Евсения. Лесными тропками (общий файл)

— Понятно, — внимательно посмотрел на меня мужчина. Ну, не объяснять же ему на пальцах, в самом деле, как моя магия действует. Да и вообще, не время сейчас этим заниматься:

— Стахос, мне пора, — заглянула я в его бездонные глаза. — Скоро рассвет.

— Ну да, — вздохнув, окинул он взглядом небо над моей головой. — Значит, вариант с веревкой точно, не наш?

— Сам ей обмотайся. Вдруг, по дороге в Букошь заснешь, — освободилась я из теплых мужских объятий, тут же зябко передернув плечами. — Прощай, Стах.

— До свидания, Евсения. И помни, я тебя нашел. А значит, не потеряю. Даже без свистульки...

Обратно я уже не спешила, аккуратно прыгая по камням вдоль Тихого ручья. Временами на них же замирала, повторяя шепотом свои слова Стахосу и его мне ответы. Шла и... как это... слово умное... анализировала. Да, приводила в порядок собственные, незнакомые мне мысли и ощущения после этой встречи у орешникового тына... Ведь, почему мне больно резанула по сердцу увиденная утром картина на подружкиной кухне? Да потому, что, даже сквозь дриадский охранный инстинкт, приглушающий происходящее, даже сквозь пелену наброшенной личины ощущала всегда мерзость и холод от чужих, нежеланных прикосновений. А сейчас... А что сейчас? Сама же к "чужаку" в объятья и нырнула. И выбираться из них не спешила, вдыхая запах мужского, пряного тела. И если раньше "принимала" в Стахосе лишь его удивительные глаза, пробудившие меня от многолетней "сорной" спячки, то теперь, с изумлением начала понимать, что и он сам, весь, целиком: с руками, телом и голосом мне тоже благоприятен... Вот ведь, дела...

— Но, целовать я его все равно не буду. Если конечно, выживу, — уверив саму себя, рухнула, наконец, на мягкую лежанку. И тут же, едва успев запахнуться одеялом, провалилась в предрассветный сон... Без всяких сновидений...

Дождь пришел в заповедный лес с востока. Переполз, вместе с низкими тучами через Рудные горы и к обеду совсем разошелся, стуча каплями, по черепичной крыше и змейками стекая по окнам. Озеро накрыло туманом, сквозь который мутным пятном над водой темнел мой камень. И во всей этой, окружившей дом, седой пелене казалась сейчас совсем уж нереальной звездная ночь на клеверном лугу... Только лишь маленькая деревянная свистулька, мой ручной кентавр, твердил об обратном. Правда, молча... Пригревшись в сжатой руке...

— Адона, мне сегодня вечером нужно будет уйти... в Букошь, — дриада оторвавшись от своей вязки, передвинулась ко мне по лавке, и внимательно посмотрела в глаза. Я же свои, напротив, отвела к водяным струйкам на стекле. — И спасибо, что не спрашиваешь: зачем и к кому...Ты знаешь... Это, наверное, странно, но, я теперь совсем не чувствую себя свободным лесным духом. Все время хочется чего-то. Так хочется, что сердце ноет... А чего, сама не пойму. А ты?.. Ты когда-нибудь была свободной? — нянька моя вздохнула и снова вернулась к своему занятию, ловко выводя крючком зеленые ниточные узоры. — Адона. У нас с тобой все будет замечательно... Ну да, особенно, когда я надену свой новый ажурный жилетик. А к вечеру не успеешь закончить?.. Хотя... И так сойдет...

А вот с Тишком все так гладко не вышло. И бесенок за свою услугу проводника запросил с меня полный отчет о намерениях:

— Да что ты ко мне пристал то? — отмахиваясь в который раз от его возмущенного верещания, тормознула я посреди тропки и уперла руки в бока. — Может и сам тогда разоткровенничаешься и поведаешь мне, отчего я "бестолочь тиноглазая"?

— А то ты сама не знаешь? — фыркнул в ответ бесенок, тоже подбоченясь. — В такое место, в такое время, с такими бестолковыми мыслями в голове. Мало тебе этого?

