| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Дезертирство подданных Компании было настолько частым, что военнослужащим запрещалось переходить Кадавату без пропуска; каждому, кто арестует таких дезертиров, обещали вознаграждение в размере десяти риксдолларов и половину этой суммы, если дезертир был рабом. Та же проблема из-за этих людей возникала с королем, и только от случая к случаю его уговаривали выдать нескольких рабов или сборщиков корицы, обычно при условии, что они не будут наказаны; это, естественно, способствовало дезертирству.
Часто король по прихоти закрывал свои Кадавату и запрещал вывоз зерна из своей страны и, таким образом, причинял беспокойство подданным Компании. Причину всего этого найти нетрудно. "Двор в течение последних девяти лет сначала запрашивал, затем требовал, затем настаивал, а теперь уже самым наглым образом пытался заставить нас предоставить ему долю в теперь уже существенных и значительных монополиях и отраслях торговли Компании, а именно: арекой и слонами", — жаловался Шрёдер.
Перемена была очень велика с тех пор, как Компания полагала, что двор можно "одурачивать внешней пышностью, ласками и комплиментами". Придворные наякеры принесли с собой богатейший опыт Индии, и министры уже не были готовы позволить своей стране быть дойной коровой на благо Компании или разрешить последней контролировать все побережье.
Шрёдер видел разумность их требований; он признал, что там, где это казалось сингальцам стоящим, не возникало никаких трудностей в отношении поставки товаров. Он ожидал, что, если за корицу, вывозимую из королевских владений, заплатят, все будут довольны. Он мог видеть даже дальше; на собственной территории Компании название корицы было ненавистным. Оно только напоминало людям суровые меры против уничтожения дикорастущих деревьев, ограничения на освоение ценных земель, вторжения грубых чалиев на частную собственность и вообще неудобства и убытки. Даже ворон, которые способствовали распространению диких семян корицы, было запрещено убивать, несмотря на весь причиненный ими ущерб. Поэтому каждый с удовольствием уничтожал ненавистное дерево всякий раз, когда мог безопасно сделать это, а запасы корицы, доступные на территории Компании, убывали со скоростью, вызывающей тревогу.
Шрёдер указал, что если разрешить всем желающим выращивать корицу, при условии, чтобы они продавали продукцию Компании по разумной фиксированной цене, то больше не придется беспокоиться о поставках. Его взгляды были неприемлемы для батавских властей, и вместо награды он получил частный выговор.
Следующей лучшей политикой, действительно единственной возможной для того, чтобы избежать применения силы, была политика угождения королю, который называл их своими "верными голландцами, стражами своего побережья". Таким образом, сингальский взгляд на отношения, существовавшие между Королем и Компанией, изложен автором "Махавансы": "Голландцам, которые были влиятельными торговцами, доверили во времена Раджи Синхи защиту острова, и продолжали выполнять обязанности посланников королей Ланки. У них был обычай каждый год привозить ценные подарки с большим почетом и большой процессией".
Шрёдер рассматривал дело с другой точки зрения. "Мы не сможем и шелохнуться, — жаловался он, — а тем более извлекать должную пользу из этого завоевания, если мы не будем постоянно, до тошноты, льстить и обхаживать двор; и хотя мы это обычно называем "поддерживать двор в хорошем настроении", это ведет к большой деградации достопочтенной Компании, которой раньше так боялись в этой стране, но которой теперь почти постоянно приходится изображать безобидного маленького пуделя".
В то же время, указал он, необходимо использовать все проверенные временем средства, принятые для ослабления короля; все разногласия при дворе, все недовольство среди его подданных должны были поощряться и использоваться в интересах Компании. Однако выяснилось, что сейчас, когда дисавы были ответственны непосредственно перед двором, сделать это было труднее, чем в прежние времена, когда они были феодальными князьями, лишь в некоторой степени контролируемыми королем, которому они оказывали лишь определенные номинальные услуги.
У короля было два брата, младший из которых родился на Цейлоне, и между ними существовали самые нежные отношения. Они получили статус суб-королей и даже могли пользоваться королевским зонтиком, и им оказывались почти королевские почести. Они искренне сочувствовали буддийским наклонностям своего брата и сами принимали активное участие в строительстве монастырей и обучении священников. "Эти три брата, — говорит автор Махавансы, — получившие и разделившие между собой царство, не боролись друг с другом за величие. Они жили вместе в одном городе и были привязаны друг к другу, как свои собственные тени. Я говорю, что это поистине чудо".
Более того, раболепие Компании создавало опасное положение среди ее подданных. Они были одержимы идеей, что их настоящим господином был король, что они служили Компании только с его разрешения, и что по его приказу такая служба должна быть прекращена. Между ними и двором велась доверительная переписка, благодаря которой двор был хорошо осведомлен обо всем, что происходило. Опасность такого сношения между представителями одной расы была признана, но всеми усилиями Компании не удалось ее сдержать. Сам Карунаратна навлек на себя подозрения Шрёдера, и, несмотря на то, что такие действия могли оскорбить двор, в 1758 году он был внезапно арестован и сослан на Мыс (Доброй Надежды. — Aspar), откуда не вернулся в течение многих лет. Стало ясно, что король может с величайшей легкостью нарушить все планы Компании, и что если последняя не будут готова "танцевать под дудку короля", по его кивку пламя восстания распространится от корала к коралу.
