Полет ч.2

Элизабет удрученно оглядывалась по сторонам. Мы с ней были вдвоем, Гиббс, Марти и Коттон сидели в соседней клетке.

— Ничего, Лиз, — попыталась я ободрить её, — бывали в переделках и похуже. Ничего. Выберемся.

— Эй, вы!

Я оглянулась. У решетки стоял один из негров, с ведром и кружкой в руках. Дал по кружке воды мне и Элизабет, потом остальным.

— Эй, а побольше слабо выдать? — крикнула я, но негр удалился, даже не оглянувшись.

— Никакого сервиса в этом отеле! — с досадой произнесла я. Теперь, когда жажда поутихла, во мне с новой силой вспыхнуло стремление к свободе. Я повернулась к Элизабет, чтобы начать обсуждать с ней варианты побега...и нахмурилась. Девушка сидела на полу клетки, прислонившись головой к решетке, и смотрела на меня испуганными глазами.

— Лиз, что такое? Тебе плохо?

— Голова кружится, — прошептала Элизабет, — кружится всё...

Я шагнула к ней и вдруг покачнулась. Ноги стали как ватные, черные точки замельтешили перед глазами. Я медленно опустилась на колени.

— Вода...они подмешали нам что-то в воду...борись, Лиз...не сдавайся...

И успела только увидеть, как пол двигается прямо мне в лицо...но приземления уже не почувствовала.

Очнулась я оттого, что мне на лицо упал свет. Первым побуждением было встать, к тому же, я явно отлежала левую ногу — она совершенно не чувствовалась. Но, наученная горьким опытом, я на всякий случай вначале посмотрела сквозь ресницы.

Вокруг царила кромешная тьма. Свет исходил из фонаря, который держал кто-то, стоящий возле клетки.

— Так ты гарантируешь? — произнес грубый низкий голос.

— Я его знаю, врать не станет, — произнес тот человек, который держал фонарь. Я узнала метиса-перекупщика, — вернее, станет, но сейчас ему это невыгодно. Да вы и сами убедитесь.

— Тут сложно что-то сказать. Хорошо, я возьму их.

— Это именно то, что вам нужно, сэр. Я знаю, вы любите таких...чем больше сопротивляется, тем лучше, верно?

— Не твоего ума дело! — отрезал обладатель низкого голоса, — у меня, между прочим, дочь их лет!

Свет фонаря затрепетал.

— Да я не имел ввиду ничего худого, сэр, я...

— Ладно, не юли. Ты меня знаешь. Пойдем, рассчитаемся, а завтра я их заберу. Хотел бы я знать, где она взяла такое платье...

Голоса начали удаляться. Свет ещё раз скользнул по моему лицу и пропал.

— Пираты дали, не иначе, сэр!

— Где, говоришь, подобрали их?

— Сам бы хотел знать, сэр, но это народ такой — рот на замке держат...

— Любой замок можно открыть...и особым мастером для этого быть не надо...

Мужчины вошли в дом. Я привстала и, ухватившись обеими руками за решетку, прижалась к ней лицом. Глубоко вдохнула ночной воздух. Меня ещё мутило, я чувствовала противную слабость во всем теле. И очень хотелось плакать.

Звезды сверкали в небе, крупные, яркие, точно бриллианты...

Джек, где бы ты ни был...если ты сейчас смотришь на звезды, знай, что я смотрю на те же звёзды. Я верю, что мы свидимся снова. Судьбе никогда не разлучить нас.

Я всё смотрела вверх, а где-то далеко внизу, бесшумно скользя по темной воде, покидала гавань "Черная Жемчужина".

XXXXI.

"— Значит, его участь не лучше нашей?

— Хуже!"

Мистер Гиббс, Уильям Тернер, ПКМ-2

Спала я долго и не помнила снов. Но под конец, когда сознание уже возвращалось, один сон всё-таки запал мне в память. Так всегда бывает — ночные сны улетучиваются, как дым, а под утро, если научиться балансировать на грани сна и бодрствования, то можно даже немного управлять сновидениями. Иногда мне случалось проснуться и заснуть снова, пожелав, чтобы прерванный сон продолжился — и так и получалось.