— А знаешь что?.. Скачи ко ты обратно. И без тебя управлюсь, — прищурила я на него глаза.

— Ага. Сберегла собака нос — прищемила дверью хвост.

— Выкручусь, как-нибудь, — только и буркнула я, вновь срываясь в путь.

— Постой!.. Бестолочь тиноглазая... Здесь "нырять" будем. И чтоб слушалась меня. А то брошу и останешься и без носа и без хвоста.

— Вот, давно бы так, — не останавливаясь, свернула я влево. — Теперь рассказывай, по какому поводу больше всего верещал, — бесенок хрюкнул, намереваясь, видимо, ехидно усмехнуться, и выдал:

— Всему свое время.

Время настало сразу, как только мы, вынырнув из туманного коридора, затаились у высокого каменного забора. С обеих сторон нас надежно сейчас скрывал густо разросшийся орешниковый подлесок, позволяющий, однако, моему проводнику назидательно прогуливаться мимо моей персоны и вполголоса внушать:

— Евся, у Ольбега этого ведь не только огорожа такая, но и сами хоромы. Ты это понимаешь?

— Теперь, да, — кивнула я, старательно водя взглядом за бесом. — Значит, нырять сквозь стены не получится.

— Ага, — застыл на мгновение Тишок. — Потом собаки на улице. Они тебя и незримой учуют.

— Ну, с ними-то я всегда договорюсь. Это не кошки... стервы трусливые.

— Да что ты? — оскалился бес. — А почему ж ты с ними не договорилась, когда они меня на яблоню Теребилину весной загнали?

— А то был глубоко воспитательный момент. И вообще, не о нем речь. Что еще? — добавила с нажимом, глядя в прищурившиеся нехорошо бесовские глаза.

— А и всё... Только напоследок хоть мне скажи: как жениха компрометировать будешь? До приезда подружки управишься?

— Надеюсь. И разберусь на месте, — бросив ответы на оба вопроса, двинула я вдоль забора. — Тишок, а у тебя спросить можно? Откуда ты про все это знаешь? — но, ответ неожиданно, получила сама, едва высунув из-за угла нос. — Жизнь моя, пожухлый лист... — в это самое время, с другой его стороны, дом Ольбега покидал батюшка Угост...Ну, значит, будет у меня резон еще на пару вопросов к здешнему гостеприимному хозяину.

Однако, боевой пыл, поддерживаемый всю дорогу лишь за счет постоянных препирательств с бесенком, покинул меня уже у чугунной калитки. Поэтому, вдохнув по глубже, я немедля дернула за мокрую от дождя веревочку. Действие это тут же отозвалось внутри двора истеричным перезвоном колокольчика, и через пару мгновений ко мне оттуда высунулась небритая рожа:

— Я к господину Ольбегу... по приглашению, — буркнула, насупившись на морщинистый лоб мужика. И по тому, как он скоро калитку распахнул, а потом, сделав шаг на улицу, кинул вдоль нее насмешливый взгляд со словами: "Чего пешком то? Или у мамаши Фло опять коляска накрылась?", поняла, что подобные "приглашения" в данном доме — не диво. А вот это знание пыл мой как раз и вернуло. — Не твое дело. Веди, — поправив на бедре сумочку, первой пошла к высокому, подсвеченному фонарями крыльцу...

"А вообще, занятное это зрелище — дом единственного в округе богатея", — открыв удивленно рот, застыла я сразу же с внутренней стороны двухстворной двери. Огромная комната с цветочными горшками по углам была освещена, как солнцем в яркий день, висящими по стенам, светильниками, а прямо напротив входа, высилась на подставке "рогатая" одёжная вешалка, на которой висел сейчас, стекая каплями на натертый до блеска пол... Зонт? Точно, зонт. Я такой один раз видала. В Букоши, у почты. Что же касается самих стен, то были они, толи разрисованы причудливыми синими птицами, толи...

— Евся, деточка! Вот уж не чаял, не надеялся! — ну, бестолочь тиноглазая, теперь держись...

— Доброго здоровья, господин Ольбег, — вмиг преисполнившись девичьей стыдливости, выдохнула я. — Страсть, как хочется удивиться. А раз вы обещали...

