День накладывался на день. Серые одинаковые дни, когда ни горя, ни радости, ничего не болит, но и здоровья нет. Но за этой серой тусклой пеленой уходило в глубину прошлое. Гаор сам чувствовал, что не только в руках силы, но и в голове ясности прибавляется. Даже читать стал. Ему опять, как когда-то, Милуша приносила прочитанные хозяином газеты, и он вечером после общего ужина и трёпа за куревом лежал у себя в повалуше и читал. Правда, без особого удовольствия, как по обязанности. Дескать, раз дают, значит, бери и пользуйся. Пока хозяин дозволяет. И расспросами его никто не тревожил, так что ни врать, ни умалчивать или выкручиваться не приходилось. Обычные житейские разговоры ни о чём. И учить никого не надо. Малуша читать-писать умеет, а Трёпке любая наука не впрок. Не в кобылу корм. И всё тут. И нечего трепыхаться. Сколько тебе отмерено, да не Огнём, а волей хозяйской, столько и проживёшь.

О папке он даже не думал, зная, что ничего не сможет, даже увидеть, в "Орлином Гнезде" под конец еле различал, а уж теперь-то... и пытаться нечего. Жив и ладно. И всё же... Жив, не жив, а Устав блюди и приказ исполняй. А приказ у него... выжить и... Первую часть ты выполнил, значит, переходи ко второй.

Но папка упорно не давалась в руки, а мысли поневоле перескакивали на обычное, житейское. В рейсы его пока не посылали, что даже к лучшему. Не выдержит он сейчас рейса. Большуха каждый вечер заваривает стакан каких-то трав, и он, стараясь не вспоминать, послушно выпивает зелёную густую горьковатую жидкость. Может, она и помогает. Спать, во всяком случае, он стал спокойнее. И голова почти не кружится... На завтра велено легковушку приготовить, а хозяин в рейсе. Хозяйка водить научилась? А может, и раньше умела, просто он не знал, а... а по хрену ему всё это, надо спать.

Сны неровные, путаные и как не свои. И не помнишь, что видел, а голова тяжёлая, щёки мокрые и сердце колотится. Хоть он и старался быть как все, но в такие утра Большуха тут же, ни о чём не спрашивая, наливала ему кружку травяного отвара, и он так же без вопросов выпивал её, ел со всеми и шёл в гараж. Там его немного отпускало. Нет, куда ему в рейсы. А завтра... Не додумав, он всё-таки заснул.

А назавтра он только-только вошёл в гараж, как прибежала Белёна.

— Рыжий, легковую велено в десять.

Он кивнул, что, дескать, слышал, знаю, Но Белёна не уходила.

— А ещё чего? — спросил он, захлопывая капот легковушки.

— А ты за рулём, — ответила Белёна, — так что переодеваться беги.

Плотнее запахнула платок и убежала. Он удивлённо посмотрел ей вслед. Но тут же сообразил, что шутить с ним никто не собирается. И надо бежать переодеваться в выездное. А он даже не помнит, висит оно в его повалуше или...

Спасибо Огню: всё висело и лежало как когда-то. Белая рубашка, хорошие брюки, ботинки, куртка... Он переоделся в темпе боевой тревоги, наскоро расчесал волосы, бороду и усы и побежал в гараж.

А там новые новости! Милуша с большим пузатым... термосом?! И Малуша в обнимку с большим пакетом.

— Ага, ага, — кивала Малуша, глядя, как он устраивает термос в багажнике. — Ты его подопри чем, чтоб не упал, там шоколад, горячий.

Горячий шоколад? Зачем?

— А пакет чтоб не помялся, там печенье.

Однако... пикник, что ли? Так ведь зима, мороз, правда, отпустил, но всё равно... не лето.

Милуша рассмеялась, поняв его удивление.

— Кататься они поедут. С гор на санках. Понял теперь?

И тут он не так сообразил, как вспомнил. Новогоднее катание с гор, верно. В училище даже увольнительную давали, а для тех, кому нельзя в город или не к кому, ставили и насыпали свою. Малуша горестно вздохнула.

— Ничего, — обняла её, прижав к себе, Милуша, — А мы за выгон сходим, там тоже насыпали.

