут всю жизнь в попку трахать?! Это так ваш священный дуб сказал?!

После эпически-сакрального тона повествователя мой вопрос прозвучал... диссонантно. Подросток растерянно посмотрел на меня. Смысл... он понял частично. Но — достаточно. Связка ключевых понятий: "дуб — попка" — дошла и вызвала реакцию. Лицо его исказилось злобой, и он заорал:

— Ты! Быдло неумытое! Скотина жвачная! Дерьмо православное! Я вырву твоё сердце и съем твою печень...!

Бздынь. Не надо на меня сблизи гавкать. Минимальная безопасная дистанция для гавканья в мой адрес — 10 метров. Ближе — я раздаю пощёчины. Или бью мечами заспинными. Или — штычки кидаю. Отойдите за... за буйки. Оттуда и гавкайте — я всё равно ваших гипербол с метафорами...

Фанг с сомнением рассматривает упавшего на землю мальчишку:

— Ты хочешь использовать его для... для наслаждений?

— Ну, если его бог — его геем назвал, то как ещё его использовать?! Божий промысел, воля Перуна... Кто мы такие, чтобы спорить с богами?

Фанг непонимающе смотрит на меня:

— Гей или дзгей — по вашему овод. А "таут" в наших наречиях — воин, мужчина, народ.

— О, слышь ты, хрен битый, так ты большая блестящая кровососущая муха? Которая убивается щелчком коровьего хвоста или давится двумя пальцами?!

Фанг чуть морщится: я оскорбляю древнее литовское имя. Он, конечно, смертельный враг Перуну, но издеваться над поверженным противником серьёзный воин не должен.

Согласен. Только мой бой с этим мальчиком ещё всерьёз не начинался. Бой, в котором бьют не мечами и топорами, а словами и символами. Где цель — не плоть и кровь, но душа и разум.

Я — не знаю. Я ещё не знаю, что я хочу захотеть! Захотеть от этого мальчишки.

Какую пользу он может мне принести? Как сказала Мара о Елице: "можешь — всё". Но — что именно? Или только, как она изобразила руками, "свернуть курёнку шейку"? А поинтереснее? Из первого, пришедшего на ум: не смогу ли я прилично "наварить" на этом подростке? Так удачно "упавшего с дуба", хоть бы и священного, в мою Пердуновку.

— Ваши говорят короче и глуше. Ваши говорят: Кестут. Это — славное имя.

— Кестут? Вот этот?! Фанг, не смеши. Этому прыщеватому куску требухи на тощих ножках до настоящего "кестута" — как до неба рачки!

* * *

Система имён в Средневековье очень... наследственная. Имя, прославленное одним человеком, воспроизводится из поколения в поколение в его семье. И в других семьях, где надеются вырастить подобных героев. Отсвет славы имени должен помочь и сподвигнуть.

Так — героически — воспринимали Лжедимитрия Первого в начале его деятельности: на Москве помнили о Дмитрии Донском. Сходно гордились именем своего князя и воины на Куликовском поле, по княжьему предку — Всеволоду Большое Гнездо, его крестное имя — Димитрий. А дружина самого Всеволода радовалась имени господина и молилась перед его портретом — привезённой им из Византийского изгнания, нарисованной с него самого, иконой Святого Дмитрия Солунского.

Полюбоваться на князя Всеволода в молодости можно и 21 веке — икона в Третьяковской галерее.

В истории литовских князей, а особенно в балладах, Кестут Гедиминович — образец рыцаря-государя.

Символ чести и патриотизма полвека героически защищал западные границы Великого Княжества Литовского, периодически попадая в плен к противникам. Ухитрился, вполне рыцарски, пропустить в правители одного из самых неприятных персонажей того времени: своего племянника Ягайло. Вырастить достойного сына — Витовта. Достойного не себя, но своего племянника-мерзавца.

Созданная Кестутом и его старшим братом Ольгертом система, своего рода диархия, корректно функционировала у отцов, но непрерывно ломалась у их сыновей. Результат: польско-литовская уния, католицизм в Прибалтике и прочие... разные последствия, некоторые из которых болезненно расхлёбывают ещё и в 21 в.

В конце, символ литовского рыцарства, преданный, брошенный, обманутый Кестут попал в плен к крестоносцам. Где и повесился. Поскольку был язычником, то это подвиг, а не грех. Тело торжественно сожжено в Вильно по языческому обряду.

Принцип наследования "славных имён" позволяет предположить, что у части известных нам исторических героев были героические предшественники-тёзки. Не попавшие в доступные нам хроники, но известные современникам.

Слава исторического Кестута 14-го века состоит в напряжённых войнах за Родину, проходивших с переменным успехом, защиты "веры отцов", уничтоженной католицизмом, государственных делах, окончившихся провалом. И любовной истории, приведшей к самоубийству. Что и делает его любимым народным героем.

Его жена Бирута, жрица-вайделотка, охранявшая священный огонь и свою девственность даже от молодого красавца-князя, украденная им и вышедшая за него замуж, пытавшаяся, с риском для жизни, организовать побег ему и их сыну, стала весьма почитаемой языческой святой в Жемайтии. Вернувшись, после смерти мужа, к своему вечному огню — кто-то всё-таки подкидывал туда дровишек в её отсутствие, она устроила там ещё и обсерваторию.