Квинт Лициний, кн 1. v.2015

В радостном нетерпении я переминался около спуска в подвальное помещение, где в школьном гардеробе переодевалась Тома. С третьего этажа доносится: "Не прожить нам в мире этом без потерь", мимо торопливо проскакивают опаздывающие к началу дискотеки. Слышно, как на площадке второго этажа их встречает директорский патруль: Тыблоко с завучем бдят, чтобы не пронесли спиртное или не пришли выпившими.

Почувствовав движение за спиной, обернулся и от неожиданности приоткрыл рот — Тома поднималась из гардеробной на достаточно высоких каблуках. Иду навстречу и внимательно оглядываю ее снизу вверх. Да, теперь напротив моих глаз, если смотреть прямо, уже не кончик чуть вздернутого носика, а нижняя губа. Попытался представить нас со стороны, и меня передернуло от унижения.

— Тома... — простонал я, — что ты наделала... Специально?

— Что именно? — вздернула она правую бровь.

— Туфли на каблуке... Неужели сложно было подумать о том, что я сейчас и так ниже тебя ростом?!

Как назло, на последней фразе опять даю петуха.

Тома промолчала, насупившись. Радостно почирикивая, мимо проскочила стайка спешащих наверх девчонок. С интересом рассмотрели нас, некоторые продолжали нагло оборачиваться, даже пройдя мимо, а затем все вместе неприятно захихикали, обсуждая. Я покраснел от стыда и распирающей меня злости.

— Тома! — громко прошипел я. — Ну включи ты голову! Представь, как будет сейчас выглядеть наша пара!

— Пара? А с чего ты вдруг решил, что у нас будет пара? — с убийственным спокойствием спросила она и, обойдя опешившего меня, быстро зацокала по ступенькам.

Я замер, парализованный последними словами. Ситуация перевернулась настолько стремительно, что сознание не успевает за происходящим, и я лишь беспомощно провожаю удаляющуюся Тому взглядом, торопливо перебирая в уме варианты ответа и не находя ни одного спасительного.

Ушла. Прислушиваюсь к равномерному поцокиванию по кафельной плитке. Вот она на площадке третьего этажа — и все. Звучание каблучков стало глуше — в коридорах паркет — и затем совсем исчезает за дверью актового зала. Сверху, словно в насмешку, полилось, отражаясь от стен: "Червону руту не шукай вечорами..." Бреду в темный конец коридора, встаю у окна и, обхватив себя руками, начинаю покачиваться с пятки на носок и обратно, пытаясь успокоиться. Контуженые мысли по пьяным траекториям отползают от эпицентра; поверх них, чавкая острыми копытами, носятся огненные зебры злости и обиды.

Все, свободен, можно идти домой?

— Ты мне не снишься, я тебе тоже, — начинаю вполголоса мрачно подпевать новой мелодии, выстукивая ритм подушечками пальцев по подоконнику. Хорошо, что меня парализовало. А мог бы и рвануть... Зажмуриваюсь, представив последствия. Вот... Что-то светлое в ситуации уже нашел. Давай мыслить позитивно. Ничего непоправимого, обычная размолвка.

Решившись, побрел на звук. На площадке второго этажа Тыблоко просветила, как рентгеном, взглядом и, не найдя ничего подозрительно похожего на выпирающую из-под одежды бутылку, пропустила наверх. Покрутившись на пятачке у входа в актовый зал, понял, что еще не готов к встрече с прекрасным, и направился в место не столь отдаленное, чтобы попить воды и привести в порядок расстроенные чувства.

В туалете кто-то умудрился выкрутить лампочку, и я озадаченно замер на пороге, вглядываясь в копошение неясных теней в темноте.

— Спокойно, ребята, это Дюха, — сказал кто-то негромко и скомандовал мне: — Проходи, не торчи там на проходе.

Я закрыл дверь, сделал пару шагов внутрь и остановился, присматриваясь. В углу кучковались несколько темных фигур, чуть дальше, у приоткрытого окна, кто-то быстрыми затяжками курил на улицу.

— Ха, пацаны, бухаем? — догадался я.

