Библиотека делилась на множество залов — над каждым висела табличка, изображающая принадлежность собранной литературы к какому-либо научному направлению. Остановившись перед высокой дверью с изображением стилизованного тамплиерского креста и подписью "историческое и местного землеописания собрание", я чуть приоткрыл её, заглядывая внутрь.
Зал оказался очень вместительным, дальние стеллажи терялись в полумраке. Человеческие библиотеки всегда вызывали у меня двоякое чувство — было в них и что-то величественное сквозящее памятью прошедших веков и совершенно непрактичное, хрупкое. Наши старые библиотеки выглядели как минералогические коллекции в металлических многоконтурных оплётках и хранили куда большие объёмы знаний.
Сразу за дверью шли три ряда низеньких столиков с вытертыми столешницами и продавленными банкетками. Занятую книгами часть зала отделял от читальни длинный узкий стол-кафедра, за которым сидел с сонным донельзя и рассеянным видом пожилой тощий мужчина с пушистыми баками. На цепочке у него висело пенсне, и стёклышко линзы тускло отблёскивало светом зажжённого ещё газового рожка. Моего прихода он не заметил, клюя носом над большущей книгой учёта.
Я тихонько прошёл, оглядываясь по сторонам, к кафедре. Кирпичные стены оштукатурили уже давно, и кое-где под потолком, на полукруглых сводах, висели целые клубки паутины. Многолетней, пыльной, тяжёлой... Высохшие намертво чернила испещрили пол причудливыми кляксами, обрывки бумаги, завалившись между паркетин, так и белели там, словно забытые в спешке под полом сокровища. Где-то тихо мурчал кот, прикормленный для охраны книг от мышей. Впрочем, на глаза показываться он не спешил.
Почувствовав моё приближение, библиотекарь сонно поднял выцветшие, некогда карие, близорукие и поэтому слегка растерянные глаза. Видимо, память на лица у него сохранилась неплохая — он тут же выгнул бровь, словно молчаливо вопрошая, кто же я такой, и чего мне здесь понадобилось. Вытащив неспешно из кармана визитную карточку, я положил её на выцветшее на сгибах тёмно-зелёное сукно, закрывающее кафедру. Пожевав губами и, не торопясь, нацепив пенсне на нос, библиотекарь ознакомился с её содержанием. Увиденное его удовлетворило. Или, может быть, Легрой уже негласно дал добро на моё посещение университетской библиотеки?
— Чем могу служить? — поглядев на меня лягушачьим медитативным взглядом, он начал в ожидании ответа протирать пенсне в черепаховой оправе.
Положив портфель на ближайший столик, я вытащил листы со списками интересующих книг. Список дополнился вопросом о том, нет ли какой информации о церкви Святого Патрика, что расположена неподалёку от площади Золотой Пыли. Видимо, обстоятельность в выборе литературы подняла мой вес в его глазах. Взяв листок и попросив обождать, библиотекарь, словно мышь в свои отнорки, юркнул в лабиринт стеллажей.
Я подхватил портфель и присел за столик у окна — по случаю раннего утра здесь оказались только мы вдвоём. Можно чуть расслабиться — сонным студентам глаза в случае чего отвести сумею.
Пока старичок ходил в лабиринтах, выискивая книги, пухлые, пахнущие мышами и пылью папки и отдельные разрозненные листы, я разложил письменные принадлежности и даже полюбовался открывающимся из окна видом. Сквозь узкое и высокое окно готического стиля в тяжёлом свинцовом переплёте просматривалась, как в разбитой луже, площадь перед музеем, располагающимся в самом центре холма.
Его множество раз перестраивали и реставрировали по вкусам и желаниям муниципалитета, а в прошлом по желаниям его собственников, и был он скорее украшением всего ансамбля старого города, нежели историческим памятником. Где-то рядом с ним, невидимые с этой точки обзора, грустно журчали фонтаны. Когда дождь закончится, наверняка в перенасыщенном влагой воздухе можно будет увидеть множество радуг — больших и маленьких. Даа... согласно поверьям людей, в том месте, где радуга уходит в землю, есть шанс найти клад. Клад там и в самом деле есть — только вот ни один чистокровный человек не сумеет им воспользоваться. Радуга сводит на себя силу прошедшего дождя и ветра, летящего над облаками, как росу на кончике листка, и выливает её на землю — раньше вокруг таких мест плясали младшие из наших родов. Круги на воде, круги на полянах, круги облаков...
Послышалось за спиной чуть хрипловатое, как в старых мехах аккордеона, сипение. Шарканье сбитых каблуков о пол известило о возвращении библиотечного обитателя. Он принёс одну стопку, задумчиво оглядел её из-под кустистых бровей, и пошёл за следующей порцией знаний. Не дожидаясь, пока он вернётся и примется переписывать запрошенные документы, я аккуратно проглядел набранную литературу — что-то можно будет и вовсе не открывать, а что-то предстоит проштудировать по мере сил внимательно.
