— Бог простит… А что Вы предложите взамен?
— Вы… Вы… Вы — МЕССИЯ!!!
На что, хотя и не с первой попытки, сложив из прокуренных сталинских пальцев роскошную фигу и предъявив её сотрапезникам как пистолет, я ответствовал:
— Хуюшки! Я простой «пенс» и никаких «миссий»!
* * *
Дальнейшее припоминаю фрагментально да и, то с большим трудом…
Помню, докопался я до электрофона фирмы «RCA»:
— Да, как же он сцука включается? Где пульт? Чё за сервис, всех заголодоморю, нах…
Власик убежал в администрацию и прибежал с Леонидом Утесовым, которого я с взявшейся откуда-то благородной хрипотцой как у Джигурды, учил перепевать Высоцкого:
— Протопи ты мне баньку, хозяюшка,
Раскалю я себя, распалю,
На полоке, у самого краюшка,
Я сомненья в себе истреблю.
Разомлею я до неприличности,
Ковш холодный — и все позади.
И наколка времен культа личности
Засинеет на левой груди…».
Затем, за нашим столом на котором отплясывал с какой-то девкой «Камаринского» Поскрёбышев, откуда-то появилась Фаина Раневская — бывшая тоже «слегка подшофе».
Кстати вживую она ещё более страшная, чем на фотографиях — я аж трезветь было начал…
Но потом привык.
Мы с ней дуэтом спели:
«Ну что же ты страшная такая?
Ты такая страшная…
Ты не накрашенная страшная
И накрашенная...».
Желая раскрутить её на трах, я предложил пари:
— А давайте, Фаина Георгиевна, забьём что я больше ваших афоризмов знаю, чем Вы сами… Если Вы поиграете — то сделаете мне минет. Знаете, то это такое?
— А как же!
— Войдёте во всемирную историю не только своими остроумными афоризмами, а как женщина сделавшая минет самому(!) Сталину! Моника Левински сгорит от зависти…
— А это кто такая?
— Практикантка отсосавшая у президента США… Как его? Блина Клитора, если не перепутал что-нибудь.
— Шлюха!
— Согласен. Ну, так как насчёт нашего пари?
Та, лукаво на меня посматривая:
— Заманчиво, заманчиво… А если проиграете Вы?
— …??? Эээ… А давайте лучше спорить на раздевание!
— А это ещё как?
— Если проиграете Вы — то разденетесь сами… Если я: то Вам поможет раздеться — сам(!) товарищ Сталин.
С Фаинкой видимо не обломилось, так как в следующем «фрагменте» я подбивал Утёсова поехать «к артисткам», конкретно к Любови Орловой:
— Понимаешь, Лёня: это мечта детства. У меня на неё впервые «встал» — лет в двенадцать, если конечно склероз не внёс свои коррективы.
— Иосиф, на кой тебе эта лезбиянка нужна? К тому же она замужем.
— Вот, как?! Тогда к Серовой — пусть мне тоже, а не только одному Рокоссовскому завидуют17…
Затем помню, я плакался в жилетку Власику:
— Представляешь, Колян: я буду сутки валяться обосцаным и не одна падла не зайдёт проведать — жив ли товарищ Сталин или уже подох давно?
Тот кулакам по столу:
— Не допущу такого, Виссарионыч! Они у меня сами все: не только обосцутся — обосрутся, нах!
И тут вижу склонившуюся надо мной четырёхглазую рожу в шляпе… Кого вы думали?
Берии!
— Сцуко, но без тебя ни одна альтернативка не обходится, Лаврентий Павлович…
И тут как будто выключили свет… Всё!
Game over.
Глава 3. Заговор за товарища Сталина.
Из неопубликованных мемуаров Чадаева Я.Е., Управляющего делами Совнаркома (Совмина) СССР, о кризисе в высшем руководстве СССР после 29.06.1941года:
«…На следующий день я пришел в приемную Сталина. Но Сталин не приехал. У всех было недоумение — что случилось?
На другой день я опять отправился в приемную подписывать бумаги. И Поскребышев мне сказал сразу и определенно:
— Товарища Сталина нет и едва ли будет.
— И вчера его не было?..
— Да, и вчера его не было, — с некоторой иронией произнес Поскребышев…
— Может быть, он выехал на фронт?
— Ну что же ты меня терзаешь! Сказал: нет и не будет…
Я предположил, что Сталин заболел, но спросить не решился.
…Вечером я вновь зашел с бумагами к Поскребышеву — и вновь. Сталин не появился. У меня скопилось много бумаг, и поскольку первым заместителем был Вознесенский, я попросил его подписать. Вознесенский позвонил Молотову, потом долго слушал его и, положив трубку, сказал:
— Молотов просил обождать один день и просит членов Политбюро собраться у него через два часа. Так что пусть эти документы побудут у вас…
Вознесенский поднял трубку вертушки, ждал минуту и сказал:
— Никто на даче не отвечает. Непонятно, видно, что-то случилось с ним в такой тяжелый момент.
