Димку трясло от нервного возбуждения и усталости. Руки, мля, трясутся, как у алкаша. Поджилки тоже трясутся. Забыл боец в горячке боя надеть на себя немецкую накидку, теперь стоял в траншее мокрый, как мышь. Правой рукой он опирался на винтовку, а левой пытался стереть с лица пот и дождевую воду. Под ногами хлюпала вода, превратившая дно траншеи в скользкую грязную дорожку. Под Солнцем вода, не впитавшаяся в землю, высохла бы давно, но сейчас тучи не пропускали солнечный свет. Так скоро бойцы в окопах превратятся в комочки грязи. Сразу же стало несколько прохладней, но душно от испарений. Это сколько же времени мы провоевали? Казалось, что бой длился вечность, но, на самом деле воевали чуть меньше двух часов. Это если считать с того момента, когда старшина дал команду на начало стрельбы по разведанным целям. Условились, что как только, заработает "Максимка", то сразу же подключится Кошкин и Димка. Сработало, как по нотам: все три цели уничтожили. А затем начался собственно бой на широком участке фронта. Немцы лезли не только на роту Дубинина, но интенсивная стрельба шла и на флангах. Хорошо хоть, что батальону придали две сорокопятки против танчиков. Артиллеристы геройски сожгли две двойки и разули тройку: вон она стоит раскоряченная. Но герои-артиллеристы и сами полегли на этом поле почти в полном составе. Наши тоже стреляли из своих противотанковых ружей, но особо не преуспели под минами и снарядами фашистов. Один расчёт мы потеряли в полном составе, а второй отправился в тыл на носилках. Немецкая тройка хоть и остановилась, но экипаж не покинул танк, а развернул башню и садил по нашим позициям из пушки и пулемёта. Попробуй голову подними из траншеи. Страшно! Вот тогда Димка здорово напрыгался, бегая от одной стрелковой ячейки до другой. Молодцы бойцы — хорошо оборудовали позиции ячейками и хорошо их замаскировали. Стрелял игрок в своём фирменном стиле: сначала с помощью карты высматривал цель, только потом высовывался и стрелял. Бил разрывными пулями, считая, что так правильнее. А чего жалеть эти особые патроны? Лучше потратить на врагов, а то в любую секунду прилетит снаряд и хана. Снаряды, как назло, летели очень даже точно. Они разносили в клочья позиции бойцов, убивали и ранили людей. Димка на системной карте всё чаще замечал, как исчезают зелёные метки наших воинов, превращаясь в серые или жёлтые точки. Это означало, что боец или убит или ранен. Красные точки противника тоже убывали, но атакующих немцев что-то многовато для остатков батальона Егорова.
Когда Димка, шныряя по траншее, приблизился метров на десять к Феде Кошкину, то очередной немецкий снаряд разорвался, чуть ли не в метре от позиции пулемётчика. Пулемёт замолк.
Повернув голову вправо, Димка заметил, что взрывом накрыло весь пулемётный расчёт. Скорее всего, прилетел фугасный снаряд. В пыли и дыму от взрыва, как видел стрелок, люди валялись изломанными манекенами. Хана — подумал Димка, но всё равно ринулся посмотреть, что с бойцами. С Кошкиным и Нефёдовым дела обстояли очень плохо. Они умирали от ран. Кошкин находился в беспамятстве, а Нефёдов ещё стонал, несмотря на разбитую челюсть, вдавленный нос и выбитый глаз. Вид у Нефёдова ужасный: весь в крови и грязи. Боец, как раз перед взрывом, достал из мешка очередной диск к пулемёту и тащил его первому номеру. Тут взрыв. Тяжёлый диск швырнуло бойцу в лицо, и вот результат. Бросив взгляд на Кошкина, Димка прочитал сообщение Системы: "Осколок в районе сердца. Контузия. Смерть наступит через две с половиной минуты". О состоянии Нефёдова Система тоже кратко поведала: "Сломана челюсть. Сломаны кости носа. Выбит глаз. Нарушение дыхания. Смерть наступит через 15 минут".
