Практическая психология. Герцог

— Да что нам будет, — хмыкнул ветеран. — Бабы тута правят, а они оголодали без мужиков, вот и кидаются на любого. Пип еще у них. — Он сплюнул и потер нос. — Всегда мечтал оказаться в кровати с несколькими бабами. Вот уж не думал, что так расстроюсь, когда мечта сбудется.

— Просто ты уже старик, — глубокомысленно изрек Иверт. — Сколько женщин ты смог... э-э-э... сделать счастливыми, а?

— Двоих! — гордо ответил воин. — Не так уж и плохо для старика, а, горец?

— Э! Разве это много? — Иверт покрутился на расстеленных вдоль стены соломенных циновках, ища удобную позу.

— Я на тебя посмотрю, хвастун, — добродушно пророкотал воин. — Вы как здесь оказались, кир Алан?

— Прячемся, — лаконично ответил конт. — Что с оружием?

— Забрала Гадюка. Подошла женщина, немолодая, красивая. Не опасная. Мы же не думали, что она яташем как дух Тарании владеет! И откуда она его выхватила? — В голосе воина послышалась обида. — Не успели даже мечи достать, как нас окружили и разоружили. И кто? Бабы! Расскажу десятнику — со смеху помрет, — мрачно закончил он. — Меня в шалаш отвели, а Пипа куда-то потащили. Надеюсь, жив. Мы с ним две кампании прошли, ни одного ранения. А тут... бабы!

Виктория усмехнулась, больше всего воина задело то, что его победила женщина, а не то, что его использовали как быка-чемпиона и заперли в камере.

Иверт заржал и быстро заговорил, обращаясь к самому старшему игушу.

— Он говорит, что в племени больше мужчин нет. Все они здесь. Совсем маленькое племя, Бешеный Алан. Пятеро детей, двадцать семь женщин, все воины и охотники. Две женщины беременны. Говорит, что раньше они жили вместе, но пять дней назад Гадюка потеряла рассудок и заперла всех мужчин здесь.

Точно чокнутая бабища. И что от нее ожидать?

— А это кто? — Алан ткнул пальцем в белобрысого.

— Пленник. Чужак, — пожал плечами Иверт. — Охотник, посмевший прийти на земли Гадюки. Его поймали.

— А почему в повязке?

— Ослепили, значица, когда бежать попытался, — с горечью произнес слепой, поворачивая голову на голос. — А я на лету любую птицу бил. В веске небось меня уже похоронили, да лучше бы убили, чем так...

— Зачем ослеплять хорошего охотника? — не понял Алан. — Зачем им калека?

— А зачем им вы? — с вызовом ответил охотник. — Баб много, до мужиков все охочи. Вот и пользуют. Тьфу! Хорошо, что не вижу, старая она али молодая. Представляю свою женку, когда... А вы тут ржете, хвастаете, кто сколько. Скоро молить Вадия начнете, чтоб смерть послал.

— Чужак. Пришел сам. Враг. Убить, — коверкая слова, пояснил один из подростков.

Виктория, нахмурившись, повернулась к Иверту, но не успела задать очередной вопрос.

— Для горцев все, кто пришел в горы незваным — их враги. А враг — не человек. Вы бы видели, что они творят в захваченныхвесках, — с ненавистью в голосе произнес воин маркиза. — Замок нашего господина далеко от гор, но и к нам как-то пришли три звезды горцев. От вески остались только угли да выпотрошенные трупы.

— Какое племя? — напряженным голосом поинтересовался Иверт, отводя взгляд в сторону.

— Теперь уже никакое. Генерал такого не прощает. Мы пять дней их гнали, на шестой взяли их горнуювеску. Вырезали всех. От младенцев до стариков.

— Зачем детей? — Виктория тоже старалась не смотреть на Иверта.

— Всех. Да простит нас Ирий. Генерал сказал, нельзя оставлять, потому что дети вырастут и придут мстить.

— И что, никто из других племен не пришел на помощь?

