Призванный. Возможно, баллада

Затем загружает персональные файлы и прогоняет их полным списком. Внимание привлекает лишь строки:

Вооружение:

именной крис

Крис. Получается, теперь мы уже малайские пираты, потерпевшие, очевидно, кораблекрушение под мостом в Надоль. Отчего ж тогда попугай не остался сидеть на нашем плече, оглашая окрестности криком про пиастры? Или для этого необходимо иметь деревянную ногу? Стеклянный глаз и оловянный взор. Медный лоб и семь прядей на нем.

Да ну вас всех!

Выбираемся на площадь перед воротами.

По ней слоняется какой-то плешивый мужик, видимо, дожидающийся нас, потому как тотчас же широко улыбается и приближается со словами:

— Тут слух прошел, что на тебе ездить можно.

Осекшись о немигающий брайановский взгляд, спохватывается:

— Шучу, шучу я. Но дело серьезное. Надо Гадючий лог выкосить, чтобы никто оттуда на выпасы не выползал. А наши коренные змей побаиваются. Один лишь вызвался. Но его без присмотра нельзя отпускать.

Плешивый кивает назад.

За его спиной маячит живописнейшая детина неопределенного возраста с косою на плече. Помимо названной косы на нем лишь рваный мешок, снятый, похоже, с огородного пугала. Детинушка переступает с одной босой ноги на другую и пускает длинную слюну.

— Нда, — говорит плешивый.

Потом, повернувшись обратно к нам, добавляет:

— Но он тебе все покажет и тылы на всякий случай прикроет. У него на ползучих особый нюх. Смотри. Ш-ш-ш...

Наш помощник вскидывается, начинает приплясывать с выпученными глазами и, взмахивая косою, как топором, грозно кричит:

— У! У! У!

— Ладно, уймись, а то еще кого закосишь ненароком, — успокаивает плешивый не на шутку разошедшегося гадоборца. — Веди давай.

И уже вслед нам добавляет:

— Вернетесь с победой, двадцать услов лично с меня. Поделите по усмотрению.

Итак, ведомые местным дурачком с косою на плече, направляемся к Гадючьему логу, дабы ни один ползучий супостат не смел отныне пугать нашу кроткую жвачную паству.

Дорожка, обогнув последнюю в ряду четырехэтажку и пропетляв меж огородов, выбирается в чистое поле. Правее, навскось, издалека виден золоченный купольный крест над молельным домом возле хариного лабаза.

Но выдвинутый вперед дозорный ведет нас прямо на восток, уверенно высматривая прячущуюся в траве тропку.

По полю гуляет легкий ветерок, порхают мотыльки и бродит одинокая корова, бесшабашно бренча своим боталом.

Местность постепенно понижается, тропинка обходит осиновый околок и ныряет в выводящую к речной пойме ложбину, заросшую мощными травами аж по самую грудь. Видимо, в них-то и гнездуются аспиды, выползающие на верхнее поле.

Дозорный останавливается и, по-богатырски приложив длань ко лбу, принимается пристально вглядываться в зловещие заросли.

— Слышь, Муромец, — окликаем мы его, — ты косить умеешь?

Повернувшись на звук, он смотрит на нас.

— Косить, — повторяем мы, для надежности дублируя размашистыми жестами.

— Косить! — радостно подхватывает он и демонстрирует со всего разворота.

Лезвие втыкается в землю и с противным звоном, отдающимся в черепной коробке, переламывается.

Так, и кто теперь с кого имеет те самые услы?

Дать бы тебе по башке черенком, да, наверно, нельзя — божий человек.

К тому ж предупреждали, что он исключительно для показа и оберегания тылов.

Дурачок ухватывает в руку острый обломок и, выставив его вперед, медленно подбирается к кромке травостоя.

Совершив в пяти метрах предупредительный выпад с коротким: "У!", бдительно замирает на своем посту.

Так что косить, Брайан, тебе. Даже если рьяный подручный поломал инструмент. Судьба у тебя такая, не выполнив задания, дальше не продвинешься.

Вытягиваем из ножен ятаган, который теперь крис.