Димка, совершенно не задумываясь, полез в карман за своей аптечкой. У Кошкина считай два поражения, поэтому парень достал единственную серую таблетку номер два. Эта химия, как он знал, заточена на восстановление органов. Игрок освободил таблетку от бумажной обёртки и, без всякой брезгливости всунул её в окровавленный рот Кошкина. Он надеялся, что вещество во рту пострадавшего бойца как-нибудь да рассосётся и начнёт действовать. А что прикажете делать? С Нефёдовым ещё хуже. Вместо морды у мужика месиво из кожи, костей, крови и грязи. В изуродованный рот Нефёдова Димка поместил серую таблетку номер три, чтобы системная химия восстановила три повреждённых органов человека. Нос, челюсть и глаз у человека — это органы, или нет? Вот и посмотрим вашу хвалёную химию! Такая уж она волшебная!? Система не подвела. Её зелья действительно оказались с феноменально волшебными свойствами. Всё без обмана. Технологии Высших слоёв реальности. Уже на первых же секундах Димка мог увидеть, что восстановительный процесс пошёл, но ему некогда наблюдать над процессом восстановления организмов бойцов, ему сражаться надо. Желательно, конечно, медицину почитать, поучиться. А то Димка в этом деле темноват, несмотря на то, что предки его медики.
Димка осмотрел пулемёт, потом откопал мешок с дисками. С оружием, на первый взгляд, всё нормально, только запылилось. Наскоро протерев железяку, стрелок вставил новый диск и прикинул, куда надо стрелять. Вот это вещь — не надо затвором водить туда-сюда, только на спусковой крючок нажимай. Теперь Димка прыгал по ячейкам с пулемётом. Он не менял свой фирменный стиль стрельбы: это обычному человеку надо сначала всмотреться в цель, оценить обстановку, а потом стрелять. У Димки огромное преимущество. Игрок ситуацию наблюдает на системной карте, поэтому пускал короткие, но губительные для противника очереди, туда, где противник подставлялся. Таким образом, он расстрелял два диска, а потом Федя Кошкин, отнял у него пулемёт, промычав, что дальше он сам. Вид у Феди ужасен: весь в крови, гимнастёрка порвана в клочья, взгляд сумасшедшего человека. Почти зомби из фильма ужасов. Такому разве откажешь? Пришлось Димке опять брать в руки свою верную немецкую винтовочку, к которой он уже прикипел всей душой. Винтовочка тоже отвечала взаимностью. Казалось, что в его руках она оживала и сама выискивала цель. После каждого выстрела винтовка радостно хмыкала и вроде как говорила: "Ну, что, командир? Всё я правильно делаю?" Димка после каждого успешного выстрела гладил винтовку по стволу и прикладу. Винтовке это жутко нравилось. Характер у этого оружия как у ласковой кошки, которая позволяет себя гладить, но может и коготки показать.
— Я же лучше, чем пулемёт? — после очередного меткого выстрела сказала винтовка.
— Ты самая лучшая! — заверил верную боевую подругу Димка, а то она что-то заревновала хозяина к пулемёту. — Буду теперь тебя звать Раей, как мою верную подружку из того мира.
Винтовка польщено заурчала, а Димка подумал, что точно начал сходить с ума, раз уже с винтовками разговаривает. Не осталась и Система без соответствующих комментариев: "Вы присвоили оружию Kar98k имя. С этого момента оно становится системным с уровнем, соответствующим уровню стрелка. Открывается ветка развития оружия. Открывается дополнительный особый инвентарь для хранения "Раи", деталей апгрейда и ста патронов. На вашем уровне иное огнестрельное оружие сделать системным нельзя".