И убежали обе тут же. Гаор невольно на мгновение, но ощутил желание пойти с ними, кататься с гор, барахтаться в снегу, горланить и задирать... но тут же вернулась усталая равнодушная покорность. Что прикажут, то и сделает.

Он ещё раз проверил, надёжно ли уложены термос и пакет, и сел за руль. Вывел машину из гаража, вышел закрыть ворота, снова за руль и на передний двор к "хозяйскому" крыльцу.

Там его уже ждали. Хозяйка и дети, все пятеро в толстых тёплых комбинезонах с капюшонами. На автомате усвоенного за год в "Орлином Гнезде" Гаор вышел из машины и распахнул перед ними дверцы. Толкаясь и смеясь, дети заполнили заднее сиденье, а хозяйка села на переднее. Гаор захлопнул дверцы, занял своё место и положил руки на руль в ожидании приказа.

— К Байгуру.

— Да, хозяйка, к Байгуру, — ответил Гаор и мягким рывком бросил машину вперёд.

И тут же получил замечание:

— Не лихачь, — строго сказала Гройна.

— Да, хозяйка, — автоматически откликнулся он, — не лихачить.

Ну да, это тебе не психованного тихушника возить, которому на полицию накласть с присвистом...

А сзади радостно шумели:

— Ура! К Байгуру!

— Мама, машинки сахарные купим, да?

— Мама, а зверюшек...

— Ух, ты!

— Только кататься, — строго сказала, полуобернувшись к ним, Гройна. — Никаких покупок.

— Ну, мама!

— Только кататься, — повторила Гройна тем тоном, который дети хорошо знали. — А если вам не нравится... — она сделала выразительную паузу.

— То повернём обратно, — закончила старшая девочка.

— Вот именно.

— Мама, ну почему? — не унимался Гирр. — Ведь это катанье! Ну, мама!

— Замолчи, — почти материнским тоном сказала Гахра. — У нас нет денег.

— На что хорошее так денег нет, — пробурчал себе под нос Гирр, неприязненно посмотрев на лохматый затылок раба. — Одни неприятности из-за него.

Гаор ни бурчания, ни взгляда не заметил. Дети приказывать ему не могли, а потому он их и не слушал. Небо затянуто белёсой плёнкой, солнце просвечивает, но снег не искрит. Тоже хорошо, а то глаза, конечно, отошли, но вдруг... Дорога ровная, но вот машина... Нет, всё нормально, мотор, шины, да всё в порядке, но... но машина не та, та была... машина, а это... дребезжалка, на той бы он и по целине, по прямой, а на этой только попробуй свернуть и всё, засядешь намертво до весны.

Гройна искоса посмотрела на спокойно сосредоточенное лицо раба. Да, она сама противоречит себе. Да, можно было бы дождаться Ридурга, но... Ридургу надо будет отдохнуть после рейса, погода может испортиться, прогноз очень неясный, и Сивко говорил, что коровы холод чуют, и надо дать девкам и девчонкам тоже сбегать на свою горку за выгоном, при ней они уйти не посмеют, а Нянька чуть ли не в открытую об этом просила, и Рыжий вроде бы отошёл, глаза уже живые, не как раньше, конечно, но всё же... человек, а не мертвец ходячий. Итак, сколько набирается? Четыре аргумента. Вполне достаточно. А что денег на покупки нет, так это даже полезно для воспитания. Нельзя иметь всё, что хочется, надо уметь ограничивать себя.

— Там будет указатель.

— Да, хозяйка.

Но и без указателя не заблудишься. Вон их и догоняют, и обгоняют, и все туда, и уже видны пёстрые флаги, и слышна музыка... а вон и указатели. Магазин прямо, горки и прочие качели-карусели направо, налево что-то ещё и всё Байгур. "Покруче Сторрамовского комплекса будет", — подумал Гаор, заруливая на стоянку. И он ещё остановиться не успел, а Гирр уже нетерпеливо дёргал ручку, звонко визжали девочки, хлопал в ладоши и что-то кричал Гриданг, выговаривала и распоряжалась Гройна...

И вдруг он остался один. Гаор откинулся на спинку сиденья и перевёл дыхание. Точного приказа ему не дали, но и так понятно, что надо ждать. Что ж по сравнению с теми, прошлыми поездками, тоже не самое плохое.