— Приложу все усилия, — великодушно обязался передо мной подружкин жених, плотнее запахивая на животе длинный расшитый... Халат? (да, какая разница?) — Прошу за мной. В мои скромные апартаменты.

Скромные эти апартаменты, мы, довольно прытко, пересекли вдоль всей их "нескромной" длины, а потом устремились наверх, по узкой, обвитой вокруг каменной опоры лестнице. Я лишь озираться по сторонам успевала, подгоняемая сзади распростертыми гостеприимно хозяйскими объятьями. В результате чего, в следующий раз тормознула уже... Ну а где ж еще можно "удивлять" весчанку из глуши? Только лишь в опочивальне. А чего ж она сама ждала?.. Правда, опочивальня эта скорее напоминала весевую площадь со стенами и окнами, на мое счастье, пока не завешенными. С кроватью под золотым пологом в одной ее стороне и камином — в стене напротив. А между ними: кресла, столики и шкафы резные разных размеров и цветов. Да... Есть где разгуляться и меж чем поноситься... если до этого дойдет. Но, то, что привлекло мое большое внимание сразу же, вообще ни в какие, даже дриадские, нравы не укладывалось — картины. Много картин. И на всех — совершенно голые дамы (сидящие, возлежащие, нюхающие цветочки и просто меж них живописно замершие) с формами, не уступающими "богатству" моей дорогой подруги.

— Располагайся, деточка, не стесняйся, — подтолкнул меня в очередной раз Ольбег, наведя на мысль, что "стесняться" мне здесь пристало лишь собственных, "ущербных", по сравнению с рисованными размеров:

— Ага. А можно мне к камину?

— Да, пожалуйста, — разочарованно скосясь в сторону полога, вздохнул он, однако, духом не пал. — Орешки хочешь? Конфеты? Пирожное? С вином — в самый раз. Ты усаживайся, я тебя сейчас сам обслужу, — и махнул своим длинным халатом в сторону одного из шкафов. Я же в это время тщательно выбрала себе нужное место: чтоб хоромы хорошо просматривались, и улица из окна. Точнее, время суток. И бухнулась в кресло прямо у каминных ступеней рядом с круглым столиком...

И потянулась наша нудная беседа, представляющаяся обеим ее сторонам лишь неизбежным злом. Однако каждый желал в конечном итоге получить свою, заслуженную за терпение "награду". Я, улыбаясь и удивляясь в нужных местах, лишь тянула время, поглядывая на предзакатную хмарь за окном. Ольбег же прыть выказывать заметно остерегался: а вдруг, возьму, да Любоне потом на него в запале "глаза раскрою"? В конце концов, после наполовину опустошенной единолично бутыли, у жениха ее уважаемого язык развязался. Из чего я сделала вывод, что пора и попробовать соединить "приятное" с "полезным":

— Господин Ольбег...

— Зови меня просто Ольбегом, деточка, — закидывая в рот орешек, поправил он меня.

— Ольбег, а чем вы еще занимаетесь, кроме добычи камушков?

— А что, про то местные злые языки еще не растрепались? — окинув взором почему своих настенных красавиц, спросил он, а потом пьяненько хмыкнул. — Хотя... Я — коллекционер, деточка.

— Кто вы? — в очередной раз за вечер удивилась я.

— Собиратель прекрасного и его пламенный почитатель... Я имею в виду живопись, и исторические ценности... Ты меня понимаешь?

— Это те, что в музеях показывают? — выказала я невиданные для веси Купавной познания, удивив на этот раз сама:

— Совершенно верно, — даже глаза свои припухшие больше обычного приоткрыл Ольбег. — Но, к сожалению, здесь мало тех, кто по достоинству может оценить мою страсть — глушь беспросветная с "кудесами".

— Что, у вас даже... друзей здесь нет?

— Да откуда они? Все мои друзья давно... В общем недосягаемы. А здесь — одни подрядчики да подельники, — начал он, а потом, совсем уж печально, хмыкнул. — Вот видишь, деточка, я уж и сам начинаю под стать местным разговаривать. Скоро буду "выдавать" только "або" да "кабы", — и замолчал, вперяясь глазами в бутыль. — А хочешь, Евся, я тебе кое-что покажу?

