Вот и используют при общении титулы. Скрипит на зубах хуже песка, но хотя бы, нейтрально на двести процентов.
Императрица разговаривает почти с одной Софи. Пытается и с Мариной, но та словно где-то потеряла хвалёное красноречие и ограничивается односложными фразами. Умение милые светские беседы, какому все трое прекрасно обучены, здесь абсолютно бесполезно. Слишком много важного в своё время забыли или не пожелали друг другу сказать.
Змеиная татуировка Кэретты скрыта под перчаткой. Непривычного чёрного цвета, покроем похожи на флотские, но можно не сомневаться, шились под строго определённую руку. Степень отчуждения ещё на пару пунктов поднялась. Марина ещё на палубе перчатки надела. Пусть день и довольно тёплый. Софи уже в перчатках была. Остальные и не заметили ничего, рассматривая огромный порт.
'Стрела Дины' является самым большим пассажирским самолётом в мире. Другое дело, гражданским был один, в основном и мелькавший на фото в разных окрасках. Все остальные были чем угодно — военно-транспортными, грузовыми, летающими штабами, дальними разведчиками, транспортниками для высокопоставленных лиц, самолётами северных широт, но только не авиалайнерами. Даже информация, сколько их выпущено и продолжается ли производство до сих пор является секретной информацией. Марина при желании может разузнать, но желания такого нету. У Соньки те же возможности, но спрашивать сестру сегодня просто неохота.
Судя по номеру, это самолёт-дублёр Борта ?1. Правда, окраской сейчас не отличается от обычных транспортников, только вот опознавательные знаки как-то поблёкли сильно уменьшившись в размерах.
Если соединить порт и Столицу прямой линией, то полёт идёт по дуге окружности, чьим диаметром эта линия является. Кэретта верна себе. В сопровождении 'Стрелы' полк истребителей. Для Борта такое изменение дальности — совсем ни о чём. Самолёт проектировали для сверхдальних беспосадочных перелётов.
В растиражированных статьях писали, с лёгкостью пересекает континент и ещё пол океана в придачу. В не столь растиражированных сообщалось — пересекает океан целиком и ещё топливо остаётся.
Вот хватит ли такой дальности для истребителей, или они на полпути должны смениться? Впрочем, Кэретта интересовалась только временем прибытия, а не скоростями транспортных средств. Когда абсолютно нечем заняться, стрелки ползут по циферблату втрое медленнее обычного.
Хотя, в самолёте имеется настоящий кинотеатр. Для самых скучающих спальные места тоже есть. Даже одно двуспальное. Императрица в воздухе спать не может совершенно. Император сам бывало за штурвалами 'Дины' сиживал.
Кинозал планировали и на серийных лайнерах, но на единственном, использовавшемся по прямому назначению его не было, а на всех остальных в приоритетах были другие задачи, нежели развлечение богатых пассажиров.
Марина по внутренней связи излишне властно приказывает принести себе розового вина. Самой от такого тона противно, но больно уж быстро старые навыки позлить мать и сестрёнку вспоминаются. Формально она даже ничего и не нарушает уже, достигла того возраста, когда подобное ей продадут, и ни о чём не спросят. Вот более крепкое ей ещё не положено, но принцип нельзя, но если очень хочется, то можно, никто не отменял. Особенно, в её случае.
В кои-то веки, Кэретта обращает внимание. Садится напротив. Никакое лицо делать она мастер. Вот и сейчас, просто смотрит на Марину.
Херктерент демонстративно отпивает.
— Ваше Высочество, вы можете поддерживать беседу?
Про кого другого можно подумать, человек иронизирует. Но здесь не тот случай.
— Валяй, — Марина намеренно подражает деревенскому говору, — кудыть мы с самолёта деться, особово кады заперто?
На лице ни один мускул не дрогнул.
— Вижу, поддерживать беседу вы можете.
— Ага. Могу. Вопрос в том, хочу ли?