Немного посидев, он рискнул выйти, осмотреться. Может, и ему что отломится. Стоянка забита машинами. Дешёвые легковушки и полуфургончики, ни одного лимузина, не говоря уже о кабриолетах, ну да, это же Дамхар, а не Аргат.

— Чья машина?

Вздрогнув, Гаор обернулся на начальственный голос. Немолодой мужчина в зимней полевой форме без знаков различия и петлиц, но со старыми выцветшими нашивками за ранения, гладко выбритое лицо...

— Капитана Корранта, господин, — ответил Гаор.

— Что-то я тебя не помню, — задумчиво сказал мужчина. — Арендованный?

— Хозяйский, господин.

К ним подошёл второй, в такой же форме, но без нашивок, его лицо показалось Гаору смутно знакомым.

— Рыжий?— удивился подошедший. — Тебя что, весь год в порубе продержали?

Гаор даже не успел удивиться лёгкости, с которой голозадый управляется с нашенским словом, как получил приказ:

— Туда ступай, к остальным. Понадобишься, позовут.

Куда туда? Он недоумённо посмотрел в указанном направлении и увидел высокий снежный вал, над которым вздымался забор из проволочной сетки. А из-за вала голоса и смех. И ещё не разобрав слов, Гаор не понял, а ощутил: свои. Там свои! Рабская зона? Как в заведении?

— Ступай, ступай, — поторопил его надзиратель.

Нет, вспомнил он, смотритель. И пробормотав положенное: "Да, господин смотритель", — Гаор с замирающим сердцем пошёл к узкой калитке.

Калитка не заперта и открылась при первом касании. Да, не обманули, не ошибся! Свои! Его сразу окружили, жадно расспрашивая: чей, откуда? Нашлись и старые знакомцы по встречам в заведениях.

— Чегой-то тебя видно не было?

— О, Рыжий, тебя где носило?

— А я тебя помню, чего не заезжал к нам?

— Тебя чо, с усадьбы не выпускали?

— Где был, паря?

— В Аргате, — ответил он всем сразу, пожимая чьи-то руки и обмениваясь дружескими шлепками по плечам и спине.

— В аренду, что ли, сдавали?

— Да, — облегчённо кивнул Гаор.

Ну да, ничего другого и подумать не могут, так что и врать не надо: всё за тебя сами скажут, а ты только не спорь, да кивай.

— Оно и видно.

— Аж с лица спал.

— Какой ни есть хозяин, а свой тебя поберегёт.

— Да вот меня на месяц сдали, да ещё родичу хозяйскому, так не чаял, не доли, миги считал, а потом полгода отъедался.

— Нет, браты, это ещё к кому попадёшь.

— Да, из аренды вернёшься, а с торгов...

— Заткнись, пока не накликал.

— Давай, паря, горячего глотни.

— Горячего? — изумился Гаор. — Откуда?!

— А оттуда! — радостно заржали в ответ.

И только тут Гаор увидел, вернее, его подвели и подтолкнули к столу, на котором стояли два армейских "ротных" термоса и стопки картонных стаканчиков.

— Байгур угощает!

— Гуляй, братва, кипяточком потчуют!

Что изображал горячий тёмный и даже немного сладкий напиток — чай или кофе — Гаор не понял и даже не допытывался. Он пил, обжигаясь и смаргивая набегающие на глаза слёзы, а ему рассказывали, что прижима прежнего куда как нет. Вот, не в машинах сидим, а загородку выделили, так и поговорить, и потолкаться можно, даже вона скат раскатали, тоже катайся, как хочешь, и хоть кури, хоть кипятком балуйся, а вчерась почти настоящую "стенку" завели...

— И ничего? — удивился Гаор.

— А ничего!

— Сказали только, чтоб без увечий, а то...

— А то мы сами не понимаем.

И в самом деле, площадка оказалась огороженной только со стороны стоянки, а напротив... снежный склон, с укатанными до чёрного блеска длинными дорожками. И с хохотом, посвистом, барахтаньем в нижних сугробах... катанье? Катанье!

Гаор залпом допил чай или что там налито, сбросил стаканчик в стоявший тут же большой пластиковый бак и медленно, словно опасаясь, что это окажется сном, маревом, пошёл к скату. Огонь Великий, когда же это у него было?