Вообще порой мне кажется, что во снах есть свои строгие законы, хотя я никому не взялась бы доказывать это весьма голословное утверждение. А ещё мне кажется, что некоторые сны способны влиять на реальность...

— Некоторые сны способны влиять на реальность.

Я резко обернулась. Клубящаяся мгла и больше ничего. Но, по законам сна, я знала, с кем я говорю.

— Джек?

Долгая пауза, словно говоривший раздумывал, Джек Воробей он или нет.

— Тебе трудно вспомнить собственное имя?

— Иногда да.

Полумрак рассеялся. Пустынный пляж, лазурные волны лениво разбиваются о берег. Я с улыбкой повернулась к своему собеседнику.

— Это твой любимый анту...ой!

Удивление было не лишено основания, потому что рядом со мной сидел совсем не Джек. Вернее...так Джек бы выглядел, если бы родился в моем веке. Белая рубашка, джинсы, обрезанные до колен...широкополая шляпа и...очки! Вот этого Джеку точно не требовалось, у него всегда было прекрасное зрение. Вот только почки подкачали...но если это не Джек, значит...значит...

— Джонни?

— Ну наконец-то догадалась! — фыркнул мой импозантный собеседник, откидываясь назад и опираясь локтями о песок. Рукава рубашки задрались, обнажив тонкие загорелые руки.

— Что ты здесь делаешь?

— Я купил этот остров, он мой, — усмехнулся Джонни, сверкнув золотыми коронками. Это была усмешка Джека.

Я недоверчиво уставилась на него.

— Хорошо, тогда — что я здесь делаю?

— Наверное, ищешь Джека? — предположил Джонни, — последнее время все хотят видеть только его.

— Но ведь он — это ты!

— Ты так думаешь?

— А что, разве нет? Разве ты сам не хотел бы быть Джеком?

— Хотел бы. Но я — не он.

Джонни вздохнул и начал шарить по карманам. Наконец выудил сигареты и зажигалку, закурил.

— Ты себя уморишь, если будешь столько курить, — пробормотала я.

Джонни поморщился.

— Ты говоришь точь-в-точь как Ванесса.

— Она, наверное, боится тебя потерять, — грустно произнесла я, — как и все мы. Мы не хотим видеть Джека Воробья...Икабода Крейна...дон Жуана де Марко и Вилли Вонку...и понимать, что они здесь...а ты нас покинул.

— Они с успехом меня заменят, уверяю тебя! — Джонни затянулся и изящным движением стряхнул пепел на песок. Ветер дунул и погнал серые комочки по пляжу.

— А твоим детям они тоже тебя заменят?

— Ты драматизируешь, — Джонни с улыбкой коснулся моей руки, — не тревожься. Моя удача при мне!

Я сжала его пальцы, унизанные кольцами, совсем как у Джека. Совсем как у Джека...

— Что всё это значит, Джонни? Зачем я здесь?

— Наверное, чтобы получить ответ — вот он, — Джонни картинно сорвал с себя шляпу. Ветер растрепал его длинные волосы, бросил пряди в лицо, — Джек Воробей — это не я. Но мы с ним связаны. Я связан почти со всеми.

— Со всеми? О чем ты?

Джонни выпустил мою руку и легким движением поднялся на ноги. Отбросил сигарету.

— Я никогда не играл своих персонажей — я жил. Они — часть меня. Тебе просто удалось оказаться рядом с одним из них.

— Но что же мне теперь делать?

— Беречь его! — улыбнулся Джонни, — думаю, ты уже поняла, что его смерть, скорее всего, будет фатальной и для меня. Как и гибель любого моего персонажа в тех мирах, где они обрели реальное воплощение. Я хожу по лезвию ножа, Ксю Варлок. И мне это нравится!

Он засмеялся и пошел прочь от меня по пляжу — стройный, худенький и какой-то удивительно юный. Одинокий человек, любимый всем миром...

— Но ведь нас разлучили, Джонни! — крикнула я, — как мне найти его, скажи, я знаю, что ты можешь мне помочь!

Джонни махнул рукой.

— Всё очень просто! Сама догадаешься!

— Джонни! Подожди, подожди, пожалуйста!

