Коррант вздохнул и стал сворачивать карту.
— Отец, — Гард, стукнув костяшками пальцев по косяку, вошёл в кабинет.
— Заходи, — кивнул Коррант, с удовольствием разглядывая сына. — Ну, как?
— Нормально. Фургон готов. Я с тобой?
— Осталось две недели, Гард. Не хочешь мать навестить?
Гард задумчиво покачал головой.
— Здесь я нужнее. Разве не так?
— Так, — кивнул Коррант. — Но она твоя мать, не стоит ее обижать.
Гард улыбнулся.
— Она не обидится, отец, я ее знаю, — сказал он "мужским" тоном снисхождения к женским слабостям. — Ну, можем заехать к ней по дороге, переночуем. А я вот зачем. Я тут на танцы мотался, — он невольно покраснел. — Мама разрешила взять легковушку.
— Всё правильно, — очень серьёзно кивнул Коррант. — И что там случилось?
Ну, и в какую местную девчонку втюрился его пацан? Но ответ оказался неожиданным.
— Там один парень только-только из Аргата приехал, у него дядя в Ведомстве Юстиции. Так он говорил, что какие-то новые законы будут. Законы Крови. Отец, — Гард смотрел на Корранта с искренним недоумением, — ведь Законы Крови не подлежат пересмотру. Разве не так?
Коррант порывисто швырнул на стол карандаш и встал. Черт! Мальчишеская болтовня? Нет, его опыт утверждает, что именно так, сплетнями, обмолвками, и утекает информация. Дядя в Ведомстве Юстиции... Кто бы это? Кто бы ни был, но это может оказаться серьёзно, не менее серьёзно, чем изменения в нормах рабской выдачи.
— Он говорил, какие изменения?
— Не успел, — засмеялся Гард, — мы ему сразу осадку дали, чтоб не пыжился. А что?
— Поторопились, — укоризненно покачал головой Коррант, — надо было дослушать, а уж затем осаживать. Ладно. Сделаем так. Этот рейс вместе, а в Аргат я тебя сам отвезу.
— Правда? — обрадовался Гард, совсем забыв, что он уже взрослый, самостоятельный и сам отлично доберётся.
— Да, — твёрдо, даже жёстко ответил Коррант.
Гард удивлённо посмотрел на него:
— Отец, что-то не так?
— Не знаю, — честно ответил Коррант. — Но Законы Крови... это очень серьёзно, Гард. Мало ли что, и надо быть готовым.
Помедлив, Гард кивнул, соглашаясь, хотя явно не понял, чем встревожен отец.
Коррант сам не мог точно сказать, почему его так это встревожило, просто... чутьё разведчика, наверное, но... Законы Крови — именно так: оба слова с большой буквы — основа жизни дуггуров, нечто, не подлежащее пересмотру никогда, ни при каких обстоятельствах, а если ещё взять изменения в рабских выдачах и достаточно явные начальственные намеки управляющим, что им следует как можно меньше вмешиваться в жизнь посёлков и блюсти не букву инструкции, а пользу дела, сами ему об этом рассказывали... да, что-то готовится.
* * *
Лето, жаркое, грозовое, солнечное и пасмурное, зелёное, шумное от пения птиц и тихое в безветренные ночи, обычное аргатское лето шло мимо Гаора. Подъём, завтрак, взять сухой паёк, бегом в хозяйские комнаты, выезд, возвращение, один период на гимнастической площадке и полосе препятствий, мёртвый сон, подъём...
Самыми страшными были периоды на выезде. Хозяин продолжал свою инспекцию, а он стоял за его левым плечом и всё видел, слышал и понимал. Они прошли все отделения Амрокса. Первичную обработку "сырья", сортировку "полуфабрикатов" и... дальнейшее. Теперь он знает, сам видел, как лишённым памяти дают новую память и опять сортируют, мальчиков — в приёмных бастардов и младших и... на подмену. Секретное отделение, шестая степень защиты, но Фрегор умеет добиваться своего, и им показали. Как доставленным в Амрокс неизлечимо больным наследникам подбирают двойников, как двойников обучают, что это они теперь... наследники, а потом больной идет на утилизацию, а бывшего "галчонка" возвращают родителям, безмерно счастливым, что вместо неизлечимо больного, нежизнеспособного, нежизнестойкого, просто умственно отсталого или сумасшедшего получают здорового, ну, почти здорового сына, просто "небольшой побочный эффект лечения — частичная потеря памяти", восстановима занятиями, и...
