— Я предупреждал тебя, что ему нельзя доверять, — проревел Адолин, зарезав очередную пару паршенди и получив волну стрел от лучников, расположившихся неподалеку. Стрелы проскрежетали по доспехам, царапая краску. Одна попала в трещину, слегка расширив ее.
— Я говорил тебе, — продолжал орать Адолин, отняв руку от лица и успев смахнуть очередную пару, замахнувшуюся на него боевыми молотами. — Я говорил тебе, что он скользкий, как угорь.
— Я знаю! — крикнул в ответ Далинар.
— Мы сами загнали себя в ловушку, — продолжал Адолин, как бы не слыша Далинара. — Мы отказались от наших мостов. Мы полностью переправились на плато прямо перед тем, как появилась вторая волна паршенди. Мы отказались от своих разведчиков. Мы даже предложили ему такой план атаки, который оставлял нас окруженными, если он не поддержит нас.
— Я знаю! — Сердце Далинара сжалось.
Садеас заранее обдумал и тщательно спланировал свое предательство. Его не победили, не заставили отступить — как он, без сомнения, станет утверждать, вернувшись в лагерь. Несчастье, вот что он скажет. Слишком много паршенди. Его атаковали со всех сторон, он не выдержал и — увы — вынужден был отступить и бросить своего друга. Возможно, некоторые из людей Садеаса проболтаются и остальные кронпринцы узнают правду. Но, конечно, никто из них не осмелится открыто бросить вызов Садеасу. Не после такого решительного и блестяще исполненного трюка.
И люди в военлагерях последуют их примеру. Кронпринцы очень недовольны суетой, поднятой Далинаром, так что единственный, кто мог бы что-то сказать, — Элокар, который полностью доверяет Садеасу. Сердце Далинара опять сжалось. А не может ли так быть, что это его затея? Быть может, он совершенно неправильно осудил Садеаса. Действительно ли исследование Садеаса обелило Далинара? А что со всеми намеками и планами? Все ложь?
Я спас твою жизнь, Садеас. Далинар глядел, как флаг Садеаса уходит по плато построения. Один из далекой группы всадников, в сверкающих красных Доспехах Осколков, повернулся и посмотрел назад. Садеас смотрит, как Далинар сражается за свою жизнь. Фигура какое-то мгновение постояла, потом повернулась и поскакала прочь.
Паршенди окружали находившуюся перед армией позицию, где сражались Далинар и Адолин. Их было намного больше его почетной гвардии. Он отпрыгнул назад и убил пару врагов, заработав еще один удар в предплечье. Паршенди кружили вокруг, и линия гвардии Далинара начала выгибаться.
— Назад! — крикнул он Адолину и начал отступать к самой армии.
Юноша выругался, но подчинился. Адолин и Далинар отступили к первой линии защиты. Далинар стянул с себя треснувший шлем и вздохнул полной грудью. Он так долго сражался без остановки, что запыхался, несмотря на Доспехи. Он взял из рук стражника мех с водой, Адолин поступил так же. Далинар сполоснул теплой водой рот и брызнул ею на разгоряченное лицо. Она отдавала металлом, как штормвода.
Адолин плеснул воды в рот и опустил свой мех. Он встретился с Далинаром взглядом, обеспокоенным и мрачным. Он знал. Как и Далинар. Как и все люди вокруг. Это сражение они не переживут. Паршенди не брали пленных. Далинар сжался, ожидая новых обвинений от Адолина. Парень был прав, во всем. А что касается видений, они сбили Далинара с толку. По крайней мере в одном отношении. Он доверился Садеасу и навлек на себя и своих людей катастрофу.
Недалеко умирали люди, крича и ругаясь. Далинару хотелось сражаться, но он должен отдохнуть, хоть немного. Погибнув из-за усталости, он точно не спасет своих людей.
— Ну? — спросил Далинар у Адолина. — Почему ты молчишь? Я действительно привел нас к гибели.
— Я...
— Это моя ошибка, — сказал Далинар. — Я не должен был рисковать нашим домом ради глупой мечты.
— Нет, — сказал Адолин, похоже удивив самого себя. — Нет, отец. Это не твоя ошибка.