Я вскочила на ноги, бросилась вслед за удаляющейся фигурой, но внезапно потеряла под ногами опору. Идиллический карибский пейзаж растворялся, терял свои очертания. Ещё секунда — и я, отчаянно вскрикнув, провалилась в вязкую пустоту...

— Ксю! Тише, тише, это я!

Я открыла глаза. Сердце бешено стучало в груди. Надо мной склонилось встревоженное лицо Элизабет.

— Тебе приснился кошмар, успокойся!

Я понемногу приходила в себя. Дернулась встать, но руки и ноги были связаны.

Мы с Лиз лежали на соломе в какой-то телеге — её нещадно трясло по раздолбанной дороге. На облучке сидел старый мулат, который бросил на нас с Лиз быстрый взгляд, когда услышал голоса и снова перенес внимание на свою лошадь.

Города и в помине не было, над дорогой нависали ветви деревьев. Лучи восходящего солнца пробивалось сквозь густую листву, скользили по нашим лицам. Тело ужасно затекло от долгого лежания в одной позе и я, стиснув зубы, делала судорожные попытки принять сидячее положение.

Элизабет помогла мне.

— Ты...— я откашлялась, язык высох от жажды и был жесткий, как терка, — давно проснулась, Лиз?

— Минут двадцать назад. Зачем нам дали то питье, как думаешь?

— Чтобы не дергались, — буркнула я и рассказала Элизабет о подслушанном ночном разговоре.

— Но кто этот человек? Который выкупил нас?

— Не знаю, было темно, я его не рассмотрела. Но, по-моему, он уже в возрасте и, будем надеяться, что прикупил нас не с целью пополнить свой гарем, — я поморщилась, — потому что он обломается. Во всяком случае, в отношении меня.

— И меня тоже! — храбро произнесла Элизабет.

Я с нежностью посмотрела на неё.

— Давай не будем нарываться раньше времени, Лиззи, хорошо? Попритворяемся немного слабыми и беззащитными девушками — такими, какими и должны быть все нормальные девушки, — я улыбнулась, лишив окончание этой тирады всей её серьёзности.

— Все "нормальные" девушки — жалкие домашние курицы, — угрюмо пробормотала Лиз, безуспешно пытаясь распутать толстую веревку, стягивавшую её запястья.

Я невольно засмеялась.

— Ну, в таком случае мы с тобой — дикие курицы. Наводящие ужас на всю округу.

Элизабет удивленно посмотрела на меня.

— Как ты можешь шутить? Нас продали в рабство, какой-то неизвестный ублюдок купил нас, возможно, чтобы...а ты веселишься!

— Не знаю, наверное, Джек меня испортил, — усмехнулась я, — стараюсь поддержать тебя перед лицом испытаний.

— Спасибо! — неожиданно произнесла Лиз, и в глазах её всколыхнулся страх. Теперь было видно, что ей действительно всего восемнадцать и ни годом больше.

Я дружески толкнула её плечом и уверенно произнесла:

— Держись поближе к Варлоку — дольше проживешь!

Однако, успокоив Лиз, я совершенно не успокоила себя. Потому что никакой уверенности в себе я не чувствовала. Совсем никакой.

Три часа в телеге, влекомой низкорослой, но крепкой лошадью, совершенно измотали меня. И вот, когда жара вошла в полную силу, мы наконец прибыли на место.

Перед нами раскинулось что-то вроде неширокой равнины, явно рукотворного происхождения. Джунгли наступали на неё со всех сторон и повсюду были видны следы отчаянной борьбы с этим наступлением — срубленный кустарник, поваленные деревья. Посреди этой равнины стоял дом, большой, аж в два этажа — таких домов я не видела даже в городе. Он был сложен из толстенных древесных стволов, а рядом было ещё несколько пристроек, вероятно, для скота и прочего. Немного в стороне стояло два ряда низких длинных строений, напоминающих конюшни или хлев.

Крыши у всех построек были крыты листовым железом, что говорило о немалой зажиточности владельца. А на крышах я с изумлением увидела нечто светло-желтое, сильно смахивающее на булки*.

— Что это такое? — спросила я у нашего возницы, но он остался глух к моим словам — впрочем, как и на протяжении всей дороги. Телега покатилась по узкой дороге между двух полей, вся земля на которых была устлана пальмовыми листьями**.