Что-то в последние дни вроде мелькало про плантации?

Приближаемся к зарослям. Рубить траву не очень сподручно — не настолько стебли деревянисты. Легче, собрав левой рукою в пучок, подрезать вкруговую. Приходится именному оружию исполнять роль не мачете, а серпа. А мы, получается, не косим, но жнем. Хорошо б еще заставить дурачка на дуде играть, глядишь, повеселее пошло бы.

— Хватит укать, — бросаем назад. — Коли нечем больше заняться, спой лучше что-нибудь страдное.

Но дурачок свое дело знает туго. Не певец он — прирожденный змееборец.

Только вот, похоже, не сильно-то они шугаются его уканья.

Из корней собранного в ладонь пучка выскальзывает нечто рыжевато-коричневое сантиметров тридцати и со стремительным шелестом скрывается дальше в траве. Черт, гаденыш! Надо поосторожнее, а то лапнешь и прям на ядовитый зуб нарвешься.

Обхватывает и режем.

Следующего затаившегося успеваем полоснуть ножом, но он все равно уходит.

Бить надо не в хвост, а в гриву. Но больно уж они юркие, рукой не поспеешь, швырять же именной клинок в густую траву не хочется. Тем более что он к метанию не очень приспособлен.

Обхватываем и режем.

Третий с испугу или просто по дурости ломится в обратную сторону. Удачно наступив, ребром подошвы вдавливаем голову в землю. Конвульсивно взметнувшийся хвост оплетает нам ногу.

Оторвав змееныша, бросаем его через плечо, пусть и боевой собрат потешится.

На этот раз "У!" похоже на рев.

Собрат отпрыгивает назад и яростно крестит обломком лезвия воздух перед собою. Но не убегает. Более того, с притопами и угрожающими выпадами начинает надвигаться на извивающегося в примятой траве гадюшонка. Правда, это все же не сама атака, а ее имитация, с четким раскладом: два шага вперед, ровно столько же обратно. Но имитация, надо признать, художественная. Подчиняющаяся странному завораживающему ритму. В такт движениям он начинает выкрикивать бессвязные слова, которые оборачиваются каким-то древним плясовым заговором.

Драку — фу!

Драку — на!

Драку — бить, бить, бить!

Подожди, дружок, какую драку, ты о чем?

Собрат в боевом упоении не отвечает, ему не до нас.

Ладно, потом разберемся.

Возвращаемся к делу.

Обхватываем и режем.

Четвертый гад, залегший в травах, превосходит размерами трех предыдущих. И повадками разительно отличается. Он без раздумий выбрасывается навстречу и с лету ударяет башкой в протянутую ладонь. Палец простреливает боль.

Вот же сволочь, кусил-таки!

Роняем нож и правой рукой стискиваем указательный палец у самого основания. На второй фаланге краснеют две точки. Надо выдавить кровь. Не получается. Придется надрезать. Но сначала нужно предотвратить распространение яда. Чем перетянуть? Ах, да, изолента. Достаем и крепко перематываем палец у ладони.

Выдергиваем из земли воткнувшийся рядом нож, вытираем об штаны, приседаем и на левом колене полосуем палец лезвием. Конечно, неплохо бы его прокалить, но пока огонь добудешь, нужно будет уже не надрезать, а отрезать. Выдавливаем кровь, сколько удается, потом тщательно высасываем и выплевываем розоватую слюну.

Оцениваем результаты. Палец распух и побагровел, но жить будет.

Позади дурачок продолжает притопы с прикриками.

Верно, у каждого свое дело.

Обхватываем и режем.

Теперь помимо накапливающейся усталости приходится перебарывать еще и зарождающийся рефлекс. Тянем левую руку к траве, а спиной мозг посылает в мышцы пучок импульсов — отдернуть!

Брайан versus безусловный рефлекс.

Жюри возглавляет сам ак. Павлов.

Обхватываем и режем.

Отдернуть! Шиш тебе с маргарином! Обхватить и резать!

Отдернуть!! Обхватить!!

Отдернуть!!! Резать!!!

Обхватываем и режем. Обхватываем и режем. Обхватываем и режем.