Вот это плюшка прилетела от Системы. Целая плюха. Конечно, лучше бы сделать системным оружием пулемёт или автоматическую винтовку, а ещё лучше танк или линкор. Но и так замечательно. Через тысячу уровней эта винтовка, наверное, в бластер превратится. Осталось всего-то 997 уровней. Но, то потом когда-нибудь случится, если случится. Сейчас надо думать о том, как умудриться продержаться двое с половиной суток, и при этом не "обнулиться". Прежде всего, надо найти старшину и сообщить ему неприятную новость, что в траншеях бывшей второй роты сейчас скопилось 122 немецких рыла, и напротив нас ещё сидят в своих траншеях тридцать три гаврика. И это не считая того, что у немцев дальше от фронта стоит куча войск. С нашей стороны тоже войска имеются, причём их довольно много, но наши чего-то выжидают. Эх, знать бы хорошо историю Великой Отечественной войны. Хотя, что это знание особо даст, если Димка сидит не в Москве в Генеральном штабе, а в грязной траншее на самом переднем крае и не может далеко удалятся от старшины Дубинина. Вместо подачи умных советов Сталину, надо советовать старшине, может, тогда дольше продержимся. Советовать надо умно, да где ж ума-то взять? Хотя, вот эти самые рубежи под Воронежем, где красноармейцы бьются с гитлеровцами, станут рубежом, через который Гитлер так и не пройдёт. Он ещё на юге продвинется к Волге, завоюет пол Кавказа, но здесь он потеряет сотни тысяч своих солдат и солдат своих союзников убитыми, ранеными и пленными, но дальше Воронежа ходу вермахту нет.
Летний ливень вроде закончился, однако, всё небо отгородилось от людей свинцовыми тучами, так что дождь мог начаться ночью заново в любой момент. Надо идти искать старшину. То, что старшина жив, Димка знал достоверно: вон, как его метка мечется по карте, а рядом со старшиной командир Егоров. Только метка у командира не зелёная, а зелёно-жёлтая. И у ефрейтора Цака метка зелёно-жёлтая. Надо, решил игрок, оставшееся лечебное зелье раздать тем раненым бойцами и командирам, кто не отправился в тыл. Таковых Димка насчитал несколько человек. Командование полка не спешило отводить разгромленный батальон в тыл, оно только направило из резерва в траншеи третьей роты, как наблюдал Димка по карте, более-менее свежую роту, состоящую из почти ста бойцов с командиром в звании капитана. Ну, хоть что-то. Немцы тоже на месте не сидели, а маневрировали свежими силами. Это значит, что с утра опять начнётся рубилово. В таких боях Красная Армия проведёт ещё почти год, пока окончательно не вымотает противника.
Глава третья.
Вот такая у нас у мужественных и героических стрелков судьба — вздохнул Димка — воюй и воюй, стреляй да стреляй. Однако, надо идти и помогать раненым бойцам. Первым из раненых, отказавшихся отправляться в тыл, но кому требовалось помочь, оказался ефрейтор Цак. Димка даже не глядел на карту, чтобы определить его местонахождение, а шёл на живописные вопли ефрейтора, от которых краснело даже небо. Тот так выражался, что парень заслушался многоэтажными конструкциями, которыми Цак поливал Гитлера, всю его банду и ближайших родственников фюрера. Когда Димка добрался до места, где пожилой санинструктор из полка работал над ранением ефрейтора, тот уже дошёл до бабушек и дедушек Гитлера, обвиняя их в противоестественных связях со всеми грязными животными, иначе, откуда тогда мог на свет появиться такой выблядок, как Адольф Алоизович. Логично.
Осколком или пулей Цаку прилетело во время боя по правому уху, отчего от уха мало что осталось. И это здорово разозлило ефрейтора. Когда шёл бой, он молчал, а вот после...уже после боя, нервы ефрейтора сдали и он матерился, как пьяный сапожник в пивной, встретившийся с пьяным конюхом. Мойшины матюки и проклятия надо записать для истории, ведь такими проклятиями не клеймили даже расхитителей своих гробниц египетские фараоны: ефрейтор насылал на гитлеровских вояк столь витиеватые проклятия, что Тутанхамон умер бы от зависти.