— Тихо ты! — сердито одернули меня. По голосу узнал Димона из десятого "Б".

Зрение тем временем адаптировалось, и я смог разглядеть детали действа. В центре группы старшеклассников — Антоха Веселов. Комсорг школы, любимец учителей, спортсмен и кандидат на золотую медаль, пытался вырвать зубами пластиковую пробку из тугого бутылочного горлышка, остальные тихо шипели советы.

— Тони, боюсь даже представить, как вы проносили бутылку в школу, — вырвалось у меня. К счастью, моего юмора никто не понял.

— Где, где... Учись, молодой, пронесли заранее, в портфеле, и спрятали в надежном месте.

— А надежное место — это?..

— Это вот тут. — Димон горделиво похлопал по высоко висящему сливному бачку.

— Ловко, — оценил я. — И температура как раз нормальная получается.

Тут пробка не выдержала напора молодости, и группа поддержки негромко зашумела, выражая бурное одобрение.

— Стакан, — командует Антон.

— Здесь! — В центр группы просунулась граненая посуда.

Раздалось деликатное позвякивание и побулькивание.

— Давайте по кругу... Три раза по сорок грамм.

— Даже по сорок два...

— Пит, считай лучше — сорок один и шесть в периоде.

Димон взял на себя бремя лидерства, и в полутьму полетел звучный всхлип.

— Ох и кислятина... Что это?

— "Рислинг"...

— Дай я... Ой, да...

— Кхе... сахарку бы добавить...

— Раствор холодный, долго бы растворялось...

— Заесть бы чем...

— Да, Сэм, надо было "Фетяску" брать...

— Дюха, хочешь попробовать?

— А давайте. — Я решительно взял почти опустевший стакан и осторожно допил. Брр... Действительно очень кислое вино. — Нет, ребята, это надо с закуской. Взять курочку горячего копчения и неторопливо, по глоточку... А так, на бегу — нельзя. Точнее, можно, но только от большой безысходности. У вас она большая?

— Дык больше ничего нет, — расстроенно протянул Антон. — Будем мучиться.

Дверь за его спиной рывком распахнулась, и на пороге возник грозный абрис Тыблока. Позади маячила завуч.

— Так... — раздраженно процедила директриса. — Выходи по одному.

Ребята на мгновение замерли, как зайцы в свете фар, и начали обреченно шевелиться.

"Пара секунд, пока у нее зрение адаптируется, есть", — мелькает в голове.

Выдергиваю из руки оцепеневшего Антона бутылку, руку за спину, плавный приставной шаг за угол... Привстав на носочки, аккуратно, чтобы не звякнуть, вешаю стакан на барашек вентиля и затем, легко подпрыгнув, плашмя возвращаю емкость с вином в лоно сливного бачка. Тихий "бульк" был перекрыт злобным ревом Тыблока:

— Лампочку сейчас же вкрутить! Как выкручивали, так и вкручивайте!!!

Высоченный, под метр девяносто, Ломов садится на корточки, ему на шею взбирается легкий верткий Сэм. Секунда — и вот он уже крутит лампочку под потолком. Безжалостный свет заливает туалет, заставляя всех сощуриться.

— Построиться вдоль стены! Светлана Афанасьевна, проследите.

Директриса врывается в опустевший туалет и быстро осматривает его понизу, затем выглядывает в окно и изучает двор. Шеренга замерла не дыша.

— Так... — Тыблоко вразвалочку выходит из туалета и подводит итог налета: — Курили!

Парни с облегчением выдохнули, вдохнули и начали переглядываться.

— Соколов, — остановилась директриса передо мной, — а ты что тут делал?

— Вы не поверите, Татьяна Анатольевна, — проникновенно говорю, — писал...

— Курил? — буравит меня взглядом.

— Не курю. Вообще, — отвечаю со спокойным достоинством.

Еще секунду она пристально изучает меня, потом разрешающе махает рукой:

— Иди.

Делаю несколько шагов и притормаживаю за спиной завуча.

— Кто еще не курил? — спрашивает Тыблоко.

Ребята тоскливо вздыхают и молча переминаются.