— Горцы постоянно между собой воюют. Еще, небось, и порадовались, что мы подсобили. Они со своими тоже не нянчатся. Мужиков под нож, баб, что помоложе да погорячее, себе берут, детей, правда, никогда не обижают. Своих. Ненавижу. Вы вот с ними союз заключили, а зря. Предадут. И в спину нож засадят. Дикие люди, но с гонором,— буркнул Рыжий и опустил голову.

Твою мать! А Виктории показался быт горцев чуть ли не идеальным. Хотя, что она собственно видела? Только то, что ей показали. В памяти сразу начали всплывать мелкие детали, на которые она не обратила раньше внимания. Похищение Берта и слова Рэя о том, что парня могут пустить на размножение или на утехи вождя, условия, в которых она нашла своего слугу и Оську. Почему было не расспросить тогда Иверта о том, что движет этим народом, к чему он стремится, кто для них враг, а кто друг? Вспомнились заявление Сарха Гривастого Волка, что он не пойдет с Ведмедем против Алана, только потому что на нем долг крови; Ведмедь, по-хозяйски осматривающий замок и его окрестности; хитрые взгляды отца Зиры. И тут её словно кипятком ошпарило. Дерьмо! Она оставила Ведмедя и его людей в Осколке. Да еще и сама напросилась, чтобы они патрулировали земли вокруг!

А, черт! Иверт. Его неожиданное решение остаться. Влюбленная в него Виктория не задумывалась о причинах, движущих горцем. А вдруг он просто втирался в доверие, чтобы в определенный момент нанести решительный удар? Ведь и в эти развалины её привел Иверт, который был прекрасно осведомлен о том, кто проживает в подземных тоннелях. Да и Гадюка его хорошо знала, судя по их встрече. Серый отбывает в Кровь, гарнизон Осколка полностью не набран и состоит из плохо обученных новобранцев, горцам даже не надо брать стены, их давно уже приняли в замке как друзей, стоит разделить конта с его охраной, состоящей из проверенных опытных ветеранов, задержать на несколько дней, и...

Все эти мысли пронеслись в голове со скоростью выпущенной пули. Возможное предательство Иверта, которого она только начала считать своим другом больно ударило по душе. Вспыхнуло давно забытое чувство обиды. Почему? Дурная привычка — видеть в людях только хорошее. Кем бы ни была Виктория в прошлой жизни, в глубине души она всегда была романтиком. Выросшая на рыцарских романах Вальтера Скотта, на книгах Жюль Верна и Дюма, она верила в честь, гордость и верность. Никогда никому об этом не говорила, даже своим лучшим подругам, потому что они просто покрутили бы пальцем у виска, сочтя ее наивные убеждения за блаж. В двадцать первом веке нельзя быть романтиком. Они не выживают. Но вера в лучшее в людях никуда не делась. У каждого из людей, пока он жив, есть уйма разнообразных желаний, верований, убеждений, но, как оказалось, не стоит их все тащить в следующую жизнь!

— Ураган...

— Я не предавал тебя, Бешеный Алан. И не предам.

Иверт не отвел взгляд. Но скользкий холодный червяк сомнений уже пробудился в душе, вызывая неконтролируемую злость. Алан стремительно выбросил вперед руку, сжимая пальцы на горле игуша. Интересно, это у Иверта такая тонкая шея, или у меня такая большая ладонь, промелькнула нелепая мысль и исчезла за туманом ярости, заволакивающим мозг. Пальцы сжались сильнее. Горец не шевелился, не отрывая взгляд от гневно почерневших глаз.

— Есть вещи, которые я не прощу никогда. И первым в этом списке значится предательство, Иверт. Если придется, я убью тебя. Возможно, даже наверняка, потом я буду испытывать горе, но я сделаю это.

С этими словами Алан отпустил шею своего телохранителя. На ней явственно проступали пятна от пальцев. Будут синяки. Черт, неужели она это сделала? Неконтролируемые приступы гнева — это слишком большая роскошь, которую она себе позволить не может. Злость — это тьма, она делает человека слабым, а слабость в этом мире сродни смерти, которая отбирает у тебя все, не гарантируя, что даст что-то равноценное взамен. Если не обуздать это чувство, то не заметишь, как превратишься в монстра, стремящегося в заманчивую тьму. Простой путь, ведущий в бездну.

Алан потер виски.