К третьему спуску тело вспомнило, как держать равновесие, и он с шиком докатился до самого низа, не упав. А голова тоже вспомнила, как на дембеле, в первую его "вольную" зиму, он так же катался с какой-то девчонкой на "диком", то есть бесплатном спуске. Но здесь... здесь лучше! И снег искрится и играет на солнце, ничем не напоминая страшную белизну кафеля, а чёрный лёд никак не похож на Коцит.

Как он, стоя да с разбегу, никто больше не смог, и его опять шлёпали по плечам и спине, чествуя как самого ловкого. Смешно, но... приятно!

А тут ещё прибежали девчонки в синих с жёлтым форменных байгуровских комбинезонах. Вообще-то они должны были поставить новые термосы с горячим, забрать опустевшие и ещё там чего-то, но хоть по разику-то скатиться, да ещё с такими ладными и ловкими, да пока остатное допивают, чтоб не пропало, да...

А с девкой кататься, да в сугробе не побарахтаться, это ж каким дураком надо быть! Когда девчонки, наконец, уволокли опустевшие термосы, они ещё долго гоготали и балагурили, кому чего удалось и досталось.

Выгребая неведомо как попавший за шиворот снег, Гаор смеялся, поддевал и отругивался вместе со всеми. Да вот оно — вместе! Он с ними, и они с ним. Заодно, по... по-братски.

И в самый разгар веселья от калитки начальственный, "господский" голос:

— Рыжий! К машине бегом!

Приказ есть приказ, его надо выполнить, а что там у тебя... что господам, что командирам всегда по хрену.

Возле машины его ждали. Гаор изумлённо уставился на девчонку в оранжевом комбинезоне с пришитым сзади длинным загнутым кверху пышным хвостом и плотно облегающей голову шапочке с торчащими ушками. Правда, клеймо и ошейник на виду, как и положено.

— Велено всё сразу, — весело скомандовала она. — Знаешь про что?

— Догадываюсь, — хмыкнул Гаор, открывая багажник и доставая термос и пакет с печеньем. — Донесёшь?

— Тебе велели, ты и неси, — фыркнула девчонка. — Давай по-быстрому.

— Понял, — покладисто кивнул Гаор. — Белка, что ли?

— Ну да, — не оборачиваясь, ответила девчонка, ловко лавируя между машинами. — Нас всех, ну, кто на горках в обслуге, обрядили, белками там, зайцами, ещё кем. Для веселья, понял?

Забор, отделяющий стоянку от господских развлечений, был изнутри щедро украшен, вернее, заставлен раскидистыми ёлками, воткнутыми в насыпанный на половину человеческого роста снежный вал, и потому замечался только при уж очень внимательном взгляде. Охранник у высокой узкой калитки пропустил их молча, но оглядев очень внимательно.

Внутри музыка, детские визг и гомон, деревянные пёстро раскрашенные самые разные горки и спуски, карусели, качели, ещё что-то... Один раз давным-давно его мальчишкой в новогоднюю увольнительную Сержант сводил на такое гулянье. И... Гаор только сейчас вдруг сообразил, что ведь за вход, за картонный стаканчик с горячей приторно-сладкой тёмной жидкостью, за разноцветные бумажки билетиков на всякие эти сооружения Сержант заплатил наверняка из своих. Точно, свои карманные он тогда там же потратил на пакет засахаренных орехов. И было это только раз, потому что... интересно, сколько месяцев Сержант копил свои карманные на это гулянье? Отказавшись от любимого крепкого трубочного табака и обходясь самыми дешёвыми сигаретами. Да, он помнит: Сержант покупал сигареты, вынимал из них табак и уже им набивал трубку. Так что...

Додумать Гаор не успел, вернее, побоялся, настолько привык думать о Сержанте по-другому. Да и пришли уже. В просторный, ограждённый снеговыми валами и ёлочными шеренгами, и одновременно тесный от множества столов и людей зал не зал... едальня господская. А вон и хозяйка, и дети. Сидят вокруг пустого стола и ждут. Вон официант подбежал, и хозяйка покачала головой, отказываясь. Ну да, в машине же говорили, что денег нет, потому и угощение с собой взяли. Гаор невольно прибавил шагу.