— Я не мог его убить, но и в живых оставлять не хотел — хмурый Цинанари со сложенными на груди руками, с профессиональным интересом разглядывал мое разрезанное пополам правое ухо, из которого хлестала кровь.

А я даже не мог на него сердиться. Во-первых, он в своем праве. Все могло закончиться и хуже. Во-вторых, перед самым лицом у меня находилась грудь обворожительной красавицы. Кико-сан была одета в традиционную китайскую одежду — красную кофту с длинными рукавами украшенными бахромой, голубую юбку и широкий лиловый пояс. Сверху девушка накинула платок с изображением драконов. Куда не ткнись — везде эти ящерицы!

— Ешихиро-сан, сидите прямо! — моя попытка рассмотреть ноги Кико-сан удалась лишь частично. Обута она была в туфельки из расшитого белого шелка на толстой подошве. Носки изящно вздернуты кверху. Раз нельзя глядеть вниз, буду смотреть вверх.

Волосы у девушки — чернее крыла ворона — туго стянуты в пучок. Вокруг воткнуты в ряд мелкие шпильки. На лоб ниспадают золотые подвески, сбоку удерживаемая гребнем, красуется ветка с парою цветков. А какие у нее брови! Тоньше ивового листка. Губы, которых касается едва заметная улыбка, похожи на только что раскрывшийся цветок розы.

— Где мы? — лишь неимоверным усилием воли я вернул себя в реальность

— Тайное убежище посольства. Мы в северном квартале столицы — Цинанари потерял интерес к моей перемотанной голове, достал катану из ножен и начал ее точить

— После того, как Поднебесная объявила войну нашей стране, пришлось прятаться — Кико-сан закончила перевязку и села на скамейку рядом с братом.

Я оглядел комнату. Ничего особенного, стул, две скамейки, кровать, маленькое окошко, затянутое бычьим пузырем.

— Там еще одна комната есть, побольше — махнул в сторону двери Цинанари — Вашего ученого разместили вместе с моими самураями

— И сколько у тебя солдат?

— Осталось пятеро.

— Насколько я помню в миссии было человек сорок.

— То-то и оно, что было. После высадке в Пусане, в Бейджине были волнения. Думаю, евнухи их и организовали. К посольству подошла толпа в несколько тысяч горожан. Вооружены чем попало, но очень злые. Среди них было много корейцев. Самураи сдерживали толпу полчаса, пока мы грузили документы и золото... Все погибли, как настоящие герои.

Помолчали.

— Что нам делать дальше? — Кико-сан сняла с жаровни чайник и налила всем чаю — Хандзо погиб, нас разыскивают по всему городу, у ворот наверняка заставы...

— Цинанари-сан, говорите, архив успели вывезти?

— Да

— По Шаолиню есть донесения?

— Есть и много. Монастырь играет важную роль в местной политике.

— А словесные описание? Понятно, что не монахов, но хотя бы настоятелей

— Должны быть, сейчас найду.

Пока старший Ходзе копался в ящиках с документами, я не мог оторвать глаз от Кико. Впервые после смерти жены, в моей душе что-то сдвинулось. Какие-то невидимые пласты психики пришли в движение, гормоны забурлили в крови. Красота плюс ум подействовали на меня, как мощный афродизиак. Девушка тоже что-то почувствовала. Красный румянец на ее щеках, учащенное дыхание — мне явно стоило присмотреться к ней поближе.

Чтобы в очередной раз отвлечься от посторонних мыслей, начинаю расспрашивать Кико-сан о ситуации в Японии. По первому впечатлению — система работает без сбоев. Симадзумо Хиро крепко взял власть в свои руки, вернул генералов вместе с существенным подкреплением на континент. Вторжение также продвигается успешно. Като Киёмаса вместе с Токугава Иэясу осадили последний крупный город в Корее — Пхеньян, столицу провинции Пхёнандо. Крепость пока еще держится, но бегство вана Чунджона из страны подорвало дух почти всех защитников королевства. И на севере и на юге наблюдается массовая сдача гарнизонов. Кое-кто из правительства уже успел перебежать на нашу сторону. Чунджон быстрыми темпами направлялся в столицу Китая, намереваясь своим личным присутствием поторопить Чжу Хоуцуна.