И вот он не приехал… Ближайшее окружение было встревожено, если не сказать больше. Мы все тогда знали: проходило немного времени, чтобы тот или иной работник не был к нему приглашен. А теперь телефоны молчат, известно только одно: он на Ближней даче, но никто не решается поехать к нему. В эти дни его уединения у Молотова собрались члены Политбюро и стали решать, как быть? По сообщению обслуживающего персонала дачи, Сталин был жив, здоров. Но отключился от всех, никого не принимает, не подходит к телефонным аппаратам. Члены Политбюро единодушно решили: ехать всем…».
Я сидел у пионерского костра рядом с другими ребятами и девчатами из наших «Иртышских зорь» и, вместе с ними пел под гитару:
«Юный барабанщик,
Юный барабанщик,
Он стучит, как сердце, тук-тук-тук!
Поднимает флаги
Пионерский лагерь —
Юный барабанщик тут как тут.
Дальние дороги,
Близкие тревоги —
Заклубились тучи впереди.
Ты уже не мальчик,
Храбрый барабанщик —
Сверстников на подвиг выводи!
Били — не добили,
Жгли, да не спалили.
Отчего так рано стал ты сед?
По далёким странам,
С верным барабаном,
Мы прошли, оставив добрый след.
Время боевое,
Не ищи покоя,
Взрослый барабанщик — взрослый век.
Поднимай, дружище,
Мир из пепелища,
Выручай планету, человек!»18.
Потом мы пекли в золе потухшего костра картошку, обжигаясь ели её и пели про этот «пионеров идеал19», вводили хоровод вокруг костра, танцевали парами под песни «про любовь»…
Предварительно хлебнув портвейна «Три семёрки» из общей бутылки — для храбрости, я пригласил давно мне нравящуюся девочку по имени Даша и, немного освоившись — как бы случайно щупал «выпуклости» на её груди, каждый раз извиняясь и пунцово краснея ликом. В конце-концов, я до того охамел — что прижав к себе, поцеловал Дашку прямо в губки.
И было мне так хорошо…
* * *
…Пока не приспичило «по-маленькому».
Проснувшись с зверски «трещащей» головой, с пустыней Невада во рту после испытания ядерной бомбы, я смотрел в потолок и долго не мог понять — где я и что со мной…
Вроде ж, я уже умер?
Потом вспомнил: мать твою…
Я ж теперь — товарищ Сталин!
Твою ж, мать…
Вспомнил прошедшую вечеринку и мне захотелось тут же сдохнуть двуряд тотчас — а не ждать ещё целых двенадцать лет с лишним…
Однако желание «отлить» превалировало над желанием умереть и я зашевелился, тотчас обнаружив две вещи: я — «гол как сокол», в самом прямом смысле… рядом с «тушкой» Реципиента находится ещё одно голое тело — принадлежащие по всем признаком молодой женщине.
«Ну значит, поход по артисткам удался, — не мог не подумать с удовлетворением, — есть значит у нас с товарищем Сталиным — ещё порох в пороховницах… Но где же у него туалет?».
Слабо Богу за окном уже светало и только повернув голову вправо (ой, как больно!), я заметил открытую дверь в это столь жизненно важное помещение. Стараясь не скрипеть, я сел на кровати и тотчас обнаружил на полу своё исподнее… Хватаю его и на цыпочках в «присутственные места».
Закрыв за собой дверь, пошарив по стене включил — с непривычки кажущийся тускло-жёлтый свет от ламры накаливания и, на мгновение замерев, иронически хмыкнул.
Санузел у товарища Сталина хоть и был на высоте по качеству отделки и чистоте — но оказался совмещённым, как в однокомнатной «хрущёвке», где я жил в бытность свою простым советским инженером. Хм, гкхм… А вот чего у простого советского инженера (да и не только у него) — априори быть не могло быть в сортире до самого развала СССР: туалетная бумага. Правда, не в виде привычных мне рулонов — а в виде отдельных листочков-салфеток. И что самое удивительное — отечественная. Правда, как и «Московская особая» — выпускающаяся не для всех советских граждан, а исключительно только для…
Для тех самых.
Простые граждане обходились газетами с портретами вождей, возможно для этого их и печатали.
«Отлив» в унитаз, я напился из крана холодной (очень холодной!) воды…
Ой, как хорошо!
…И одел кальсоны на завязочках, чтоб прикрыв чресла. Практически такие же, в каких в армейке щеголял — но только из более качественного материала, разумеется.
Батист, если не ошибаюсь.
Возвращаюсь обратно в постель — ибо от выпитой воды реально «заштормило», но тут меня встречает гневный женский взгляд и знакомый вопрос:
— Иосиф! Как ты мог вчера так надраться?! Как простой деревенский мужик. Я такого от тебя не ожидала!