Далинар уставился на сына. Вот чего он никак не ожидал услышать.
— Неужели ты должен был действовать по-другому? — спросил Адолин. — Неужели ты не должен был пытаться сделать что-нибудь для Алеткара? Неужели ты должен был стать таким, как Садеас и остальные? Нет. Я бы не хотел, чтобы ты становился таким же, отец, независимо от того, какую пользу мы могли бы из этого извлечь. Клянусь Герольдами, я бы хотел, чтобы мы не поддались на трюк Садеаса, но я никогда не обвиню тебя за его обман.
Адолин протянул ладонь и сжал покрытую Доспехами руку Далинара.
— Ты был прав, следуя Кодексу. Ты был прав, пытаясь объединить Алеткар. А я был дураком, сражаясь с тобой на каждом шагу твоего пути. Возможно, если бы я поменьше отвлекал тебя, мы бы пережили этот день.
Далинар, потрясенный, мигнул. Неужели эти слова сказал Адолин? Что же изменило парня? И почему он сказал это сейчас, перед самой большой неудачей Далинара?
И тем не менее, когда слова повисли в воздухе, Далинар почувствовал, что чувство вины испарилось, унесенное криками умирающих. Эгоизм в чистом виде.
Быть может, он тоже вел себя неправильно? Да, он должен был быть более осторожным. Более подозрительным по отношению к Садеасу. Но должен ли он был отказаться от Кодекса? Стать тем же безжалостным убийцей, каким был в юности?
Нет.
Важно ли, что видения ошиблись по отношению к Садеасу? Стыдится ли он человека, которого они — и чтение книги — создали? Внутри него последний кусок встал на место, последний краеугольный камень, и он обнаружил, что больше не волнуется. Замешательство прошло. Он понял, что надо сделать. Наконец-то. Никаких вопросов. Никакой неуверенности в себе.
Он протянул ладонь и сжал руку Адолина.
— Спасибо.
Адолин резко кивнул. Было видно, что он разозлен, но решил следовать за Далинаром — а следовать за предводителем означает, помимо всего прочего, поддерживать его даже тогда, когда сражение повернулось против него.
Потом они отпустили друг друга, и Далинар повернулся к солдатам, стоявшим вокруг.
— Пришло время сразиться, — сказал он твердым уверенным голосом. — Мы будем драться не ради славы, но потому, что все остальное еще хуже. Мы следуем Кодексу не в поисках какой-то выгоды, но потому, что мы ненавидим людей, которыми могли бы стать в противном случае. Мы будем стоять на поле боя одни, потому что мы такие, какие есть.
Кобальтовые гвардейцы, кольцом окружившие их, начали поворачиваться по одному и глядеть на него. Солдаты за ними, резерв — темноглазые и светлоглазые — подошли ближе; в их глазах застыл страх, на лицах — мрачная решимость.
— Смерть — конец всех дорог человека! — проревел Далинар. — Что останется после того, как он уйдет? Имущество, которое он собрал и за которое будут ругаться его наследники? Слава, которой он добился и которая перейдет к тем, кто убил его? Высокое положение, которое он удержал благодаря удаче?
Нет. Мы сражаемся здесь потому, что мы понимаем. Конец всегда один. Путь, вот что отличает людей. Когда мы будем пробовать этот конец, мы будем держать голову высоко, а наши глаза будут глядеть на солнце.
Он вытянул руку, призывая Носитель Присяги.
— Я не стыжусь того, кем стал, — проорал он и обнаружил, что сказал правду. Как приятно избавиться от чувства вины! — Пусть другие люди унижаются, пытаясь уничтожить меня. Пускай ищут свою мелкую славу. Но я останусь собой!
В его руке возник Клинок Осколков.
Люди не закричали ура, но стали выше, спины распрямились. Страх в их глазах стал меньше. Адолин надел шлем, в его руке возник Клинок, покрытый каплями воды. Он кивнул.
Они бросились в битву. Вместе.
И я умру, подумал Далинар, сокрушая ряды паршенди. И найду мир. Неожиданное чувство на поле боя, но тем более приятное.