— А вот тут в игру вступаем мы — я вслух озвучил свои мысли и принялся потрошить тюки, сваленные у лавки

— Вам что-то нужно? — подорвалась со своего места Кико-сан

— Что-то поприличнее того, что на меня сейчас надето — я наконец, нашел добротный шелковый халат и новые шаровары

— Убьем Чунджона? — у девушки загорелись глаза — Или Чжан Юна

— Нет

— Неужели Чжу Хоуцуна?!

— И еще раз нет. Хандзо никогда не повторялся. Вот и мы не будем

— Как же мы тогда остановим армию в 50 тыс. человек?!

— Нашел! — Цинанари выудил из ящика свиток с донесениями о Шаолине и подал его мне

Я взвесил его в руке. Приличный. На килограмм тянет. Так, что у нас тут...Ага, троевластие. Аж, три патриарха рулят монастырем.

Во-первых, Цзинь Ла Но. Начинал свою карьеру истопником. Шпион сообщал, что Ла Но является основателем нескольких стилей таких, как фэн-мо-кунь — шест демона, шао-хуо-кунь — шест горящей палки, кулак сливы мэй-хуа. Весьма искусен в боевых искусствах, владеет изогнутым мечом тао, пикой, шестом, прямым мечом цзянь, боевым серпом, а в равной степени и другими 18-ю классическими шаолиньскими видами оружия, в особенности прекрасно умеет использовать парные мечи тао.

Стал патриархом в смутные времена благодаря успешной борьбе с окружающими бандами, некоторые из которых выступали под антиправительственными лозунгами. Теперь понятно — это явно креатура Чжу Хоуцуна. Причем здорово разрекламированная. Лазутчик в донесении приводит легенду, в соответствии с которой Цзинь Ла Но лично победил некую "Армию красных повязок". Во время атаки монах схватил из жаровни горящую дубину, больше похожую на полено, и бросился прямо в гущу бандитов. Вращая горящей палкой с невероятной силой и скоростью, он сковал паникой силы "красных повязок", искусно нанося удары направо и налево, и в конце концов вынудил нападающих с позором бежать. За что Цзиню даже поставили прижизненный памятник в Часовой Башне.

Вторая фигура — Дао Кэнь. Пятьдесят шесть лет, также большой специалист в единоборствах. Уже в семь лет под руководством старших монахов Дао Кэнь усердно изучал кунфу, носил на обеих ногах медные монеты в качестве утяжелителей, каждый день прибавляя по одной монете. Когда подрос, поменял мелкие монеты на более тяжелые камни. Каждый день быстро забегал на вершину горы Ву Жу Фэн — а это около 400 метров над Шаолинем, затем, вернувшись, надевал на тело железную накидку, на запястья одевал стальные кольца, на ноги железные башмаки. И поэтому достиг в искусстве легкости передвижения высочайших результатов. После тренировок, Дао Кэнь в одиночку уходил в горное ущелье напротив монастыря под названием "озера пяти драконов", оттачивал там технику ладоней — толкал и бил воду в озере. Мог одним движением ладони толкнуть воду так, что она со звоном выплескивалась из озера. Когда позже нашлись люди, усомнившиеся в мастерстве Дао Кэня, он просто слегка взмахнул рукой, не касаясь тел, и три человека повалились на землю, словно подкошенные. Ну, это положим свист художественный, но очевидно, что второй патриарх также озаботился созданием эпоса о себе. Что там еще? Хорошо известен случай, когда Дао Кэнь участвовал в боях на лэй-тае — помосте для рукопашных соревнований. По словам ученика старого настоятеля Ши Дэ Чаня, Дао Кэнь и двое монахов-вусенов постарше случайно проходили через площадь, где был установлен помост. Как раз в то время там выступали бойцы вуданской школы рукопашного боя, традиционно считающейся конкурирующей по отношению к Шаолиню. Вуданцы уже победили всех известных мастеров города, пожелавших выйти на лэй-тай, и вели себя довольно вызывающе. Увидев шаолиньских монахов, принялись издеваться над ними, провоцируя на соревнование, оскорбляли шаолиньское искусство. Чтобы поддержать честь монастыря, старшие тренера решили выставить на поединок молодого Дао Кэня. Известно, что в схватке монах серьезно повредил ногу, однако сумел сконцентрироваться и нанес несколько мощных ударов ладонью в грудь противнику. У того пошла кровь горлом и схватка была остановлена за победою Дао Кэня.