К полудню члены жюри покидают кресла на возвышении и гуськом втягиваются в боковую дверь, как один, плюясь и ругаясь отборным академическим матом — видимо, вслед за патриархом все поголовно ставили на синапсы с коллапсами.

Собрат, проводи почетных гостей! Нам некогда.

Обхватываем и режем. Обхватываем и режем.

Останавливаемся лишь после того, как вырезаем под корень младой куст бузины.

Распрямляемся и оглядываемся.

Нивы сжаты, нищие голы. Нарушение размера: просится "нищи голы". Но разве краткие прилагательные субстантивируются? Или запятая не там? Нивы сжаты, нищи, голы. Нет, интонация другая. Наверное, опять как-то не так запомнилось.

Но в любом случае, дело сделано.

Что и подтверждает навигатор своими колокольчиками.

ЛИЧНОСТЬ

СПОСОБНОСТИ:

4. Воля 3

ЗДОРОВЬЕ:

67 хитов

ОСОБЕННОСТИ:

иммунитет к ядам.

Ситуационный модификатор: 3.

Персональный модификатор: 2.888(8.)

Ситуационное соответствие: 0.962(962)

Похоже, перетяжка на пальце уже ни к чему, мы теперь можем хватать змеюк без последствий, и за хвост, и за морду. Есть у нас такая особенность. Сматываем изоленту и опускаем в нагрудный карман.

Пора возвращаться. Рапортовать о победе и получать заработанные услы. Если они останутся после вычета за поломатый инструмент.

Впавший в транс дурачок все еще длит свои пляски. Змееныш уже совсем сомлел и едва шевелит хвостом.

Подходим и поднимаем вверх. Он обвисает в поднятой руке во всю длину. Роняем на поверхность вросшего рядом в землю валуна. Хлопаем по плечу ратного сотоварища, застывшего с выпученными глазами, и следуем по кромке полегших трав, высматривая брошенную косу.

— Иди тропу тори! — зовем его в путь.

— Бить, бить, бить! — отзывается он истошным криком.

— Будь великодушен, брат, к поверженным.

Но брат не сводит взгляда со свернувшегося в клубок гадюшонка.

Наверное, надо выражаться проще.

— Сам сдохнет, пошли, говорю!

Дурачок неохотно отрывается и направляется к нам, на каждом шагу оглядываясь на недобитую вражину. Вручаем ему черенок и киваем на тропинку, двигай, мол.

Невербальные формы общения более убедительны. Он вскидывает косу на левое плечо и взбирается по склону, в такт шагам бормоча рефрен своей ритуальной плясовой и коротко взмахивая сверху вниз обломком лезвия, зажатым в правой руке уже обратным хватом.

Не порезался бы, дурачина.

— Ух ты! — восклицает плешивый наш работодатель, увидев части косы в двух разных руках. — Минус пять услов. Как поделим?

— По-братски.

— Значит, говорю Харе, чтоб записал на вас ровно по семь услов.

— Двадцать минус пять будет пятнадцать, а семь плюс семь только четырнадцать, — напоминаем мы грамотею основы арифметики.

Плешивый напрягается, но не понимает.

— В смысле?

— В смысле, если ровно, то по семь с половиной.

— Где ж ты видел половину усла? — от души хохочет он. — Это ж надо придумать!

Да мы и целого-то ни разу не лицезрели, но признаваться, наверное, не стоит. Потому просто молчим.

— Ладно, — говорит Плешивый, вытирая слезы, — пусть будет по восемь. Но шутка теперь моя. Договорились?

— Договорились.

Два усла за шутку. Да только ходите следом и записывайте. Через три дня мы у вас вашего мерина вместе с упряжью выкупим. И боевому собрату подарим, не все же ему супротив гадов пешком выходить.

— На что заработанные услы тратить будешь? — обращаемся к нему.

— Он их не тратит, — подмигивает нам сбоку Плешивый, — он их копит.

— На что копит?

Плешивый значительно поджимает губы.

— На меч.