В наружную дверь забарабанили. Звонкий женский голос с сильным акцентом прокричал:

— Мы знаем, что у вас есть оружие, поэтому выгляни в окошко, Ураган!

Но к окошку подошел Алан. Виктория постаралась стать так, чтобы не находиться напротив отверстия в двери, иначе для хорошего лучника она была бы идеальной мишенью. Взгляд выхватил небольшую площадку, заполненную людьми. Впереди всех стояла высокая женщина. Немолодая, но со следами былой красоты на лице, коротко остриженная, мускулистая, зеленоглазая, подтянутая, но неухоженная и какая-то неопрятная. Она была одета как мужчина-горец. В руках женщина держала Ярость — меч Алана. А рядом с нею на коленях стоял обнаженный Пип, второй сопровождавший Алана воин.

— Я буду отрезать от него по куску, если ты не выйдешь, Ураган! А потом приду к тебе и возьму всех! Я посажу вас на цепь, как тау, и заставлю выть.

Иверт, гневно сверкая глазами, оттолкнул Викторию от двери и быстро затараторил на своем языке, Гадюка ему со смехом отвечала.

Ну вот! Он специально, что ли? Виктория сильно хлопнула игуша по спине, прислушиваясь к громкому и быстрому говору невидимой женщины. Ну что за шутки мироздания? Почему её душу не перенесло в мир, где все говорят по-русски? Где справедливость? Женщина спрашивала, Иверт отвечал и, судя по его хмурому лицу, разговор горцу не нравился. Вот он с силой пнул дверь и, крикнув что-то на прощание, отошел и сел у стены на расчищенном от камней участке.

— Эй, Кузнечик! — Вот зараза! Подслушала, как он жаловался на клаустрофобию и сравнивал себя с кузнечиком! — Иди к нам! Тебе смерть будет радостью, не? — В голосе говорившей женщины слышался смех.

— Только посмей тронуть моего кульфи, и два племени придут мстить за его жизнь! — зло крикнул в ответ Иверт.

За дверью притихли, а затем загомонили на разные голоса, а в пещере пронесся общий вздох, то ли презрительный, то ли сочувствующий.

— А теперь быстро расскажи мне суть переговоров. — Алан присел рядом, изо всех сил стараясь не бояться.

— Меня не тронут. У нас нет вражды с этим племенем, но ты хороший товар. Тебя можно продать, а можно отдать женщинам. Не волнуйся, этого не будет,— увидев, как напрягся Алан, поспешил успокоить его горец. — Они хотят, э-э-э... а потом тебя, наверное, продадут, если никто из женщин не захочет взять себе мужа. Они не знают, кто ты. Думают, что ты простой воин.

— Угу. А кто такой кульфи?

Иверт сделал вид, что рассматривает щель в стене.

— Кульфи... они презренные, рабы, вас не тронут, это игуш хорошо придумал, -зашептал воин. — Только никому об этом не рассказывайте. Позор это для мужчины.

Блин! Да что же это такое?

— Кто такиекульфи? — грозным шепотом спросил Алан, чувствуя, что его втягивают в какую-то очередную авантюру.

В это время вновь раздался голос Гадюки.

— Что она говорит? — спросил Алан.

Ну вот отчего не начать изучать язык горцев раньше? Эх, Виктория, как много ты упустила за своими переживаниями.

— Она говорит, — начал переводить Иверт, но конт поднял руку, останавливая его.

— Эй, охотник, ты знаешь язык горцев? — обратился Алан к слепому мужчине.

— Знаю маленько, кир.

— Переводи ты.

Глаза Иверта гневно блеснули, он автоматически положил руку на пояс, словно искал там нож, но затем, заметив, что конт внимательно за ним следит, расслабился и медленно отошел к стене.

Виктория больше не могла доверять Иверту. Вот гадство! Неужели она в нем ошиблась? Она ведь редко ошибалась в людях. Раньше. В той жизни.

— Она, значица, бает, что жаль, что горец успел вас охолостить! Теперь, мол, Урагану придется работать за двоих. Она начнет резать вашего воина. Если игуш, значица, не выйдет к ней. — Иверт что-то прокричал в ответ и слепой перевел: — Он бает, что выйдет, ежели она поклянется духами предков вас не трогать. Она поклялась.