И последний персонаж нашего марлезонского балета — Ба Фуй. Мирская фамилия Чжан. Родом из провинции Шаньси. С детства будущий настоятель обладал отличной памятью, едва ли научившись читать, мог с первого взгляда понять смысл текста, за что в родных местах был прозван "мудрым ребенком". В 16 лет специальным императорским указом был призван ко двору и получил должность в аппарате управления государством — ни много, ни мало, его назначили управляющим всей монашеской общиной в монастырях близ горы Сун-Шань Шаоши, куда, естественно, входил и Шаолинь. Вот такой вот вундеркинд.

Открыл пять филиалов Шаолиня — во Внутренней Монголии, в Сиане, в Яньму, Тайюани и Лояне, причем сам Северный Шаолинь был практически восстановлен из пепла. Специальные монахи посылались из Суншаньского Шаолиня в филиалы, причем не только для проповедей, но и для преподавания шаолиньского боевого искусства.

Насколько я понял из донесений, Ба Фуй — был администратором монастыря, Дао Кэнь отвечал за религиозную составляющую, а вот Цзинь Ла Но выполнял роль главного инструктора по боевым искусствам.

— Посмотрите сюда — я отчеркнул ногтем словесное описание Ла Но — Скорее всего, ночью Хандзо убил одного из патриархов Шаолиня.

— Смуглая, почти черная кожа — начал я зачитывать из свитка ошарашенным Ходзе — По некоторым сведениями, индус, и, возможно, его имя происходит от индийского слова "киннара", что означает гневного духа. Как и все монахи бреется налысо. Очень гордится своими пышными усами.

— Что патриарх делал ночью на площади? — спросила Кико-сан

— Возможно, у него была бессонница — пожал плечами Цинанари — И что теперь будет?

— Будут похороны, тридцатидневный пост — вместо меня ответила девушка — Еще месяц монахи Шаолиня не смогут покинуть столицу

Честно сказать, я сильно сомневался в боевой эффективности бойцов монастыря в эпоху мушкетов и пушек. Возможно, Чжан Юн смог бы использовать эту сотню монахов, как диверсантов в тылах японской армии. Я даже готов поверить, что бритоголовые парни могут при сильном желании поднять восстание в Корее, где миролюбивое население, воспитанное на добродушных канонах буддизма, вовсе не стремиться начинать партизанскую войну. Но это в перспективе год-полтора. Нам же день простоять, да ночь продержаться.

— Осталось решить вопрос с войсками Чжан Юна — Цинанари выглянул в окно и нахмурился — И можно возвращаться домой.

— Это задачка решается не в столице

— А где? — в одни голос откликнулись брат с сестрой

— Кико-сан! — я покачал головой — Ты же сама мне писала в донесениях о Юньхэ

— А причем тут Великий канал? — пожала плечами девушка

Эх, вроде и образованные люди, аристократы, а стратегического мышления ни на грош. Я тяжело вздохнул и принялся разъяснять мою идею. Дело в том, что в Китае есть главная транспортная артерия. И это вовсе не река Хуанхэ и даже не Янцзы. Это Юньхэ — рукотворный канал длиной почти 2000 км, который проходит по восточной части страны между городами Пекин и Ханчжоу и пересекает четыре провинции (Хэбэй, Шаньдун, Цзянсу, Чжэцзян). Строительство этого искусственного водовода было завершено совсем недавно и он стал важной транспортной артерией между севером и югом Китая. Собственно, по нему и осуществляется основной транзит грузов, в первую очередь продовольствия с плодородного юга на засушливый север.