— Вот видишь, Рыжий, — доверительно рассуждает по дороге домой Фрегор. — А я был прав. Нельзя выродка на лечение сдавать, подменят. Надо добиваться официальной экспертизы. Ну, как тебе Ведомство Крови, а? Ведь штампуют ДНК-карты и ухом не ведут. Чистота крови! Видал ты эту чистоту?! Да у нас рабы чище!
"Точно", — мрачно соглашался про себя Гаор, ведя машину с каменным неподвижным лицом.
— Вырожденцы, — вздыхал Фрегор. — Нет, я этого выродка оформлю по полной, чтоб никакой подмены.
А побывав в отделении, где уже обработанных, с удалёнными электродами и чуть пришедших в себя "галчат" лечили от "психологического стресса, вызванного тяжелыми условиями жизни", Фрегор всю дорогу хохотал и веселился. Потому что работавшие в этом отделении врачи и воспитатели ничего, ну, в самом деле, ничего не знали об обработке, не знали, что это "галчата", и были уверены, что их контингент — сироты, лишённые родительского попечения...
...Обычные для Амрокса лужайки, живые изгороди, разгораживающие прогулочные и игровые площадки, белые халаты и яркие цветные платьица и костюмчики.
— Некоторые дети, — рассказывает Фрегору миловидная молодая женщина в белом халате, — поступают к нам в ужасающем состоянии. Истощённые, пережившие стресс. Вот этот мальчик, видите, с мячом, его мать практически забросила его, пьянствовала, бродяжничала, мне показывали документы и акты, мальчик жил буквально на помойке в каком-то посёлке, среди дикарей, обращались с ним ужасно, он до сих пор плачет, когда слышит дикарское "болботанье". Счастье, что инспекция случайно обнаружила его и передала нам. Мать он ненавидит, он даже имени её не помнит. Разумеется, мы постараемся, чтобы он забыл эти ужасы, найдём ему приличную семью. Он здоровый, умненький, его вполне примут в род...
...И так о каждом. На каждого заведена карта, в которой душещипательная история об авариях или о ещё чём-то подобном, после чего почти одинаково: издевательства дикарей и полукровок над беззащитным маленьким дуггуром, спасение инспекцией и полицией, и...
— Нет, Рыжий, — веселился Фрегор, — я всегда знал, что бабы дуры, но чтоб настолько! Ведь они сами верят в эту бодягу.
Самое страшное, что это было правдой. И если тех, виденных им в отделении "обработки", Гаор ненавидел, то этих... Они ведь, в самом деле, хотели помочь несчастным брошенным детям, лечили их от головных болей и ночных кошмаров, помогали заново освоить забытые из-за стресса язык и навыки гигиены, учили играм. И не подозревали, что каждый из этих "брошенных" и "сироток" оплакан родной матерью в далеком посёлке, что родной язык, лица и имена родных беспощадно выжжены умелыми руками в первом отделении. И снова, и снова возникала страшная фраза: "Они не сволочи, они просто ничего не знают". Или... все всё знают и молчат. И врачи, и педагоги, и... родители. Сами себе врут? Не договаривают? Просто даже не думают об этом? Но не заметить подмены нельзя, значит, просто не хотят замечать? А он сам? Не знал? Не догадывался? Или не хотел знать?
— Нет, ты подумай, Рыжий, — не мог успокоиться Фрегор, — это ж золотое, нет, бриллиантовое дно. Из такого дерьма и такие деньги делают!
Да, а ведь прав хозяин, сволочь психованная. Бешеных денег стоит лечение в Амроксе, а оформление ДНК-карты в Ведомстве Крови, а новые документы в Ведомстве Юстиции... качают кровь из посёлков, и Огня на них нет. Так что, перед Золотом и Огонь бессилен?