Вернувшись, библиотекарь сперва долго и многозначительно поглядывал в мою сторону и напоминал о бережном отношении к старинным документам. Переписав всё запрошенное, выдал внушительную стопку. Обложившись книгами и прочей многомудрой и возвышенной бумагой, я с умным видом открыл тетрадь и погрузился в дебри старинных оборотов и завуалированных под метафорами описаний.
Я поставил перед собою сразу несколько целей — сперва узнать то, что тревожит — как говориться, довериться интуиции. Проглядеть, всё, что касается церкви, что она такое, и что в ней может быть сокрыто подозрительного. Огонь, стёрший из истории библиотеку почтенного собирателя местной, и именно местной литературы, имеет, скорее всего, некую связь со странным взрывом в церкви. Тот же непонятный характер обугливания и отсутствие по-человечески объяснимых причин для происшедшего.
После этого нужно поглядеть, не осталось ли ещё где архивов — ведь упоминал же Легрой, что тут всё переворошили во время смуты, и перенесли. Но куда? И есть ли вероятность это найти? Скорее всего, где-то в крепости — город сотни раз уже с той поры менялся, дома перестраивались, лес горел, а вот крепостные стены и башни как стояли, так и стоят. И... просто проглядеть, что тут есть непосредственно относящееся к материалам о Волшебном Дворе — деятельность некоего эксцентричного виконта тоже должна поддерживаться. А потом надо ещё, на всякий случай, заглянуть в библиотечный зал естественных наук — освежить немного память.
Я разложил всё на три папки — в первой дела, касающиеся упоминаний о переносе документов, во второй история церкви и связанных с нею наиболее ярких происшествий, и третья — легенды, сказки и странные истории, связанные с волшебством и с теми, кто им занимается.
Одиноко скрипел пером что-то подписывающий в своих книгах учёта библиотекарь, глухо бумкнула упавшая с полок книга... Тишина, сонно убаюкивающая, шорох переворачиваемых страниц и мерный шёпот августовского грибного дождя — мелкого, состоящего из столь малых капелек, что из них можно ткать серебристо-серые плащи для спящих под корнями в непогоду дерриков. Тряхнув головой и протерев предательски слипающиеся глаза, я вновь погрузился в косые, зачастую вовсе без особых приёмов нечитаемые рукописные строки.
Через два часа со слышимым скрипом банкетки я потянулся, закинув руки за голову и сдерживая довольный вдох. Библиотека и в самом деле подвергалась вандальскому разграблению в 1590-х годах. Несколько монахов захватили часть церковных документов — естественно, что им ещё могло прийти в голову, как не хватать бесполезные с точки зрения любого другого человека бумаги. Правда, довольно дорогие хотя бы из-за переплётов. Монахи в любом случае могли спрятать их только в двух местах — в городе, куда ещё предстояло выбираться через бурлящие фанатиками и отрепьем улицы, да ещё и найти дом, который бы не сожгли — а сожжённых домов тогда было предостаточно. Да и маловероятно, что крепость казалась им менее надёжной, нежели простой городской дом.
А лес... в лесу можно пережидать некоторое время свару, но оставить документы там негде — качественный схрон строить долго и сложно. К тому же их выследили бы — мало верится, что братия оказалась способна выжить в лесу без всего, да ещё и что-то строить. Воспользоваться же старинными, проклятыми ещё их противниками, языческими богами, капищами для них было равносильно смертельному оскорблению. Логически рассуждая, только где-то в крепости. А в крепости, по словам Легроя, тайных ходов не нашли. Монахи, скорее всего, были людьми — следовательно, нашими ходами воспользоваться вряд ли могли... Хотя, кто их, монахов просветлённых, знает — вдруг да наткнулись, пусть и случайно. Страх перед неизведанным всё же меньше страха перед чем-то непосредственно потрясающим у тебя перед носом копьём, а перед животом кинжалом.
Беда в том, что я из осторожности в прошлый свой визит не рисковал крутиться рядом с крепостью — Алая Невеста непредсказуема и опасна. Башня. Какая-то из старых — но это потом, подробнее... Главное — они где-то в башне. Но... может быть, я и тут всё необходимое найду? Жаль, конечно, что всё у Патрика Фарра погорело — а вот сюда, возможно, сунуться не осмелились. Алая Невеста крепко своё владение стережёт — фанатики, пусть их, но даже если я слишком тут развернусь, тем более что-то решу спалить — от меня останется только воспоминание. В безумии нет понятной нам логики.
Встав, чтобы выглянуть в окно, я с радостью увидел, что тучи медленно, но неотвратимо редеют — возможно, часа через два, к обеду, просветлеет, и проглянет солнце. Нужно проветриться — заглянуть куда-нибудь, перекусить, послушать, что студенты болтают.
Возвратясь за стол, я отодвинул просмотренную стопку на край, подальше, чтоб не мешала. Сам приступил ко второй — связанной с церковью, столь неожиданно пробудившейся в вихре пламени. Что примечательно, изнутри. И, что ещё более примечательно, как я услышал из болтовни завсегдатаев "Золотого Уса", почти одновременно с началом убийств.