— Продовольствие для армии Чжан Юна перевозят чем? Правильно, водой. По Юньхэ. Достаточно разрушить пару шлюзов и перевозки встанут на месяц. А там уже зима, канал встанет, зимняя кампания окажется сорвана.

— Снег закроет перевалы — подхватила Кико-сан — А до весны...

— Мы закончим с Чосоном — закончил я за нее — Цинанари-сан вы согласны?

Но тот нас не слушал, а напряженно смотрел в окно. Сжав рукоять катаны, он повернулся к нам и глухо сказал — В переулке португальские солдаты. Надо срочно бежать!

В дверь дома громко застучали.

Часть II

Глава 17

"Кто спрашивает дорогу утром,

тот к вечеру уже мертв". Яп. пословица

— Банзай!! — с оглушающим воплем Катсу прыгнул вперед и нанес удар сверху. Деревянные мечи боккэны столкнулись с громогласным треском и Набори отступил. Еще выпад и еще один шаг назад. Катсу победно улыбнулся — последнее усилие и укэ выйдет за пределы площадки. А это поражение.

/Укэ — партнер в боевых искусствах. Яп./

— Матэ!

— Госпдин Ячи, учитель — вскинулся Катсу — Я почти победил!

— Почти не считается — Набори скорчил ехидную рожицу

На татами, кряхтя, забрался пожилой, скрюченный старик с палкой. На его голове уже не осталось волос, кожа лица и шее напоминала желтую скукуженную бумагу.

/— Матэ! — сигнал прекращения схватки в японских боевых искусствах/

— Только что раздался полуденный колокол — скрипучим голосом сообщи учитель своим ученикам — Вам пора идти собирать хворост. Иначе новый управляющий монастырем...

— Юдаи-сан сам самурай — вклинился в речь старика Катсу — И он понимает важность..

Бац! Палка учителя попала парню по голове. От второго удара Катсу увернулся и тут же без разговоров, спрыгнул с тренировочного помоста на пол. Вслед за ним сиганул его друг Набори. Оба послушника быстро забежали в келью, натянули сверху кимоно соломенные накидки — снаружи монастыря начинался снегопад — и побежали к выходу. Катсу успел заглянуть в пустой церемониальный зал, где стояло старое зеркало из полированной бронзы и осмотреть ушиб. В зеркале перед ним предстал молодой пятнадцатилетний парень, с широкими плечами, длинными черными волосами, заплетенными в косичку и узким, совершенно неяпонским лицом. Катсу машинально провел ладонью по подбородку. "Эх! Хотя бы один волосок вырос" — подумал парень и потер шишку на голове.

— Катсу! Где тебя демоны носят?! — от входа послышался крик Набори. Тот уже успел взять веревки и пританцовывал от холода, ожидая своего товарища. Толстяк Набори всегда мерз больше других, но никогда не пытался увильнуть от обязанностей по сбору хвороста в лесу.

— Где топор? — буркнул Катсу, все еще ощупывая шишку

— У крестьян. Пошли скорее.

Парни вышли на улицу и моментально окунулись в белое безмолвье. Снег тут же запорошил их накидки, а, падая на лицо и руки, сразу таял, словно подтверждая бренность жизни.

Работали молча. Крестьяне стаскивали и рубили ветки, Катсу собирал хворост в вязанки, а Набиори таскал их в монастырь. "Хоть и толстый, зато самый сильный из всех послушников" — подумал Катсу — "Вон, за одну ходку может брать сразу по три, четыре вязанки. Настоящий суматори. Да, и не такой уж он и толстый, просто кость широкая".