— Что, все курили? — не поверила директриса.

— Ну это вы зря, ребята, — вмешиваюсь я. — Очень вредная привычка. Меня папа в анатомичку водил...

Делаю микропаузу. Тыблоко, уже обернувшаяся, чтобы послать меня подальше, заинтересованно прислушалась. Возвращаюсь на пару шажков назад и продолжаю:

— У обычного человека легкие мягко-розовой окраски, приятного цвета. А у курильщика в легкие как будто вдули угольную пыль, цвет даже не черный, а антрацитовый. Представляете, как тяжело сквозь угольную пыль кислород качать?

— Вот! — воодушевленно восклицает Тыблоко, задрав палец к небу. — Слушайте, обалдуи!

— Да, Татьяна Анатольевна, скажите им, что лучше пить, чем курить!

— Верно! — Директриса рубит воздух рукой и, вздрогнув, замирает.

Вижу, как толстый загривок наливается краснотой, и она начинает медленно переступать, разворачиваясь ко мне с грацией основного калибра линкора. Торопливо пячусь, уж больно она бегемота в ярости напоминает, пусть даже карликового, затем разворачиваюсь и срываюсь с места.

— С-с-с-соколов!.. — несется рев вослед, но я уже за поворотом, далеко от места экзекуции, мчусь как ветер по полутемному коридору, лицо раздирает довольная ухмылка.

Забегаю на лестничную площадку и замираю, с досадой прислушиваясь к задорно летящему "Sunny" в исполнении "Бони М". Неожиданная жалость к себе стискивает горло... А ведь у меня на этот вечер были совсем другие планы. Облокотившись на перила, с печалью смотрю на исчезающий в темноте пролет. Голова пустая, ни одной идеи, как выправить ситуацию. В зале тем временем стартовало заводное "Hafanana" Африка Симона. Задумчиво покусываю губы: надо что-то решать, пока идут быстрые танцы.

Блин, ну что за непруха! Ну что ей стоило подумать и взять другие туфли! Обида всколыхнулась с новой силой, и я начал решительно спускаться к гардеробу. Успел дойти до следующего пролета, и тут меня пронзила неожиданная мысль, да так, что от досады сначала со всего маху шлепнул ладонью по стене, а потом еще немного постучался о холодную твердь лбом.

Идиот! Нет, ну точно идиот! Сейчас у средней горожанки на выбор два бюстгальтера — белый и черный. С чего я вообще решил, что у восьмиклассницы есть выбор туфель?!

С облегчением улыбаясь, я прохаживался взад-вперед по площадке. Ну да, виноват, не сообразил сразу, зря наехал. Надо извиняться. Теперь — легко и с удовольствием. Уф... Хорошо-то как.

Наконец решаюсь и, перепрыгивая через ступеньки, взлетаю на третий этаж. Под обольщающие интонации "Баккары" захожу в зал и оглядываюсь.

В приглушенной полутьме вдоль стены боязливо жмутся мальчишки, отчаянно пытаясь придать себе вид поуверенней. Получается не очень. У окон, сбившись в кружки, щебечут девчата, время от времени прошивая быстрой очередью взгляда шеренгу ростовых мишеней напротив. Небольшое число храбрецов, вызывая у остальных восхищение пополам с плохо скрываемой завистью, топчутся в центре зала: парни довольно неуклюже, девчонки, напротив, вполне себе грациозно. Пластика у них в крови, понятное дело. Паштет дергается рядом с Иркой — ну хоть у него все в порядке. Хм... Тома тоже танцует, вполоборота ко мне. Меня остро укололо недовольство: я там страдаю, понимаешь, а она веселится.

Ладно, сам виноват. Прислушиваюсь к песне — вроде бы последний куплет — и направляюсь к цели, чувствуя, как ко мне прикипели десятки заинтересованных взоров. Щеки начинают гореть, сердце бешено колотится где-то в горле. Яся, заметив мое продвижение, наклоняется и что-то коротко шепчет Томе на ушко. Звучат последние ноты, и мы встречаемся глазами. Делаю два последних шага и, приподняв руки, говорю самые важные слова:

— Я был неправ, извини.

