Они пересекли границу по канатной дороге, катясь на одной из пустых бадей, возвращавшихся в леса. Это было быстрее, чем идти пешком, даже если для этого требовалось взобраться на шаткую платформу и рассчитать время их входа в движущийся контейнер. Сбоку была дверь, что облегчало задачу. С высоты, прижимая шляпу к голове, чтобы защититься от ветра, Кильон увидел, что промежуточный пост также помогает перемещать бадьи. За комплексом упряжки лошадей приводили в движение огромное колесо, которое, в свою очередь, было соединено с канатной дорогой.
— Я должен, по крайней мере, осмотреть тебя на предмет зональной болезни, прежде чем мы попытаемся пересечь границу, — сказал Кильон, когда бадья подпрыгивала на ходу.
— С нами все будет в порядке. На другой стороне становится легче. Если ты смог пережить Паробург, ты справишься.
— Там работают машины?
— В основном. Но их не так уж много, а те, что существуют, как правило, попадают не в те руки. Ты еще не в полной безопасности.
Это был его третий переход с тех пор, как он покинул Неоновые Выси, и, возможно, самый легкий. Впервые сдвиг произошел в противоположном направлении, приблизив его к условиям, к которым он привык. Хотя по-прежнему существовала необходимость следить за ними обоими на предмет зональной болезни, он чувствовал, как его тело испускает колоссальный вздох субклеточного облегчения. Это было так, как если бы они взобрались на высокую гору, вдохнули опасно разреженный воздух и теперь снова спускались. Кровь радостно запела в его жилах.
— Я даже не знаю, где мы сейчас находимся, — сказал он, улыбаясь глубине собственного невежества. — Как называется это место, как далеко оно простирается, кто им управляет.
— Особо сказать нечего, Резака. Здесь есть только зоны. Большинство из них тянутся на сотни лиг. Некоторые идут еще дальше. Та, в которой находится Проклятие ... Ладно, пока не обращай на это внимания. Здесь нет ни правительства, ни пограничной комиссии. Если подумать, это не очень-то похоже на закон и порядок. Здесь есть несколько поселков, таких, как Пристань фортуны, которые зарабатывают на жизнь рубкой и экспортом древесины и живицы в Богоскреб, и есть несколько караванов, которые живут за счет торговли. Впрочем, это примерно все, на что способна цивилизация. Мы чертовски уверены, что не включаем "мальчиков-черепов".
— Кто такие "мальчики-черепа"?
— Если удача будет на нашей стороне, ты этого не узнаешь.
Бадья, подпрыгивая, поплыла к торговому посту по другую сторону границы. Он был похож на тот, который они оставили позади, только немного более деревенский и обветшалый. Мирока распахнула дверь, когда бадья приблизилась к платформе, и они сошли — Мирока схватила Кильона за рукав, когда он чуть не потерял равновесие и не перевалился через низкие перила.
— Под этим костюмом у тебя кожа да кости, — сказала она, медленно отпуская его.
Они взяли напрокат новых лошадей и скакали остаток дня, направляясь на запад от Копья. Заходящее солнце дарило бледный медовый свет, но не давало ничего такого, что Кильон счел бы достойным назвать теплом. Он поудобнее закутался в пальто и поглубже натянул шляпу на голову. Его руки, сжимавшие поводья, онемели.
Он погрузился во что-то похожее на сон, убаюканный движением, когда Мирока остановила свою лошадь. Лошадь Кильона остановилась прежде, чем он успел натянуть поводья. Она понюхала сухую, холодную землю и разочарованно фыркнула, как будто до этого момента ожидала увидеть пышущий зеленью луг. Легкий ветерок шевелил грязь вокруг копыт животных.