Что удивительно — нигде не было видно ни одного человека. Дом казался покинутым. Кругом царила гробовая тишина, как в могиле, даже птицы не пели. Лишь стук копыт нашей лошади, да поскрипывание несмазанных колес нарушало это зловещее безмолвие. Палящий зной изливался на землю, небо словно выцвело от жары и стало почти белым.

Мне было так плохо, что я уже готова была на всё, лишь бы с меня сняли проклятые веревки и дали напиться. От голода, жары и усталости темнело в глазах. Возница заехал вместе с телегой прямо под какой-то навес, затем всё так же молча спрыгнул на землю и исчез в лабиринте служб.

— Эй! — крикнула слабым голосом Элизабет, — эй, подожди! А как же мы?

Но слуга даже не обернулся.

— Некоторые сны...способны влиять на реальность, — прошептала я.

— Ксю, ты бредишь? — испуганно произнесла Элизабет.

— Нет...просто я думаю, что здесь...в этом месте...мы получим ответы на некоторые вопросы.

Ответы мы действительно получили, но они лишь стали основой для следующих вопросов.

Через пару часов плантация ожила. Но ожила странно. Мы слышали шаги, службы и пристройки наполнились людьми, но не было слышно ни одного голоса, ни песни, ни фразы — ничего. Даже не знаю, что страшнее — пустой дом или дом с привидениями, а это выглядело именно как последний вариант.

Потом нас всё-таки освободили от пут. Под навес зашла высокая мулатка, уже в возрасте, но всё ещё поразительно красивая и перерезала веревки. Мы с Лиз медленно, точно дряхлые старухи, вылезли из телеги — руки и ноги плохо нас слушались. Мулатка знаком велела следовать за ней.

Ни в этот день, ни в последующие мы не увидели человека, который забрал нас от перекупщика. Очевидно, это была его плантация, здесь выращивали табак — это мне объяснила Элизабет, когда мы освоились настолько, что смогли ходить вокруг дома. Низкие длинные строения были предназначены для просушки собранного табака. Но сейчас он ещё не взошел, поэтому каждый день слуги поливали поле, чтобы не дать посевам погибнуть от жары. Нас тоже отрядили на эту работу, и очень скоро я поняла, что глубоко ошибалась, считая себя закаленной трехмесячными испытаниями на море и на суше. Воду приходилось таскать из протекавшей поблизости речушки — десятки, сотни ведер, каждый день, чтобы напитать землю. Все слуги, и мужчины и женщины — а было их на плантации не меньше пятнадцати человек — занимались, казалось, только этим. Кроме того, приходилось поливать внушительных размеров огород, где рос картофель, фасоль и маниока. Нас с Лиз нарядили в нечто вроде коротеньких маечек и в длинные юбки, доходящие почти до щиколоток — так одевались здесь все женщины. Спасая голову от солнца, я повязала кушак Джека на манер платка — выглядело это, наверное, довольно забавно.

Работа была дьявольски тяжелая, а кормили впроголодь — каждый получал лишь кусок хлеба из маниоки, да горсть фасоли. Спать приходилось под звездами, и мы зарывались в солому, потому что с наступлением ночи комары просто не давали покоя. Элизабет, не привыкшая к такому тяжелому труду, уже через несколько дней начала слабеть. Я тоже старалась поднимать ведро очень осторожно, помня о своих злополучных почках. К счастью, сами ведра были сделаны из больших пальмовых листьев и весили немного, но тяжело было зачерпывать воду в реке и поднимать — к тому же, на отмелях водились кайманы.

Мы всё таскали, таскали — казалось, этому не будет конца.

Самое ужасное, наверное, было то, что все слуги то ли действительно были немыми, то ли страх перед чем-то заставлял их держать язык за зубами — но за все время, проведенное на плантации, я не слышала, чтобы кто-то из них промолвил хоть слово. Они объяснялись жестами — в том числе и с нами — но нам так и не удалось узнать причину, по которой все эти люди обрекли себя на вечную немоту. И это было так страшно, что мы готовы были бежать отсюда, куда глаза глядят.