Кружимся в медляке под хрипловато-чувственный голос Джо Дассена. Вокруг танцуют "по-пионерски": у девушек руки вздернуты, как у богомола, локти надежно разделяют обоих, а ладони на плечах фиксируют партнера на приемлемой дистанции. Впрочем, есть и исключения: некоторые пары слиплись между собой так, что хочется смущенно отвести взор, дабы не мешать людям заниматься важным для обоих делом. Я же по привычке встал в позицию с откинутой вбок одной рукой и второй ладонью на талии партнерши, и теперь мы собираем недоуменные взгляды соседних пар.

— Кстати, я нашел решение своей проблемы. — Чуть запрокинув голову, безуспешно пытаюсь добиться того, чтобы наши глаза были на одной линии. — Обещаю вырасти к осени. Буду выше тебя... если без каблуков.

Легко такое говорить, помня, как за лето перед девятым классом рванул на двенадцать сантиметров.

— Не выше, а длиннее, — усмехнулась Тома.

— Томочка, у нас экзамен по геометрии в этом году, а ты до сих пор не запомнила, что если в высоту — то выше. Длиннее — это если мы оба ляжем.

— Никуда мы ложиться не будем. — Щеки девушки слегка потемнели. Подумав, добавила спокойнее: — И все равно длиннее!

— Ладно, согласен. Готов перейти на неевклидову геометрию. Первый пункт аксиоматики — я буду длиннее тебя по всем осям. Видишь, как легко договориться со мной по наиболее важным для тебя вопросам?

Медленный танец, к моему огромному сожалению, быстро закончился, и грянула энергичная "Санта Эсмеральда". Девчонки, собравшись в кружок, подпевали веселым хором. Я смело затесался в их ряды и старался наработать прихваченное умение. Хип-хоп и поппинг я признал слишком революционными и отложил на будущее, а вот встраивание элементов шаффла в полотно школьной дискотеки мне показалось вполне уместным. Даже с учетом моей неловкости что-то начинает уже получаться — невесомо скольжу над полом лунатической походкой, ощущая себя в перекрестье заинтересованных взоров.

— Что-то ты здорово разошелся, Дюш, — задорно бросает Женька в лихом развороте.

— Легко на сердце от песни веселой, — парирую я, подмигнув.

И правда легко. Очень.

Глава 6

Понедельник 28 марта 1977 года, вечер

Москва, Старая площадь

Хозяин этого кабинета настолько скромен, что во внутреннем телефонном справочнике ЦК КПСС он — единственный, чья фамилия не печатается. Простая строчка "зав. сектором органов КГБ" в разделе отдела административных органов ЦК КПСС — и все. А вот власть у него — колоссальная. Именно он принимает окончательное решение о кадровых назначениях в Конторе, визируя или не визируя, такое тоже случалось, решения Андропова. Сюда, в этот кабинет, руководители управлений и служб КГБ обязаны дублировать все важные сообщения и особенно сигналы, чтобы партия могла уверенно контролировать покорность органов.

И не важно, что председатель КГБ входит в Политбюро и неоднократно проверен на преданность и партии, и Генеральному секретарю. Не важно, что он обложен замами, Цвигуном и Циневым, преданными лично Брежневу. В системе есть еще один важный противовес, который бдит, выслеживая малейшие признаки бонапартизма и нелояльности.

За полчаса до конца рабочего дня в этом кабинете раздался звонок секретарши:

— Николай Ефимович, к вам офицер фельдсвязи.

— Пусть заходит, — бросил он в трубку и привычно убрал документы в папку.

Тяжелая дубовая дверь приоткрылась, и на пороге возник знакомый подполковник с оливковой сумкой-баулом в левой руке.

— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант, — четко откозырял он.

— Проходи давай. Что там у тебя в "Феде" для меня?

— Пакет из шестерки ОТУ, — доложил, сдержанно улыбнувшись, фельдъегерь и достал из "вечной" сумки светло-зеленый конверт.

Николай Ефимович неторопливо проверил целостность, прочел квитанцию, хмыкнув на метке "срочно", поставил время и расписался.