И все-таки кое о чем он сожалеет: новым кронпринцем Холина будет бедный Ринарин, окруженный врагами, сожравшими плоть его отца и брата.
Я так и не достал тебе Доспехи Осколков, хотя и обещал, сынок, подумал Далинар. Тебе придется идти без них. И пусть честь наших предков защитит тебя.
Будь сильным — и научись быть мудрым быстрее, чем твой отец.
Прощай.
Глава шестьдесят седьмая
Слова
Дай мне больше не испытывать боль! Дай мне больше не плакать! Дайгонартис! Черный Рыбак, возьми мою печаль и сожри ее!
Танатесах, 1173, 28 секунд до смерти. Темноглазая женщина, уличный жонглер. Текст очень похож на пример 1172-89.
Четвертый Мост тащился позади армии. Двое раненых, еще четверо их несут. Оставшиеся двадцать девять согнулись под тяжестью моста. К счастью, на этот бег Садеас привел все мосты, включая те восемь, которые ссудил Далинару. Поэтому армии не пришлось ждать бригаду Каладина для того, чтобы пересечь пропасти.
Истощение настигло Каладина, мост на его плечах, казалось, был сделан из камня. Только во время своих первых забегов он чувствовал себя таким же усталым. Сил порхала перед ним, с беспокойством глядя, как он идет во главе моста, спотыкаясь о неровную землю; пот градом катился по его лицу.
Впереди последний отряд армии Садеаса пересекал расщелину. Плато построения почти опустело. Внутренности Каладина сжимались, когда он думал о чудовищном предательстве Садеаса. Он-то считал, что с ним поступили ужасно и несправедливо. Но здесь Садеас обрек на смерть тысячи людей, как темноглазых, так и светлоглазых. Союзников, кстати. Предательство давило на Каладина еще тяжелее, чем сам мост. Ему не хватало воздуха, он чуть не задыхался.
Неужели эти люди безнадежны? Они убивают тех, кого должны любить. Что толку сражаться, что толку побеждать, если нет разницы между союзником и врагом? И что такое победа? Бессмыслица. Что означает смерть друзей и товарищей Каладина? Ничего. Весь мир — гнойный прыщ, отвратительно зеленый и разлагающийся.
Когда оцепенелый Каладин и Четвертый Мост добрались до расщелины, они уже не могли никому помочь переправиться. Люди, которых он послал вперед, тоже были здесь. Тефт выглядел угрюмым, Шрам опирался на копье, оберегая раненую ногу. Рядом лежала небольшая группа мертвых копейщиков. Обычно солдаты Садеаса уносили с собой раненых, даже если некоторые из них умирали по дороге. Но сейчас они оставили мертвых; по-видимому, Садеас очень торопился покинуть место предательства.
Мертвых бросили вместе со всем их вооружением. Скорее всего, Шрам добыл костыль у них. Позже какой-то несчастной бригаде придется пройти весь путь назад и собрать трофеи как от них, так и от мертвых людей Далинара.
Они поставили мост на землю, и Каладин вытер лоб.
— Не перекидывайте мост через расщелину, — приказал он. — Мы подождем, пока не пройдет последний солдат, и тогда перейдем сами по одному из мостов. — Матал заметил Каладина и его бригаду, но не приказал им поставить мост. Быть может, понимал, что, как только они поставят его, тут же придется убирать.
— Не правда ли, зрелище? — сказал Моаш, подходя к Каладину и глядя назад.
Каладин повернулся. Сзади поднималась Башня, полого спускаясь к ним. Армия Холина — круг синего — была поймана посреди спуска, когда пыталась спуститься вниз и добраться до Садеаса прежде, чем он ушел. Отсюда паршенди казались роем темных фигур с золотыми пятнами на коже. Они давили на кольцо алети, пытаясь смять его.
— Какой позор, — сказал Дрехи, сидевший рядом с их мостом. — Меня тошнит от этого Садеаса.
Остальные бригадники кивнули, и Каладин с удивлением заметил беспокойство на их лицах. Камень и Тефт подошли к Каладину и Моашу, все они носили доспехи из щитков паршенди. Хорошо, что они оставили Шена в лагере. Он бы впал в ступор при этом зрелище.