Должно быть, они проделали долгий путь. В какой-то момент трасса отошла от линии канатной дороги, проложив свой собственный извилистый путь через равнину. Они миновали случайную деревушку, редкую рощицу или небольшой перелесок, но леса были все еще далеко. За последние пару лиг местность немного поднялась и теперь шла вниз, усеянная камнями и валунами. Пройдя несколько сотен спанов дальше по их следу, они наткнулись на более широкую тропу, на которой были признаки интенсивного и частого движения. Ее мелово-желтую поверхность испещрили колеи от фургонов. Но сейчас по ней никто не двигался.
— Это то самое место, — сказала Мирока с внезапной решимостью. — Наступит утро, и они придут за тобой. Следующая остановка — Пристань фортуны.
— Предполагая, что Фрэй успел сообщить об этом.
— Он нас не подведет. Как бы то ни было, мы что-нибудь придумаем. — Она остановилась, соскочила с седла и приземлилась с глухим стуком. — Мы разобьем лагерь здесь. Это не будет верхом роскоши, но ты справишься. — Она принялась распаковывать седельные сумки. — Если кто-нибудь или что-нибудь появится, держись вне поля зрения.
Кильон кивнул и — менее элегантно — слез со своей лошади и начал вынимать из сумок то, что им было нужно на ночь. Лошадь фыркнула и попыталась уйти, но он схватил ее за уздечку и резко дернул, как, по его наблюдениям, делала Мирока. Та уже высмотрела укромное местечко в тени валуна размером с дом, спрятанное подальше от легкой видимости кого бы то ни было на перевале или на более широкой дороге.
Они расстелили одеяла, соорудили подушки из седельных сумок, готовясь ко сну под звездами. Было бы холодно, даже с теплыми одеялами, но Кильон сказал себе, что ему придется смириться с этим только на одну ночь.
— Теперь ты можешь поспать, если хочешь, — сказала Мирока таким тоном, словно это было последнее, что она имела в виду. — Или можешь попробовать свой рацион. Если только не возражаешь есть его холодным. Нельзя рисковать, разведя огонь.
Кильон понял. Темнеющий воздух был совершенно прозрачен. Венера уже ярко сияла на западном небосклоне, а холодное око Марса зловеще сияло на востоке. Вскоре должна была взойти одна из двух половинок Луны, но до тех пор Млечный Путь был вполне виден, бесчисленные звезды описывали перламутровую полосу свечения по небесному своду. Это был великолепный вечер для созерцания звезд, но не для уверток. Даже если бы они скрыли пламя, столб дыма был бы виден издалека, и у него были бы все шансы привлечь нежелательное внимание.
— Как ты себя чувствуешь?
— Прекрасно, Резака. Беспокойся о себе. — Мирока была рядом со своей лошадью, снимала с нее уздечку и надевала кожаный недоуздок, который позволял ей питаться той скудной добычей, которую она могла найти. Она позволила веревке волочиться по земле, ни к чему не привязанной. Лошадь восприняла бы это как сигнал не отходить слишком далеко.
У Мироки, похоже, не было аппетита, поэтому Кильон сам принялся за еду, не заботясь о том, что она не была ни теплой, ни особенно свежей. Пока он ел, дневной свет еще больше померк. Время от времени над головой пролетала летучая мышь или ночная птица, и иногда он слышал любопытное сопение какого-нибудь мелкого млекопитающего, рыскавшего в темноте в поисках пищи. Несомненно, там водились дикие твари, которые могли причинить им реальный вред, но Мирока казалась беззаботной, и поэтому он воспринял это как признак того, что ему самому не нужно слишком беспокоиться. В любом случае лошади честно предупредили бы их о любых хищниках.
О сне по-прежнему не могло быть и речи, и он обошел по периметру их маленький лагерь, пока не добрался до подъема, который поднял его на полдюжины спанов выше.
— Не уходи далеко, — сказала Мирока, повысив голос ровно настолько, насколько это было необходимо.
— Я просто хочу посмотреть, как далеко мы продвинулись, — ответил Кильон.