Беспорядки, особенно на юге, начались с начала пребывания Шрёдера у власти; они были пресечены суровым обращением с главными старейшинами и возложением на них ответственности за любую вспышку насилия; в то же время был изгнан Теннекон Мудалияр, внук великого дисавы, который был Гаджанаякой в ??Матаре.
Тем не менее, среди населения нарастало чувство ожесточения, особенно в результате жестких мер, принятых Шрёдером, чтобы вернуть Компании земли, которые долгое время принадлежали деревенским жителям, но документальные права на которые отсутствовали. То, как исчезли наиболее ценные публичные документы, должно было научить офицеров Компании, что нельзя ожидать, что сельские жители сохранят свои свитки из пальмовых листьев в течение любого времени в хижинах, подвергавшихся нашествию термитов. Сам свирепый де Азеведо за полтора века до этого признал обоснованность заявлений об утрате таких документов.
Целые округа на территории Компании были заброшены по приказу Раджи Синхи, а их жители ушли в горы; эти люди теперь возвращались, чтобы найти свои земли заросшими лесом или занятыми другими. Это было причиной множества тяжб перед ландраадом и большого сопротивления "томбо". Из-за крайней нищеты сельских жителей их невозможно было заставить выкупить ту долю своих земель, на которую претендовала Компания, и, соответственно, люди в сопровождении военных отправлялись в сельскую местность, чтобы срубить выращенные ими кокосовые пальмы.
Ситуация была настолько плохой, что в некоторых частях дисавани Коломбо жители пригрозили покинуть свои дома и уйти, вместо того, чтобы подчиниться новым поборам. Также было большое недовольство по поводу способа, которым арендаторы собирали сборы с рисовых полей. Наконец, в 1760 году разгневанные жители подняли всеобщее восстание, которое быстро распространилось по всем сингальским провинциям и приняло настолько радикальный характер, что Компания оказалась на грани краха.
В течение нескольких месяцев страна находилась в руках бунтующей толпы, которая сжигала школы и странноприимные дома и разрушила даже дом Ландраада в Галле. Чтобы усугубить ситуацию, чалия, вероятно, действуя по намеку двора, сожгли собранную ими корицу и бежали во владения короля. Сингальцы обратились к королю с просьбой загладить их обиды, и он заступился за них перед Компанией. К концу года дела были в менее тревожном состоянии.
К счастью для Компании, король был занят своими проблемами. Либо в результате махинаций из Коломбо, или из-за неприязни придворных к дравидийскому королю, был составлен заговор с целью убить Кирти Шри и посадить на трон юношу из королевской семьи, который был рукоположен в священники в Сиаме. Заговорщики пригласили короля послушать проповедь Баны в Пойя Малува и по дороге надеялись заманить его в ловушку. Все было готово, была приготовлена ?? ловушка со смертоносными шипами китула и арекового дерева и замаскирована под листьями подорожника, покрытыми тканью, когда король получил сведения о том, что замышлялось.
Осведомителем был Гопала Мудиянсе, член мусульманской семьи врачей, проживавших в Четырех Коралах, занимавшей видное положение даже во времена португальцев, который, похоже, передал эту новость Галегода Рала. Было проведено расследование, и заговорщики арестованы. Второй Адигар Саманакодди и трое главарей заговора были казнены в Ампитии. Сангха Раджа и Тиббатувава, Маха Наяка Мальватты, подозревались в соучастии; первый был помещен под стражу в Кехелелла, а второй в Бинтенне. Гопала получил в награду земли Моладанды Рала, одного из заговорщиков, а Пилима Талаува назначен вторым Адигаром, поскольку Галегода сменил Эхелеполу после смерти последнего, которая произошла примерно в это время. Энергия и решительность, с которыми Наренаппа Наякер действовал во время кризиса, значительно укрепили его позицию при дворе.
Теперь король открыто принял сторону повстанцев, и в начале 1761 года вооруженные люди хлынули через границы. Шрёдер растерялся. Единственное, чего Компания стремилась избежать, так это войны, и действительно, она была совершенно не готова к военным действиям. Ее гарнизоны состояли из людей, которые были присланы из Европы под именем солдат, но очень немногие из них когда-либо раньше владели мушкетом, не говоря уже о каких-либо практических знаниях военного дела. Они бездельничали со своими сингальскими сожительницами, которые оказывали на них столь сильное влияние, что женщинам приписывали использование любовных зелий. Хотя рядовой солдат мог дослужиться до должности штабного офицера, тем не менее, как жаловался Шрёдер, "имя солдата многим кажется низким и обычным". Артиллерией руководили восемьдесят человек, из которых констебли ничего не знали, кроме нескольких цифр из их инструкций, в то время как их помощники умели только поджигать запал; не было никого, кто умел бы обращаться с мортирой или наводить орудие. На всю страну не нашлось ни одного способного инженера, а топографы были настолько невежественны, что местность еще не была нанесена на карту, а различные маршруты были малоизвестны.