— Зато я хочу поговорить со своей дочерью! — даже не зная, сразу поймёшь, таким тоном только Императрица может разговаривать.
Старые принципы срабатывают. Слушать Императрицу как Член Дома Марина должна, слушаться вовсе не обязана. Придётся разговаривать. Но и Марина без боя не собирается сдаваться, тут же нанося контрудар. 'Рэда свою мать вообще бы могла послать, явись та к ней. Даже завидую в чём-то. Я тоже могу кой-чем стукнуть, сразу можно улететь'.
— Если уж на откровенность пробило, — совершенно театральная пауза излишне затягивается, но ради лучшего эффекта можно и переиграть, — Тогда расскажи мне, что тогда, много лет назад, в Приморском произошло.
Что бы не говорили, выдержка у императрицы железобетонная. Кэретта медленно берёт бокал. Медленно, словно нехотя отпивает. Марина ожидает взрыва, но его всё нет и нет. Становится ясно, не сработало. Теперь совершенно неясно, что делать дальше.
— Этого никто так и не смог объяснить. Последствия, а не события, я имею в виду, — о чём-то задумывается.
— Результаты этих последствий мною очень хорошо были прочувствованы, — напоминает о себе Марина, — чувствуются и сейчас.
— Что? Ты об этом? Сначала расскажи, что знаешь сама.
Хотелось сначала сказать 'свою версию решила откорректировать, чтобы мне больше понравиться'? Сдержалась. Её, по сути дела, совершенно не знают и не представляют себе, что понравится, а что нет.
— Вроде бы, была техническая авария. Были ещё свидетели, но пострадали только ты и я. Вот после ты и стала как-то по другому смотреть на меня. На снимках хорошо видно твое изменившееся выражение лица.
— Мне потом говорили, — Кэретта словно выдавливает из себя каждое слово, — там не могло быть короткого замыкания. Но произошло. Да ещё гроза. Может, удар молнии его вызвал, может, что-то ещё. Но меня, и тебя у меня на руках ударило током. Мы обе упали без сознания. Помощь оказали мгновенно. Я несколько дней провела в постели. Когда снова подошла — не узнала тебя. Это была словно и ты, и кто-то другой. Причём, прежней тебя буквально с каждым часом становилось всё меньше и меньше. Я пыталась сказать. Но никто не видел очевидное мне. Произошло что-то необъяснимое. Все вокруг только радовались, девочка совершенно не пострадала.
Меня не слышали. Ты совершенно перестала меня узнавать. Не только меня вообще всех. Почему-то это странным никому не казалось. Но я-то видела, ты стала совершенно другой. Не такой. Чужой.
Навострившая уши в прямом смысле слова Софи, подсаживается к ним. Никто не возражает.
— Словно перестала быть твоей дочерью? — подсказывает Марина.
— Я никогда и не при каких обстоятельствах не говорила, что перестала быть твоей матерью, — искренне оскорбляется Кэретта.
Марина молчит. Что правда, то правда. 'Ты мне не дочь' Кэретта не сказала никогда, это другие матери бывало не брезговали такими фразочками в адрес своих несовершеннолетних и даже, совсем маленьких детей.
Неглупые книги по воспитанию вполне продаются, стоят недорого, только вот читает их совсем мало людей из тех, кому стоит прочесть. Самых простых ошибок вполне можно было не сделать.
— Одно из моих ранних воспоминаний — как мне сказали тогда, вы обе заболели, — чувствуется, как Софи напряжена, чуть ли не наэлектризована, — Но я только вас помню. Ты действительно, плохо выглядела, но улыбалась, гладила меня по голове, уверяя, что всё будет хорошо. Но вот тебя, Марина, не помню совершенно.
— Меня к ней позже пустили, чем ты приходила. Я волновалась. Врачи уверяли, всё в полном порядке, я им скорее верила, чем нет. Потом я увидела тебя и не тебя одновременно. Мне снова плохо стало.