С тех пор как они ушли, он едва взглянул на Копье, предпочитая сосредоточиться на тяготах предстоящего путешествия и не вспоминать о том ничтожно малом прогрессе, которого они достигли. Однако теперь, чувствуя, что первая фаза его исхода близится к концу, он почувствовал, что готов взглянуть правде в глаза. Утром он был бы с друзьями или, по крайней мере, с людьми, которые приютили бы его и оценили его таланты.
Они прошли не более пятнадцати лиг от основания Копья, которое само по себе имело пятнадцать лиг в поперечнике в самом широком месте. От своего основания оно устремлялось в небо, плавно сужаясь по мере подъема, пока в пятидесяти лигах над землей не становилось шириной не более трети лиги. Но оно продолжало подниматься выше этой точки, никогда не сужаясь более чем на треть лиги, тонкая, как перышко, черная колонна, проталкивающаяся за завесу самой атмосферы, в непроходимый вакуум космоса. Если бы все это было темным, оно все равно выделялось бы на фоне сгущающегося пурпура восточного неба. Большая часть его, однако, была великолепно освещена свидетельствами обитания.
Мерцали городские огни. Кильон проследил путь от основания, стараясь идентифицировать зоны и их внутренние районы по мысленной карте, которую он носил с собой, помня, что с этой новой точки зрения было бы легко неверно оценить знакомые масштабы и высоты. Ему показалось, что он видит полосу, которая была Неоновыми Высями, начинающуюся в пяти или шести лигах от основания и поднимающуюся вверх, пока неоновое сияние не встретилось с более яркими, но холодными огнями Серкит-Сити. Под Неоновыми Высями виднелось гораздо более слабое, похожее на тлеющие угли свечение Паробурга, а под ним Конетаун почти терялся во тьме, его огни и факелы были едва различимы на таком расстоянии. Спиральная структура внешней оболочки Копья — постоянно извивающийся уступ, который поднимался непрерывным уклоном по часовой стрелке от основания до самой вершины, за пределы самого воздуха, — была различима лишь периодически, там, где она была очерчена линией зданий или слабой восходящей нитью электрического кабельного поезда. Очень немногие здания были достаточно высокими, чтобы дотянуться с одного уровня уступа до другого.
Полка была самой широкой у основания и сужалась в ширину в гармонии с собственной сужающейся формой Копья. Даже если смотреть с такого скромного расстояния, городские кварталы казались не более чем слоем света, фосфоресцирующей мазней на поднимающейся винтовой конструкции. Казалось невозможным, что люди могли жить и работать в этих возвышающихся сообществах и не подвергаться постоянным нападкам со стороны мысли о том, что они находятся в головокружительном количестве лиг от земли, балансируя на грани забвения. Но это было просто не то, что ощущалось, когда находишься там, наверху, в Неоновых Высях или Паробурге, или даже в сверкающих плазменным светом окрестностях Серкит-Сити. Ибо, даже уменьшившись в ширину, выступ оставался более чем достаточно широким, чтобы выдержать густонаселенную сеть улиц, а поскольку край обычно был скрыт от посторонних глаз по крайней мере одним рядом зданий, не требовалось большого усилия воли, чтобы выбросить его из головы. Правда, всегда была стена, которая поддерживала полку на следующем витке вокруг Копья, но по большей части это был либо темный утес, нависающий над улицами и домами, либо просто скрытый за баррикадой из более высоких сооружений, пересекаемых лифтами и фуникулерами. Это тоже можно было игнорировать большую часть времени, как и уровни Копья, парящие намного выше.