И снова, и снова к Гаору приходила отчуждённо ясная холодная мысль: так сколько он ещё выдержит, сколько он сможет жить, зажав сердце?
Когда возвращался до отбоя, заходил к Первушке. Она молча, уже ни о чём не спрашивая, осматривала его, давала выпить почти чёрной, приятно горькой микстуры. Чтоб спал, и чтоб сердце не болело. Гаор благодарил и уходил. День за днём, день за днём, день за днём...
...Гаор был уверен, что после увиденного готов ко всему. Что самое страшное он уже видел, и... и опять прав Седой: всегда найдётся более страшное.
В этот день хозяин завершал работу в Амроксе. Смотрел последнее, одиннадцатое отделение. Готовый продукт — девочки. Опять лужайки, белые здания, усыпанные цветами кусты шиповника, клумбы и никаких ужасов, полная идиллия. Девочки, вернее, девушки, от пятнадцати до семнадцати лет, внешне чистокровные дуггурки, опрятные, весёлые, умеющие готовить и вышивать, вести хозяйство, петь и танцевать, знающие домашнюю бухгалтерию и основы ухода за новорождёнными, напрочь забывшие ужасы своего детства, бедные сиротки, выращенные и воспитанные заботливым Ведомством Крови, которое не допустит пропажи крови, будущие матери бастардов для знатных родов, твёрдо помнящие, что Великим Огнем женщине назначено быть покорной мужчине, служить ему, вести его хозяйство и рожать ему сыновей. Они гордо показывали знатному гостю своё рукоделие, по-детски невинно кокетничали с ним и так же невинно демонстрировали пренебрежение лохматому рабу за его спиной. Седоволосая благообразная дама в белом халате — начальник отделения и старейший сотрудник Амрокса, как она сама гордо заявила Фрегору, давала пояснения. Об Амроксе она знала всё и не стеснялась своих знаний.
— Мы не стоим на месте. Программа всё время совершенствуется и обновляется. Вы не представляете, в каких условиях мы начинали. Детей привозили из посёлков, частных питомников. Пока не была разработана новая методика и подобрано техническое обеспечение, на переформирование личности уходило несколько лет. И всё равно оставались рецидивы аборигенных воззрений. Применение электротерапии дало изумительные результаты. Да, конечно, выход продукции несколько сократился, увеличились отходы, но зато теперь мы выпускаем по-настоящему качественную продукцию. Соответственно выросли и цены. Но зато... смотрите сами. Правда, мы налагаем на потребителей некоторые обязанности.
— Например? — заинтересованно спрашивает Фрегор.
— Ну, раньше мы передавали девушку потребителю, и после рождения бастарда ей предоставлялась полная самостоятельность. Чаще всего она оказывалась на панели и потерянной для дальнейшего использования. Поэтому теперь мы следим, чтобы после первого использования её возвращали нам.
— Продукт многоразового использования, — понимающе кивает Фрегор.
— Вот именно. Ну, разумеется, если у отца бастарда возникает потребность в более длительных отношениях, мы не препятствуем. Некоторые из наших выпускниц стали жёнами и матерями младших сыновей, есть даже матери наследников.
Гаор слушал, замирая от ужаса догадки, из последних сил удерживая неподвижным лицо. Выжигать память током начали в пятьдесят восьмом году, а всему Амроксу уже больше пятидесяти лет, а ему тридцать один, так что... нет, не может этого быть, нет...
А потом для такого гостя даже устроили небольшой концерт. Прямо на газон вынесли и расставили кресла для Фрегора, начальницы, других воспитательниц и учителей, и девушки пели, танцевали, играли на гитарах, декламировали стихи и разыгрывали маленькие сценки. Фрегор с удовольствием аплодировал, рассыпал комплименты артисткам и педагогам.
— А теперь наша, — начальница улыбается, — фирменная. Представляете, ещё тогда, с первым выпуском, у нас работал хормейстер. Старик уже. Конечно, у него были определённые странности, но дело своё он знал. Был непревзойдённым знатоком старинных романсов. Особенно он любил вот этот. И в память о нём мы сделали его нашим почти гимном. Девочки, "Зимнюю ночь", пожалуйста.