Власти Коломбо колебались, но сингальцы не оставили им времени для размышлений. Палингупана Рала с людьми Увы устремился на юг. Дон Константин Эканаяка, чей отец и дед были мудальярами и адигарами Матары, и который, кроме того, имел большое влияние на семьи Виджаявардханы и Теннекона, перешел на сторону короля. Форт Матара был взят штурмом, его гарнизон перебит, а артиллерия с триумфом увезена. Все, что там находилось, включая новый "томбо", который был подготовлен с таким большим трудом, а также португальский "томбо" из Матары, было уничтожено.
Затем сингальцы двинулись дальше и расположились лагерем на некотором расстоянии от города; здесь они были застигнуты врасплох отрядом, посланным морем, после чего бросили захваченные орудия и отступили. Еще один отряд напал на Калутару. Сам Думбара Рала руководил армией, выступившей против Ханвеллы, которая, в свою очередь, была взята штурмом, и весь гарнизон был предан мечу, за исключением двух офицеров, взятых в плен. Все окраины, кипящие недовольством, были оккупированы от имени короля, а Коломбо практически взят в блокаду.
Два сингальских военачальника вернулись в свою страну и, пав ниц к ногам короля, доложили ему о своих успехах. Каждый получил в награду бивень слона, меч, отделанный золотом, золотое ожерелье и обширные участки земли.
Тем временем в Индию были отправлены срочные призывы о помощи, и из Короманделя и Малабара спешно переправлялись подкрепления. За нанесенное Компании оскорбление нужно было отомстить, и она решила атаковать короля в пределах его собственных границ.
Сингальцы перестали быть воинстенным народом; обученных солдат было немного, хотя около двора находилось около тысячи человек, вооруженных по-европейски; у них не было ни одной пушки и немного Кодитувакку. Однако они не забыли того, чему их научили португальские войны: лучшая стратегия — нанести противнику как можно больше потерь при минимальных потерях для себя. Они знали каждый дюйм их покрытой лесом страны; им была знакома каждая тропа; каждая трещина в скалах, где человек мог укрыться, была подготовлена ??для защиты. Их естественный инстинкт партизанской борьбы снова проявил себя.
Армия вторжения, обремененная обозом, плохо обеспеченная проводниками, с небольшим опытом ведения войны и плохо организованная, достигла окраин гор и принялась расчищать дороги с топором в руках, поскольку здесь не было иных путей, кроме самых крутых троп. Скрытые за деревьями меткие сингальские стрелки, снабженные ружьями собственного производства, и их лучники начали беспокоить голландских солдат, не подвергая себя особой опасности. Первыми жертвами стали барабанщики, поскольку именно они вдохновляли туземных рекрутов, а также передавали приказы на большие расстояния; говорили, что после двух дней в лесу не осталось ни одного барабанщика. Затем наступил черед офицеров, выделявшихся своей формой, которую им вскоре пришлось сменить на одежду рядовых.
Сумерки, которые, как ожидалось, должны были принести некоторое облегчение, только усугубили положение голландцев, поскольку лагерные костры издали выдавали измученных солдат, в то время как сингальцы укрывались в лесной чаще под покровом темноты. Большие деревья, оставленные наполовину подрубленными, падали на них в самых неожиданных местах. Когда голландцы вступали в любое из многочисленных ущелий, сверху на них с грохотом скатывались валуны. Обоз и запасы боеприпасов вскоре были отрезаны от основных сил. Утверждалось, что половина вторгшейся армии была уничтожена, а деморализованные выжившие поспешно отступили, побежденные врагом, которого они даже ни разу не видели.
Батавские власти были в смятении. В течение ста лет они успешно избегали войны; они были готовы заплатить почти любую цену за обеспечение мира и отправили соответствующие инструкции. Королю тоже не нравилось продолжение военных действий, и он намекнул, что перемирие не будет нежелательным.
Петрус Альбертус ван дер Парра только недавно вступил в должность генерал-губернатора Нидерландов в Индии, и 8 декабря 1761 года письмо, адресованное им королю, прибыло в Коломбо на корабле компании "Спаренрик". В честь этого случая все суда в гавани были украшены флагами от восхода до заката, и ряд высших должностных лиц были посланы на борт, чтобы охранять письмо, которое лежало там на серебряном подносе, обтянутое золотой парчой. Когда они покинули борт корабля, команда заняла верфи и трижды крикнула "Ура", в то время как "Спаренрик" дал салют из девятнадцати орудий, который был подхвачен всеми остальными судами. При высадке образовалась процессия, которая двинулась между двойным строем солдат под триумфальными арками. Первым шел местный полк с развевающимися знаменами, за ним следовали барабанщики и трубачи. Потом шествовали драгуны и гренадеры со своими знаменами и музыкой, сопровождая дисаву из Коломбо, несущего письмо на голове. По обе стороны от него шли два офицера с зажженными факелами; в то время как прачки расстилали на земле белое льняное полотно, по которому должны были ступать дисава и носители покрытого полотном ящика с подарками. Другие гренадеры, драгуны и ласкарины завершили эскорт.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