Трясина, этот узел неразберихи, где зоны стремились к состоянию невообразимой, неустранимой компактности, находилась где-то на уровне точки обзора Кильона, внутри потрясающего основания Копья. Он представлял себе это как кипящий, бурлящий узел. Зоны расходились лучами от этого фокуса, становясь больше и тектоморфно стабильнее с увеличением расстояния, но их сущностная природа — независимо от того, поддерживали ли они высокую или низкую степень технологической изощренности — была, насколько кто-либо мог установить, определена в соответствии с совершенно случайными факторами. И все же, если бы случайность была единственным фактором, высшие и низшие общества должны были бы смешаться вместе, независимо от их вертикального расположения. Не было никаких причин, по которым ангелы должны были претендовать на высокие уровни Небес, или почему лошади должны были быть основной формой движущей силы вблизи основания. Но в нынешнем порядке вещей было нечто большее, чем просто случайность. Это было ясно по глубоким темным пятнам в освещении Копья — местам, где ничто не жило и не двигалось. Пятна были на всех уровнях, вплоть до Небесных.
Зоны определяли основные технологические ограничения, но сама по себе возможность работы определенной технологии в данной зоне не обязательно подразумевала, что там могут жить люди. Такая зона, как Конетаун, где нельзя было заставить работать практически ничего сложного, могла существовать только рядом с основанием, где имелся готовый набор основных удобств. Воздух, вода и тепло — все было под рукой, и ничего не требовалось перекачивать или транспортировать с помощью чего-либо, кроме простейших машин, а также существовала возможность торговли товарами и ресурсами с отдаленными сообществами, такими как небольшие деревушки, мимо которых они уже проезжали.
Точно так же, хотя ангелы и другие постчеловеческие сущности были способны выжить в зонах, расположенных дальше от Небесных уровней, они получали при этом мало преимуществ и, что более уместно, предпочитали не дышать одним воздухом с низшими "дочеловеческими" смертными. Они жили высоко, потому что никто другой не мог этого сделать, наслаждаясь возможностью полета в этих тихих потоках, где небо в зените было темно-синим, а теплый воздух, поднимающийся с нижних уровней Копья, создавал идеальные условия для скольжения. Теперь Кильон мог их видеть: крошечные пятнышки, вращающиеся вокруг сужающейся колонны, светящиеся, как угли вокруг костра.
Он снова подумал об ангеле, который спустился с тех далеких высот и разбился об один из выступов Неоновых Высей, и о том, как предсмертное послание ангела привело его в это пустынное место.
Кильон не знал, как долго он смотрел на Копье, когда к нему бочком подошла Мирока. Он не слышал ее приближения; на самом деле он совершенно не замечал никаких звуков или движений поблизости. Он слегка вздрогнул, собираясь с духом.
— Тоска по дому — это сука, — заметила Мирока.
— Думаешь, я уже скучаю по дому?
— Не нужно думать, Резака. Вижу это по твоему лицу. Ты говоришь себе, что, может быть, все было не так плохо, как ты думал. Может быть, тебе следовало остаться.
Ее тон задел его. — На то, чтобы остаться, шансов никогда не было. Я точно знал, во что ввязываюсь.
— И все равно у тебя комок в горле и слезы на глазах.
— Если ты так говоришь. — Он отвернулся, злясь на себя за то, что позволил ей добраться до него. — Ты такой знаток тоски по дому, Мирока. Но ты бы никогда не призналась, что чувствуешь то же самое, не так ли?
— Заткнись, — сказала она.
— С удовольствием. Но советую не начинать разговор, если у тебя нет какого-то смутного намерения его продолжить.
— Я сказала, заткнись. Что-то приближается.
Он понизил голос. — Что-то?
— По главной тропе. — Она кивнула в темноту. — Иди приведи свою лошадь. Приведи ее обратно в лагерь. Не шуми при этом вообще.
Лошадь, отягощенная своей веревкой, ушла недалеко. Она безропотно пошла обратно. Мирока вынырнула из мрака со своей собственной лошадью, ее бледная шкура казалась призрачной в вечернем свете. Только тогда Кильон услышал что-то, что могло быть грохотом копыт и колес, воем двигателя, улюлюканьем и воплями, разносившимися в ночном воздухе.