— Что именно? — насторожилась я.

— Жемчужину своей коллекции. О ней знают лишь немногие. Безумно ценная вещица со своей историей... Хочешь?

Я бросила мельком взгляд за темнеющее окно, прикинув в уме оставшееся до основного действа время, и решила, что таким способом его скоротать тоже вполне дозволительно:

— Хорошо. Покажите, — кивнула покорно, а когда воодушевленный Ольбег исчез за дверью, и сама из своего кресла подпрыгнула. Прошлась вдоль одной из стен, рассматривая уже более тщательно местную "живопись" и, наконец, остановилась напротив одной из картин. На ней розовощекая дама была в полный свой рост и выписана в самых мельчайших подробностях. — А что? Вполне подходит, — склонив набок голову, вынесла я свой вердикт. — А-а, коварная разлучница моей любимой подружки и ее уважаемого жениха? И не стыдно тебе?..

— А вот и я, — глаза у вернувшегося коллекционера горели сейчас совсем уж нездоровым огнем, а в руках он, застыв на пороге, сжимал, обтянутую черным бархатом коробочку. — Пойдем к огню. Там ты сможешь лучше все разглядеть. Но, сначала, всего несколько слов, — и быстро присел на самый край своего покинутого кресла. — Ты знаешь, кто такие кентавры?

— Да-а, — с большим сомнением, но, все ж, согласилась я. — Видала на картинке и немного про них читала.

— Прекрасно, — с чувством выдохнул Ольбег. — Ну, надо же, как мне с тобой повезло... Так вот, этот народ не без бахвальства величает себя потомками эллинов. Что же касается их истории... Да, не в этом суть. А суть вся в том, деточка, — провел мужчина дрожащей рукой по бархату. — что здесь у меня находится древний символ их власти, передаваемый из поколения в поколение. Так называемая "Кентаврийская Омега". Взгляни... — в следующий миг откинул он крышку, явив мне покоящуюся на точно таком же бархате, большую золотую подкову. Точнее...

— А почему она...

— Лишь половина? — вскинул Ольбег брови. — В этом и есть ее "история". Дело в том, что изначально Тинаррой правили два царственных брата, образовавшие два своих, вполне самостоятельных клана: южный и северный. Но, при довольно... туманных обстоятельствах, один из них погиб — разбился в глубоком горном ущелье, прихватив с собой и вторую половину подковы. В официальной, государственной "легенде", говорится, что один другого до последнего за эту вещицу из пропасти вытягивал. Но, золото — металл мягкий. И в конце концов, подкова не выдержала тяжести, переломившись ровно посередине. Это — официальная версия.

— Да. Интересная история, — осторожно провела я пальцем по реликвии.

— А хочешь ее в руках подержать? — подался ко мне через столик мужчина.

— А можно? — открыла я рот.

— Тебе — даже нужно, — вынул он драгоценную половинку и протянул мне. — Вы будете прекрасно вместе смотреться.

— Да что вы? — не совсем понравился мне его "шальной" голос. Но, я все же, взяла в руки реликвию и поднесла ее поближе к глазам. А потом и вовсе круто развернулась к огню, разглядев, вдруг, на рельефной золотой поверхности, идущие по всей длине, незнакомые буквы, сложенные в слова. — А что здесь напи... Ольбег, вы чего?.. — но, мужчина, присевший у моих ног, лишь сильнее обхватил меня за колени:

— Деточка, не порти мне удовольствие. Я сегодня — обладатель двух бесценных сокровищ сразу. И если б ты знала, как давно я тебя здесь поджидал.

— Что? — вытаращила я от растерянности глаза, даже не предприняв попытки освободиться.

— А что? Ведь ты же сама ко мне за этим пришла?.. Только, подковку из рук не вырони, — уже перекидывая меня к себе на плечо, от натуги, выдохнул он и живо попёр к своему пологу... Да, бестолочь я и есть. Потому как из такого положения вообще невозможно что-нибудь предпринять. Ну, не вдувать же ему дурман в...