— Отец что тогда сказал? — на ножке бокала рука сжата, как на 'Глазе Змеи'.
— Я уже говорила. Ничего. Никаких изменений в тебе не увидел. Мне некоторые из персонала намекали, им тоже что-то показалось, но высочайшее мнение уже было высказано, и они предпочли помалкивать.
Мне не поверил, ибо был уверен, страдающие от скуки женщина ещё и не такое себе может придумать. Вон, сколько псевдо учёных на Великих домах паразитирует. Изменения только потом в тебе проявились. Он колебался тогда, но когда выяснилось на нас пытались не только паразитировать, но и намеренно навредить ещё больше убедился в своей правоте.
— Так ты тоже считаешь, тогда кто-то хотел ударить по мне?
— Думаю, тебе известны фамилии тех, кто вместо помощи тебе пытался навредить всем нам.
— Известно ещё и то, что некоторых из них привлекла ты.
— Я была уверена, помогут тебе. Репутация была безупречна, в практике были успешно излеченные подобные случаи.
— Можно подумать, ты не знала, одного из них мама Эриды зверино ненавидела? Притом сама была светилом самой яркой величины. Знала, что у них почём. Требовала, если она умрёт, соправитель ни при каких обстоятельствах не подпускал к ребёнку никого из деятелей той школы, и уж его-то в первую очередь.
Кэретта говорит глухо.
— Думала, это просто следствие грызни в том кругу, где я не вращаюсь. Самый банальный передел финансовых потоков и сфер влияния, не имеющий собственно к медицине никакого отношения.
— Не забыла, кто тогда на самом деле, помог? Или по-прежнему думаешь, то была какая-то сложнейшая интрига Кэрдин? И это именно она желала мне зла, а все остальные были просто игровыми фигурами?
— Что я насчёт того случая думаю, моё и только моё дело. Со мной и останется. Вот относительно недавних событий, я уверена — Кэрдин совершенно не причастна. Виновна по большей части в том, что ты теперь именно такая.
— Если не делать то, что полагается делать самому, в частности, детьми а не стройкой заниматься, это за тебя сделает кто-то другой. Только уже на свой вкус, а вовсе не вопреки твоему.
Кэретта не отвечает. Тут все знают, своего мнения о людях Императрица не меняет.
— Зачем ты решила вытащить из тьмы ту старую историю?
— Думала, ты не захочешь о ней разговаривать, — просто отвечает Марина, пригубливая бокал, — но раз уж подняли тему. По мне били два раза точно, возможно, три. И ни разу не стукнули по Софи, хотя наши смерти были бы однозначны.
— Те наркотики любая из вас могла бы найти. В сейфе хранились ещё и украшения.
— Не пытайся стрелки переводить! — Софи неожиданно резка, — Мне в голубом кабинете совершенно нечего было делать. Там слишком неудачное освещение. Я даже и не знала, что там сейф есть.
— Вообще-то, я тоже до того дня не знала, — трёт подбородок Марина, — Последнее время начинаю думать, мину ставили не на меня. Я только наступила. Но мина однозначно была.
— Я уже устала объяснять всем, начиная с Его Императорского Величества, это всё я там держала не для себя. Некоторые художники и поэты без этого не могут.
— Некоторые художники и поэты из твоего, подчёркиваю, окружения. Я или Эр безо всего этого прекрасно обходимся.
— Объяснять что-либо ты и раньше никогда не умела.
Софи выцеживает сквозь сцепленные зубы.
— Марина. По-моему, тебе уже в голову дало.
Херктерент поднимает бокал повыше. Косится на бутылку, полную больше чем на две трети.
— Сонька! Ты же меня прекрасно знаешь. Как думаешь, столько на меня подействует?
— Тогда получше думай, что и как говоришь.
— Никто и не обещал, что разговор на тяжёлые темы будет лёгким.