— Ме-еч! — протяжно вторит дурачок, прикрыв глаза, блаженно расплывается лицом и крепко обхватывает обеими немытыми лапами воображаемую рукоять. Щас с плеча рубанет.

Ну как такому молодцу без мерина?

Пока мы гоняли гадов в их родовом логове, на площади перед воротами собрался кое-какой народ.

Привалившись плечом к арке, стоит сурьезный дед в пинжаке на голое тело. Рядом из клеенчатой сумки торчат закрученные горлышки пластиковых бутылок, судя по цвету, с молоком.

Приближаемся любопытства ради.

— Почем?

— А чо есть?

Подумав, вытаскиваем из кармана культурную брошюру.

— Не, — кривит губу дед, — пробки у нас и так имеются. Бабке вон предложи, кульки вертеть.

Он кивает влево от себя, затем добавляет:

— А вот на майку сменял бы.

Брайан поднимает одну бровь.

— А я, значит, с голым пузом ходи?

— Так летом жарко ж.

— А тебе тогда зачем?

— Так на зиму.

— Запасливый ты, дед. Как я погляжу.

— Так не голь же перекатная. Своим домом живу.

В голосе проскальзывает насмешливая интонация.

Брайан прищуривается.

— Поди, и амбар за домом имеется?

— А то!

Вскинув голову, дед уже посматривает свысока.

— Наверное, и по сусекам есть чего поскрести, — задумчиво произносит Брайан. — И по сусалам при желании отыщется за что...

Дед отворачивается и мудро молчит в тряпочку.

Чуть далее у кромки кустов, исполняющих роль забора, на чурбаке пристроилась бабуся с поставленной перед собой корзиной.

Заглядываем. Внутри какая-то черная ягода, но не черемуха и не соответствующая смородина. Покрупнее.

— Черноплодная рябина? — киваем на корзину.

— Нет, милок, черника. Особая ягода. Для острого зрения.

— Она такая крупная?

— У дальних полигонов брала, там и мухоморы чуть ли не по колено.

— А глаза от нее потом не светятся?

— Да что ты, милок, сама постоянно ем, можешь убедиться.

Взгляда она не прячет, смотрит не мигая.

Глаза, действительно, не горят, однако что-то кошачье в них все-таки есть. Не цвет — у нее они карие. Может, форма зрачка, слегка вытянутого по вертикали.

— А где, говоришь, те полигоны?

— Да за подстанцией тропа натоптана.

— А подстанция в какой стороне?

— Я через полк хожу, — кивает она на одноэтажные бараки, проглядывающие справа от нас за деревьями. — Там крапивы поменьше. Но можно и вдоль болотца, через кусты выберешься. Только ежели в самом деле к полигонам пойдешь, смотри поосторожнее, клещи там...

— С кулак? — подсказываем мы.

— Да нет, не больше пальца, но очень прыгучие. Некоторые даже летать выучились. Так и рыщут по лесу. Стаями.

Впечатляющая, должно быть, картина. Если, конечно, нарисована не для того лишь, чтобы отпугнуть от заветного места возможного конкурента.

Черники с дальних полигонов нам определенно не хочется, поэтому отходим, даже не справившись об обменном курсе.

Следующей в торговом ряду сидит на похожем чурбаке крутобокая молодуха, достающая из подле стоящего мешка по одной семечке и выплевывающая шелуху на дальность, скрашивая, видимо, этим упражнением ожидание.

— Семки брать будем? — интересуется она, лениво отвешивая губу.

— Спасибо, не сегодня.

— Тогда просто садись рядом, посоревнуемся.

— Чего соревноваться, и так ясно, что переплюнешь.

— Ты погляди, — восклицает она на всю площадку, — ну никак его не уломаешь! Что, мне еще раздеться и сплясать надо?

Отходим от греха побыстрее.

Далее у кромки кустов стоит конопатый пацан с раскрытой ладонью. В ладошке слипшаяся кучка каких-то круглых косточек.

— Бери, солдат, — говорит он, насупившись, — посадишь в каком укромном месте, через год вишня вырастет.

— Почему в укромном?

— Объедят, очень уж сладкая. Тут такой не встретишь.