Перебрав несколько туристически-поверхностных брошюр, я наткнулся на монографию. Тоненькую книжицу в простеньком картонном переплёте, авторства уже многократно сегодня вспоминаемого Патрика Фарра. Пододвинув тетрадь для заметок поближе, я с искренним любопытством открыл монографию. В любом случае, мне повезло — он наверняка обобщил со страстью наивного, но добросовестного исследователя всё, что сумел найти по этому вопросу.
Академик больше бы уделил внимания закономерностям, причинам и гипотезам своего ума, а вот любитель скрупулёзно собрал всё, что нашёл. Он просто упивался тем, что свёл всё в одно пусть пёстрое, но цельное полотнище.
Это должно сэкономить прорву времени — вместо слепого кротовьего копания можно пройти уже проторенным путём.
За титульным листом располагалась недавняя фотография церкви — надо признать, снаружи она и теперь почти ничем не отличалась от себя прежней. А вот внутри... Как может быть связан взрыв с таинственным, так до сих пор и остающимся тайной, Прядильщиком, и кучей остальных неясностей, от Мерзости, до свалки трупов, о которой упоминал Кейн?
А Даниил... как так можно — чувствуется же, что он давным-давно ничем таким не интересуется. Ни сном ни духом не знать о том, что в мире твориться? Как он вообще столько прожил, оставаясь до такой степени безалаберным и столь легко относящимся к окружающей действительности? Видимо, как сюда приехал, так и вовсе перестал обращать внимание на происходящее вокруг. В его городе кто-то из ночных разве что среди бела дня убийства не совершает а он даже не пытается навести порядок!
Хотя, может и пытается — только вот я этого не знаю. Надо будет с ним при случае всё же поговорить.
Я перелистнул несколько страниц — ровные печатные строки сперва рассказывали о длинном списке благодарностей и личностях, оказавших Фарру поддержку. Наконец, началась основная часть.
Церковь Святого Патрика, или, как её ещё называют среди среднего класса населения нашего города, Церковь нашего Святого, была построена в начале XIV века на средства городской управы и прославленного тогда в этой части нашей страны рода Тьюиллов, весьма пёкшегося о своём моральном облике и жертвовавшего большие суммы, полученные с доходов от Уэльских золотоносных участков, на богоугодные дела. В 1347 году был заложен фундамент церкви. Строил её приглашённый из Франции мастер Шарль Люпуре, и выполнена она в стиле ранней готики.
Витражи были получены в дар от Вестминстерского аббатства, и в правых крайних углах можно увидеть монограммы изготовившего их мастера — а роспись сделана по работам самих монахов из прославленного ныне аббатства. Во время погромов конца того века южный неф был сильно повреждён, и бесценные для потомков витражи с изображением экстаза святой Магдалены утеряны навсегда. Так же уничтожены дошедшие до нас только на гравюрах Эйвона Томпсона резные исповедальни и скамьи из дуба. Долгое время вместо утраченных использовались другие исповедальни, сделанные из простых материалов, но в 1883 году по заказу мэра Фильере и с его личной инициативы, по гравюрам исповедальни XIV века были восстановлены.
Так же во время погромов безвозвратно испорчены надгробные плиты, расположенные перед алтарём и около поддерживающих опор. Надписи на них даже с современным оборудованием и линзоскопированием не подаются расшифровке. Предложение эксгумировать останки и провести анализ социальной принадлежности упокоенных под плитами встретило широкое сопротивление жителей города и осуждение света. Предполагается, что это останки некогда бывших первыми священнослужителями в этой церкви двух святых отцов и тела жертв инквизиции, широко практиковавшей свои жестокие методы в середине того века.
В XVI веке церковь перестраивали, часть её северного крыла пристроена, и в ней преобладают элементы светского украшения, что несколько диссонирует с остальной частью строения. Видно, что витраж в верхнем третьем справа окне отличается уже другой техникой — вместо вставленных в свинцовый переплёт кусочков смальты можно заметить, что техника сменилась — идёт напыление специального порошка на поверхность обычного стекла, за чем следует...
Я бегло прочитывал описания окон, даже пронумерованных, архитектурные изыски меня сейчас занимали мало — и форма скамьи, вытесанной из камня около стены, или деревянной ближе к проходу, не волновала ничуть. Меня интересовали те безымянные плиты. Да и инквизиция, несмотря на обилие абсурдных и бессмысленно жестоких процессов, иногда всё же действовала против настоящих... настоящей нечисти. Может... Всё может быть! Тем более, что церковь построена на месте нашего древнего капища — полностью, как считалось, иссушённого Источника.
Пересмотрев всю главу, посвящённую архитектуре и этапам застройки, изредка перемежающуюся восторженными упоминаниями о реставрации того или иного участка витража или постройке маленького, но чудно звучащего органа с выписанным специально из Австрии музыкантом-исполнителем, я приступил к внимательному изучению главы о людях, которые, так или иначе, имели к ней отношение.
Вереница священников, строителей, меценатов и знаменитых прихожан таила в себе множество подводных камней. Взяв одну из упомянутых в монографии книг по истории религиозного становления Гатри, я нашёл упоминание о том, что всё плиты покрыли могилы в церкви не позже конца XIV века. Как, впрочем, и ожидалось.