Тефт нянчил раненую руку. Камень поднял ладонь к глазам, посмотрел на восток и покачал головой.
— Позор. Позор Садеасу. Позор нам.
— Четвертый Мост! — проорал Матал. — Вперед!
Матал махнул им рукой, приказывая пересечь мост шестой бригады и уйти с плато построения. Внезапно Каладина осенило. В голове возникла идея, такая же фантастическая, как расцветающая камнепочка.
— Мы пройдем по нашему мосту, Матал, — ответил Каладин. — Мы только что пересекли расщелину. Нам надо отдохнуть.
— Переходи, немедленно! — провизжал Матал.
— И мы все равно останемся далеко позади, — возразил Каладин. — Быть может, вы хотите объяснить Садеасу, что он должен придержать армию ради одной несчастной бригады мостовиков? У нас есть мост. Дайте моим людям отдохнуть. Мы догоним вас позже.
— А если появятся дикари? — спросил Матал.
Каладин пожал плечами.
Матал мигнул, потом, похоже, сообразил, как сильно хочет избавиться от Каладина.
— Поступай, как знаешь, — сказал он и перебежал на ту сторону по Шестому Мосту, который тут же убрали. Через несколько секунд на плато не осталось никого, кроме бригады Каладина; армия стремительно уходила на запад.
Каладин широко улыбнулся.
— После всех тревог... не могу поверить. Парни, мы свободны!
Остальные, ничего не понимая, повернулись к нему.
— Сначала мы пойдем за ними на маленьком расстоянии, — возбужденно сказал Каладин, — и Матал решит, что мы идем. Потом мы будем все больше и больше отставать от армии, пока не исчезнем из вида. Потом мы повернем на север, при помощи моста пересечем Равнины и убежим, а все решат, что нас догнали паршенди и убили.
Остальные бригадники посмотрели на него широко открытыми глазами.
— А припасы? — спросил Тефт.
— У нас есть сферы, — сказал Каладин, вытаскивая свой мешочек. — Я надеюсь, что все взяли с собой свое имущество. Возьмем оружие и доспехи мертвых и сумеем защитить себя от бандитов. Будет не просто, но нас не будут преследовать!
Люди вокруг загорелись идеей.
Однако что-то заставило Каладина замолчать.
А что будет с ранеными в лагере?
— Я должен остаться, — сказал Каладин.
— Что? — спросил Моаш.
— Кто-то должен остаться, — сказал Каладин. — Ради наших раненых в лагере. Мы не можем бросить их. Если я останусь, я смогу подтвердить рассказ. Раньте меня и бросьте на одном из плато. Садеас, я уверен, пошлет мостовиков за трофеями. Я расскажу им, что на мою бригаду напали паршенди для того, чтобы отомстить за осквернение их трупов, и побросали всех в пропасть. Они поверят мне, ведь все знают, как паршенди ненавидят нас.
Бригадники столпились вокруг, обмениваясь взглядами. Беспокойными взглядами.
— Мы не уйдем без тебя, — сказал Сигзил. Многие кивнули.
— Я догоню, — сказал Каладин. — Но я не могу бросить их.
— Парень... — начал было Тефт.
— Мы поговорим обо мне позже, — прервал его Каладин. — Может быть, я пойду с вами, а потом проберусь в лагерь, чтобы спасти раненых. А сейчас соберите трофеи с этих тел.
Они заколебались.
— Это приказ, ребята!
Они задвигались, больше не возражая, собирая копья и доспехи с тел, брошенных Садеасом. Каладин остался один, рядом с мостом.
Что-то не давало ему покоя. Никак не связанное с ранеными в лагере. Но что? Это фантастическая возможность. Та, к которой он стремился все годы рабства, едва не погибнув. Возможность исчезнуть без следа, считаться мертвым. Мостовикам не придется сражаться. Тогда почему у него так неспокойно на душе?
Каладин повернулся, чтобы посмотреть на своих людей, и был поражен, увидев стоящую перед ним женщину. Белую, полупрозрачную.