— Если тебя так волнует — все твои распоряжения, сделанные как Главой Дома Еггтов остаются в силе. Вообще, это старая традиция — по возможности не отменять решений предыдущего Главы. Ты стала Главой в полном соответствием со всеми законами и обычаями. Теперь Глава снова я, но всё сделанное остаётся в силе.
— Надо же, как благородно! — Марина залпом опустошает бокал.
Кэретта щурит один глаз. Софи только сейчас соображает — знаменитый сестрёнки прищур, оказывается, наследственный.
— Представляешь, я знаю, что у тебя по 'Древнему праву'. И притом заслужено, а не за цвет глазок нарисовано.
— Сейчас с наблюдательными людьми не очень хорошо.
— Представляешь, с ними так всегда было. Самой не надоело в остроумии упражняться. Та же самая Тьенд в моих друзьях никогда не числилась, хотя одно время старательно набивалась.
— Большая деревня у нас, а не столица. Все всех знают, — желчно выцеживает сквозь зубы Марина.
— Это не город большой, это нас слишком мало. И мне как-то не хочется, чтобы меньше становилось.
— Как отец выражается 'классовая солидарность представителей старой аристократии'.
— Не поверишь, но мне тоже может быть жаль девочку, оставшуюся без родителей.
— Сама бы что сделала, приди то письмо тебе, а не мне?
— Представляешь, тоже самое, что и ты. Мне тоже почему-то не нравится, когда пытаются украсть у сироты.
— Последствия другого твоего необдуманного поступка не нуждаются в корректировке.
— Ты о чём?
Глаза в глаза, но тут у обеих с силой воли полный порядок.
— Мы поняли друг друга. Мой статус всяко выше статуса принцессы. И даже выше статуса Главы Дома Еггтов, оставайся ты им по-прежнему. Полученного благодаря нам, благодаря нам же можно и лишиться. Заодно можно очень сильно усложнить недостойной всю её дальнейшую жизнь.
— Это как? Ничего материального от меня она не получала. Да и личного имущества у неё браслет, топор да клинок.
— О нет! Грабить нищих никто не собирается. Лишение принадлежности к военному сословию. Да-да, той самой приписки к фамилии заносится во все документы. И никуда не денется даже при смене имени и фамилии.
При приёме на работу, при попытке поступления любой задумается, что же такого натворил человек, раз именным указом был лишён прав состояния. Это хуже старинного клейма на лбу. Предпочтут взять сколь угодно не титулованного, самого низкого звания, но не лишённого. Поступление на государственную или военную службу, лицензию врача или юриста тоже не дадут никогда. Банкам с таким клеймом такое тем более не нужно.
Никто из военных, пусть даже из рядовых лишённую никогда в жёны не возьмёт. Даже сейчас жениться на торгующей собой девушке и то не так позорно. Да и на детях, если они будут, это отразится. В вашу любимую школу, и все ей подобные, детей лишённых прямо запрещенно принимать. А её саму незамедлительно выгонят. И никуда, кроме обычной государственной школы упрощённой программы доучиваться не возьмут.
— Не знала, что эти кодексы ещё действуют. Думала, это наказание больше не применяется.
— О-о-о! Дочь моя, ты плохо представляешь, сколько в нашей стране спящих старинных законов. Лишение само по себе и раньше нечасто применялось, ибо чаще всего шло в паре с изменой или детоубийством. Отдельно почти не применяется именно из-за тяжести для живого человека. С этим жизнь становится такой, что живой человек достаточно быстро и совершенно добровольно, становится неживым. Если есть желание, можно не только ей жизнь уничтожить, но и близким родственникам серьёзно испортить жизнь.
— Тут что-то не то. Насколько я помню, этот закон применяется строго индивидуально, вниз бьёт на одно поколение, и то с ограничениями, а вверх не бьёт вовсе.
— Ты совершенно права, дочь моя! — императрица чарующе улыбается, — Но ты уже не маленькая девочка и должна знать: законы могут работать крайне избирательно.