И Гаор, стоя за креслом хозяина, услышал слаженный, в унисон, как всегда поют дуггуры, девичий хор. Памятные с далекого, забитого кулаками Сержанта детства мелодию и слова.
— В лунном сиянье... снег серебрится... вдоль по дороге... троечка мчится... динь-динь-динь... динь... динь-динь... колокольчик звенит... этот звон, этот звон... о любви говорит...
Дальше Гаор не слышал, потому что все силы ушли на то, чтобы остаться безмолвной неподвижной тенью за хозяйским плечом. И дальнейший, завершающий осмотр, и дорога домой были как в тумане. Да, он делал всё положенное, слушал и исполнял приказы, вёл машину, даже слышал рассуждения Фрегора, что, пожалуй, взять такую из Амрокса и обзавестись законным бастардом вполне разумно, цены, конечно, сумасшедшие, но если получится премия за эту инспекцию, то можно подумать о квартирке-"гнёздышке" в Аргате.
— В этот гадюшник я её не повезу, это деньги на ветер выкинуть, либо отравят, либо ещё как испортят. А приставить к ней тебя телохранителем не получится, ты мне на работе нужен. И взаперти её держать невозможно, у Мажордома, старой сволочи, от всех дверей ключи.
Упорного молчания раба Фрегор попросту не замечал.
Гаор довёз его как обычно до подъезда в западное крыло, выслушал приказ подать утром лимузин и, не дожидаясь, пока за хозяином закроется дверь, поехал в гараж. Механик был чем-то занят, и он, сдавая машину Летняку и Весеннику, неожиданно услышал тихое:
— Иди, парень, лица на тебе нет.
Он через силу улыбнулся и так же тихо ответил:
— Спасибо.
Внизу было тихо и пустынно: все ещё на работе.
В спальне Гаор переоделся в расхожее и пошёл в душ, бросив бельё и рубашку на кровати. Снежка заберёт. Мучительно хотелось заплакать, потому и пошёл в душ, чтоб спокойно, подставив лицо воде... но слёз не было, и вода, впервые за эти годы льющаяся по телу и лицу вода не радовала, не омывала. Он пробормотал заклинание и... и не помогло. Странная холодная пустота внутри и безмерная усталость.
Вымывшись, он вернулся в спальню, развесил полотенце и, не раздеваясь, только скинув шлёпки, лёг на кровать поверх одеяла, закрыл глаза. Ну что? Ты хотел узнать о матери. Теперь знаешь. И что? Ты сын "галчонка", из первого выпуска Амрокса, как и ты с не выжженной, а отбитой памятью. Твой отец хотел иметь здорового бастарда и купил себе в Амроксе... девчонку, без клейма и ошейника, но всё равно рабыню, и честно отпустил её через шесть, да, пять лет растила, да год носила, через шесть лет, забрав своё... свою добычу. И что теперь? Ты доволен? Узнал, понял. Чего ты не знаешь, не помнишь, теперь домыслишь, не проблема, и дальнейшую её судьбу ты знаешь, догадаться нетрудно. Сволочи, какие же вы сволочи. Мама, прости меня, я не хотел, меня заставили забыть, мама, ты ведь помнила, теперь я понимаю, ты варила мне пшёнку, ты что-то говорила мне, мама, почему я не могу позвать тебя, услышать тебя...
— Рыжий, — сказал совсем рядом голосок Снежки, и маленькая шершавая ладошка подёргала его за плечо.
— Чего тебе? — спросил он, не открывая глаз.
— Ты не лежи так, ввалят.
— А пошли они...
Гаор выругался длинной бессмысленной от бездумно соединяемых загибов руганью, по-прежнему не открывая глаз, и потому не заметил, что Снежка уже убежала. Не хотелось ни шевелиться, ни... ничего ему не хотелось, даже жить.
Но уже доносился смутный шум возвращающихся с работы людей, и если сейчас Мажордом, сволочуга, застукает его лежащим на кровати в одежде, то ввалят не только ему, но и Старшему по спальне, а подставлять другого... Нет, ладно, чёрт с вами со всеми, у Огня встретимся.