Виктория повернулась к Иверту, но горец уже распахнул дверь и выскользнул наружу.

Идиот! Как можно верить словам? Хотелось выскочить следом, не пустить, защитить, прибить эту сексуальную маньячку! Но вместо этого она опустилась у стены на корточки и задумчиво произнесла, ни к кому не обращаясь:

— Кульфи — это евнух?

Вот сучонок! Да как он посмел! Зачем? Чтобы посмяться? Эй, спокойно! Чтобы защитить! Он спас тебя от изнасилования! Судя по всему, горцам даже дотрагиваться до кульфи противно. Это многое объясняет. Виктория прислушалась к своим эмоциям. Нет, её совершенно это не задело. Все же психика у конта больше женская, чем мужская, чтобы еще париться по этому поводу. Евнух так евнух. Лишь бы не пришлось работать жеребцом-производителем. Но Иверту она об этом говорить не станет.

Виктория села у стены, заметив, что горцы отодвинулись от нее как можно дальше, зато ее воин подвинулся и сел рядом. Стало спокойнее, хотя душа болела за Иверта. А еще в голову лезли мысли о его предательстве. Неужели он специально завел их в ловушку? Но тогда отчего не сдал сразу Гадюке, почему защищает? Не логично. Она пыталась проанализировать ситуацию, взглянуть на нее со стороны. Но мысли возвращались к Гадюке. К тому, что сейчас происходит за стенами их вынужденной темницы. Сдержит ли горянка свое слово? Отпустит ли их после того, как Иверт... думать о том, чем сейчас занимается горец, не хотелось. И Виктория, прикрыв глаза, начала вспоминать родных. Их лица постепенно исчезали из памяти, но она помнила свою прошлую жизнь очень отчетливо. Так, незаметно для себя, она и заснула. А проснулась от криков, раздающихся за дверью. Один из игушей попытался открыть дверь, но она не поддалась. Он разочаровано воскликнул и стукнул кулаком по стене.

— На племя напали, — прошептал слепой, который старался держаться ближе к конту и его воину.

Неужели Рэй пришел за своим воспитанником? Но как смог вычислить, где они?

Вскоре крики стихли, раздался властный мужской голос, и он не принадлежал никому из знакомых Виктории. Дверь распахнулась, в тоннель втолкнули нагих Иверта и второго воина маркиза, дверь вновь захлопнулась. Все, что успела рассмотреть Виктория — это серую хламиду ксена. Черт! Да кто же это такие? Пип начал заваливаться вперед, и Рыжий подхватил своего товарища, а Виктория повернулась к Иверту и сразу поняла, от какого ужаса спас её горец. Иверт был натурально растерзан. Исцарапан, покрыт засосами, с опухшими губами и членом, с осоловевшим взглядом и не очень счастливым выражением лица.

— Гадюка совсем лишилась разума! — начал он, как только опустился на рогожку. — Так издеваться над женщинами! Да они у нее хуже тау в период течки! Жаль, что ксены успели убить ее раньше, чем я! Она нарушила слово, и духи предков ее покарали. Гадюка хотела оставить себе Кузнечика! — с возмущением закончил он. — В город древних пришли ксены. Такие, как Алвис. Они убили эту овцу вшивую и ее воинов. Остальных держат в большом шатре. Что будешь делать, Бешеный Алан?

— Женю тебя, — ехидно сообщил Алан. Иверт был жив и здоров, и Виктория только сейчас, увидев его рядом, поняла, как она волновалась за горца. Зато теперь она готова была его удавить голыми руками! — Ведь я кульфи, мне женщины уже ни к чему,— печально продолжил Алан. — И как повеселился, жеребец? Думаю, Оська сочинит прекрасную балладу о твоих подвигах в древнем городе.

— Ты ведь ему не расскажешь, э? — Иверт тихо застонал.

Ха! Еще как расскажет! Виктория только многообещающе усмехнулась, и, по улыбке на лице конта, Иверт понял, что он попал.

— И сколько женщин ты успел порадовать? — тихо посмеиваясь, поинтересовался Рыжий, накрывая товарища своим одеялом.