Дедушка санинструктор спокойно промывал и обрабатывал какой-то фигнёй рану на голове ефрейтора, а крепкий боец Семёнов из первой роты, жёстко фиксировал руки Цака, так как тот норовил своими грязными пальцами залезть в рану. Старый медик видел на своем веку трагедии и похлеще, чем оторванное ухо. Анестезии никакой не предусматривалось, а в качестве обеззараживающего средства вынужденно выступал медицинский спирт. Естественно, спирт в рану не лился — им медик обрабатывал кожу вокруг раны, но боль от этого никуда не девалась. Цак дёргался от боли, но Семёнов держал его верхние конечности крепко. Димке боец Семёнов нравился: спокойный, обстоятельный и молчаливый дядька, для которого война вроде привычной тяжёлой работы в колхозе. Этот боец казался двужильным: всё время обустраивал стрелковые ячейки и отменно ухаживал за своим оружием. Вот на таких молчаливых бойцах и держалась армия. Цак же молчал только в бою, а сейчас цветисто выражался. В его речи не только союзы и местоимения, но даже знаки препинания приняли нецензурный вид:
— Чтоб египетский ишак с Гитлером намертво совокупился! — темпераментно всем присутствующим сообщал ефрейтор. При этом вид у бойца был ещё тот — весь залит кровью и измазан в траншейной грязюке. Сколько там того уха, но кровищи оно дало обильно. — Ой, мля, как больно! Сесть, не встать! Хуйня из под коня этот шлимазл Гитлер, изумруды ему в почки! Я его рот через наоборот, а мамку его говномешалкой в зад и в ухо граблями. Вай, моё ухо! Чтоб Гитлера ишак копытом в зад и по самые бакенбарды. Клал я с прибором на его усатую морду через требуху и налево. Чтоб он кюисс де гренуй всю жизнь жрал, да ослиной мочой запивал.
— Эх, рябина кудрявая, вэйзмир, мать твою... братцы, — жаловался ефрейтор. — Что скажет мине моя Симочка, когда я весь вернусь с такой войны? Знаете, как кошерно она умеет заплетать мульки? Она сразу спросит: "Мойша, ты куда дел своё ухо? Куда теперь я буду в тебя говорить умные слова?" Сима моя, братцы, лучше всех знает, как мине жить в нашем субстрате культуры. Ей не скажешь: "Не учите мине жить", но я был бы дико ей благодарен, если бы Сима свои знания сделала сакральными для миня. Ой, братцы, держите миня семеро, иначе я за сибя не отвечаю: азохен вей, я сейчас начну материться на весь Воронежский фронт. И чего я тогда Симе скажу? Что эта падла и перхоть лобковая Гитлер мине ухо отгрыз? Факом ему в ухо и грязный памперс на голову — самое цимес.
— Что такое фак и памперс? — заинтересовался санинструктор, но не прекратил бинтовать раненому голову. Постепенно ефрейтор становился похож на древнюю мумию, только живую и матерящуюся.
— Точно не знаю, но это совсем непотребное дело, — признался ефрейтор. — Это так наш молодой боец Димка на немцев ругался.
— Ну, вот! — полюбовался санинструктор на свою работу. — Подлатали тебя, теперь так и ходи, товарищ ефрейтор. Как новый скоро воевать станешь, но не сразу. И руки мой перед едой. Народный комиссариат здравоохранения фигни не посоветует.
Видавший виды санинструктор знал, что бойцы с такими ранами, как у Цака только злее к врагу становятся. Сейчас этого ефрейтора, вооружённого одной малой сапёрной лопатой, можно смело пускать сражаться с танком. И ещё неизвестно, кто кого победит.
Санинструктор с Семёновым отправились помогать другим раненым, а Димка остался наедине со страдающим Цаком, морда которого приняла цвет государственного флага, обёрнутого в белый бинт. Ефрейтор страдал, но уже потихоньку начинал привыкать жить без одного уха, а именно, грустно, плохо и несчастливо. Парня ефрейтор заметил, как заметил и то, что правый ефрейторский сапог вдруг стал "просить его накормить". Это совсем расстроило Мойшу.
— Вы мине теперь ещё и за сапог ответите, — зашипев от очередного прилива боли, погрозил Мойша кулаком в сторону немецких позиций. — Толстое дышло вам в вонючее гузно через семь портянок.
— На обезболивающую таблетку, — протянул Димка ефрейтору серую таблетку номер один. Будем считать, что ухо — это нужный орган. Как же другу Мойше жить без уха? Ухо ефрейтору непременно нужно. Иначе куда ему Сима будет говорить умные слова. А Сима у Мойшы не такая и дура. Нет, конечно же, она натуральная дура, но не такая уж. С логикой у Мойши относительно Симы выходило плохо: она у него одновременно считалась и дурой и умной. Новый вид женщин — умные дуры, или дурные умницы.