Изрядно опешив, я мямлю:
— А Вы артистка каких Больших и Малых театров будете, гражданка?
«Артистка» опешила не меньше меня: глаза по полтиннику — как у куклы Барби и ресницами хлопает…
«А ничё себе так бабца, — гляжу на её обнажившиеся «прелести» и облизываюсь, — да кто ж ты такая?».
Мысленно набираю в своём «поисковике»: «женщины Сталина» — читаю и меня бросает в жар…
И не стыдно такое писать?
Вы что? Со свечкой рядом стояли и под одеяло к нему заглядывали?
Сволочи!
Успокоившись, делаю поправку: «тридцатые-сороковые годы»… Ага, вот оно:
«Уже сама по себе дата рождения Вали Истоминой примечательна — на свет она появилась в день революции: 7 ноября 1917 года. В самой же Валентине не было ничего особенного. Симпатичная, но не красавица, на которую будут оборачиваться на улице. Не семи пядей во лбу, но и не дурочка. Обычная деревенская девчонка, которую из всех других выделяла разве что одна черта: неистребимый оптимизм и готовность заливаться смехом по любому поводу. Грустить Валя не любила и всегда предпочитала видеть в жизни только хорошее. Когда девушке исполнилось 18 лет, она перебралась в Москву и устроилась работать на фабрику. Там-то и ее заметил Николай Власик — начальник охраны Сталина. Он же и предложил ей «особенную работу», о которой можно было только мечтать: накрывать стол самому великому кормчему! Валя, конечно же, согласилась.
Говорят, в Зубалове юная Валентина появилась с узелком, в котором лежали тетрадки с конспектами, шерстяная шаль и открытка с портретом Иосифа Виссарионовича. Ничего удивительного в этом не было: Сталин был кумиром миллионов советских девушек. Издалека обожала его и Валя, а, узнав поближе, не изменила своего мнения. Девушка пришлась по душе всем: она была простой, веселой и жизнерадостной.
Вскоре в донесениях охранников начали появляться сообщения: «12 декабря в четыре часа утра Истомина вышла из спальни товарища Сталина и отправилась к себе». Или: «13 декабря Истомина в 5:30 вышла из спальни товарища Сталина и пошла на кухню».
А вот сам Сталин изменился, и в лучшую сторону. Все замечали — вождь повеселел, чаще бывал в хорошем расположении духа, улыбался и шутил. А еще вдруг перешел на хорошее французское белье, хотя раньше вообще не обращал внимания, что за исподнее у него под одеждой: есть — и ладно.
Как человек восточного менталитета, Вождь не любил волевых, сильных женщин. Со своей последней женой Надеждой Аллилуевой он сражался всю жизнь — и довоевался до того, что она покончила с собой. Валя Истомина была совсем другой — мягкой и покладистой. К вождю она относилась с трепетом, считала его великими человеком. Не скандалила, не спорила — чем не тихая гавань?
По свидетельствам личной охраны главы СССР, Валентина Васильевна Истомина всегда отличалась не только приятной внешностью, но и покладистым нравом. Кроме того, она была хорошей поварихой и отличной хозяйкой, содержащей дачу в идеальной чистоте.
Помимо вышеперечисленных качеств, девушка была мудра не по годам. Она умела слушать, но при этом не болтать лишнего. Не удивительно, что всего за пару лет, Истомина стала чуть ли не единственным человеком, кому Сталин по-настоящему доверял. И не только наводить порядок в его жилище и следить за опрятностью одежды, но и заботиться о его здоровье. По словам очевидцев, глава страны практически всегда не доверял врачам, но из рук Валюши безропотно принимал абсолютно любое лекарство.
После войны, когда здоровье Сталина становилось все хуже и хуже — он большую часть своего времени проводил в Кунцево, в компании своей экономки. А в конце сороковых Вождь даже стал брать с собою Валентину в поездки по стране.
Ближе к его кончине, Сталин и Валентина Истомина практически не расставались. В день его гибели Валя была безутешна. Плакали и остальные, но лишь она рухнула на колени возле дивана, уткнулась лицом покойнику в грудь и завыла в голос, как это делают в деревне. Женщина долго не могла остановиться, и никто не посмел увести ее от тела. Обмывать и переодевать Иосифа Виссарионовича доверили именно Истоминой…
…А историки так и продолжают спорить, кем же была Валентина Истомина: обычной кухаркой или действительно Хозяйкой Хозяина20».
— «Артистка Больших и Малых театров…»?
Переспросила сидящая предо мной на кровати обнажённая молодая женщина и, вдруг закатилась в смехе — звонко, так переливчиво… Как мелодия на айфоне.
«Точно — она! Все приметы сходятся: возраст — чуть более двадцати на вид, веселый нрав…».
Внезапно, холодок пробежал от затылка до межягодичного пространства:
«Доверие доверием, но женщины нутром чуют чужого… А вдруг она ляпнет кому, что «Хозяина» подменили?».